Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

– Господа! Слушайте! «Прошу предоставить мне письменный приказ о сдаче крепости за вашей личной подписью», – прочел он с листа. – Генерал Корф!

– А! – торжествующе воскликнул Владимир, вскакивая со стола. – Спекся Корф! Спекся немчура! Победа?..

– Не торопитесь, Владимир Довлатович, – осадил его Бежецкий. – Здесь все более или менее ясно, но вот господа думцы меня очень беспокоят… Не хотелось бы, чтобы именно оттуда мы получили предательский удар в спину.

– Это точно! Думцы они такие! – подтвердил Бекбулатов.

– Поэтому, Штаб‑ротмистр Бекбулатов, – перешел Александр на деловой тон. – Берите несколько гродненских танков, батальон гренадер и наведите на Таврической площади порядок.

– Точно так! – ухмыльнулся экс‑гусар, застегивая свой комбинезон и шагая к двери. – Наведем…

– Только без стрельбы, мордобоя и членовредительства, Володя! – крикнул Бежецкий уже в пустой дверной проем.

– Будь спок, Саша… – донеслось откуда‑то издалека. Ну и ладно. С близнецом нужно побеседовать без свидетелей. Дело‑то более чем семейное…

* * *

Генерал‑губернатор Санкт‑Петербурга князь Карпинский, побледнев, не смог удержать поминальника, выскользнувшего из вспотевших ладоней и глухо стукнувшего об пол.

– Ну? – Челкин тряс безвольного Аристарха Леонидовича за лацканы растерзанного мундира словно тряпичную куклу. – Что там?..

– Только что барон Корф сдал инсургентам Петропавловскую крепость, – промямлил Карпинский, едва не теряя сознания от ужаса. – Это конец…

Отшвырнув генерал‑губернатора в сторону, Челкин, зарычав от ярости, рванул воротник собственного мундира, содрал и отшвырнул, скомкав, голубую орденскую ленту и, не обращая внимания на знак ордена Андрея Первозванного, тяжело звякнувший о паркет прямо в ноги Карпинского, кинулся к столу.

Аристарх Леонидович, присев на корточки, благоговейно, дрожащими руками, поднял орден, колющий глаза сотнями бриллиантовых лучиков. Взгляд его прожигал спину такого обожаемого еще несколько часов назад, а теперь горячо ненавидимого временщика, на глазах теряющего ореол богоизбранности и всемогущества. Прижав к груди тяжелую драгоценную вещицу, несостоявшийся царедворец неслышными шагами покинул кабинет за спиной. Челкина, который совсем позабыл о его существовании…

30

Барон Корф выполнил приказ о сдаче Петропавловской крепости с неукоснительностью бывалого служаки, встретив отряд во главе с Бежецким чуть ли не барабанным боем, знаменами и ключами на бархатной подушке.

Ничего подобного, конечно, не было и в помине, но ни малейшего сопротивления инсургентам, занимавшим все ключевые посты в старинной фортеции, столетия назад потерявшей свое стратегическое значение, не чинилось, даже наоборот… Будь у новых хозяев крепости какой‑нибудь собственный флаг, сдавшиеся тут же подняли бы его на флагштоке, но, увы, о подобных мелочах никто из них не позаботился…

Увидев перед собой покрытого пылью и изрядно уставшего князя Бежецкого, который, как он лично на всякий случай убедился, в данный момент преспокойнейшим образом делил камеру в Алексеевской равелине с бывшим своим начальником по жандармскому корпусу генералом Корбут‑Каменецким и полковником той же службы Ацибашевым, барон испытал настоящий шок. Он‑то, как и большинство в Санкт‑Петербурге, благодаря назойливым телесообщениям был уверен, что именем героя всех столичных пересудов и сплетен, не только потрясшего всех своим отказом от европейской короны, пусть и небольшой, но и столкнувшего с пьедестала всесильного светлейшего, что снискало ему славу рыцаря без страха и упрека и истинного патриота, прикрывается какой‑нибудь удачливый авантюрист, решивший перекроить судьбы Империи на манер века Просвещения, но узреть чудесным образом раздвоившийся оригинал он никак не ожидал… Это оказалось слишком сильным потрясением для сухого и взвешенного немецкого рассудка!

– Да, конечно, конечно, Леопольд Антонович, – милостиво отпустил выглядевшего совершенно выбитым из колеи немца восвояси «единый в двух лицах» Бежецкий: он‑то точно знал, что именно так смутило коменданта Петропавловки. – Отдохните немного, приведите себя в порядок… Я думаю, государыня и его величество, когда поправится, естественно, достойно отметят ваши заслуги перед Отечеством…

Еще через несколько минут Александр уже стоял перед окованной клепаным железом дверью, ведущей в нужную ему камеру. Вздохнув, он вынул из кармана черную шапочку‑маску, которая, как оказалось, была в ходу у спец‑назовцев и этого мира, и натянул ее на голову, тут же превратившись в безликий манекен.

– Побудьте пока здесь, – больше попросил, чем приказал он своим спутникам с Петенькой Трубецким, гордым оказанной ему честью, во главе. – Я войду один…

Через пару секунд, аккуратно притворив за собой дверь, свое узилище покинули генерал Корбут‑Каменецкий с полковником Арцибашевым, ничего не понимающие и даже несколько недовольные, так как неожиданный визит неизвестного вояки в черной маске и с очень знакомым голосом и последовавшая «амнистия» оторвали их от увлекательнейшей партии в вист…

Оставшись наедине со своим «альтер эго», Александр открыл лицо и, расстегнув тугую портупею, устало присел на освободившуюся койку:

– Ну, здравствуй, брат‑близнец… Давненько не виделись…

* * *

– Значит, опять ты разгреб за меня все авгиевы конюшни, брат? – Слушавший рассказ Александра шагая из угла в угол помещения, Бежецкий остановился в центре камеры и покачивался с каблука на носок. – А теперь, значит, принес мне победу на блюдечке… На, дескать, братик, подарочек: бери и пользуйся, как захочешь… Хочешь, скушай или на стенку повесь в рамочке, а хочешь – в сортир выброси… Так, что ли?

– Не совсем… – замялся Александр. – Но…

– Но в общих чертах… – подхватил Бежецкий.

Оба замолчали, пристально изучая друг друга, опять поддавшись странному чувству, словно каждый из них сидел перед зеркалом. Был, знаете ли, некогда в комедийном кинематографе такой трюк: два похожих человека, стоя перед пустой рамой, изображали, будто смотрятся в зеркало, уморительно копируя ужимки и гримасы своего визави… Хотя двум очень похожим мужчинам сейчас было не до паясничанья…

– А ты постарел, – нарушил молчание тот, который был одет в распахнутый парадный мундир уланского полковника. – Морщин добавилось, седины. Нелегко пришлось?

– Да и ты не помолодел, – парировал второй, в испачканном пылью, копотью и кровью камуфляже. – Гошка‑то как, Елена?..

– Да ничего, в порядке. Один подрастает, другая – цветет. Оба в Германии, письмо вот получил перед самой… самым…

Со стороны могло показаться, что беседуют двое добрых знакомых, встретившихся после долгой разлуки и теперь медленно и терпеливо притирающихся друг к другу, отвыкнув за это время от общения. Тишина изолированной от внешней среды камеры только способствовала неспешной беседе…

Александр первым вырвался из‑под гипноза каменных сводов. Взглянув на наручные часы, он заторопился:

– Ладно, ладно… Потом все перетрем, в более подходящей обстановке. Давай, раздевайся… – и первым начал расстегивать камуфляжную куртку. – Поторапливайся, двадцать минут осталось до завершения срока ультиматума…

– Зачем? – спросил Бежецкий, с улыбкой следя за ним, но не делая ни малейшей попытки двинуться с места.

– Что «зачем»? – опешил Александр, расстегнувшийся уже до пояса.

– Раздеваться зачем? – вздохнув, словно неразумному ребенку пояснил Бежецкий.

– А ты что: в этом собрался идти?

– Зачем идти?..

Александр только открыл рот, чтобы как Бежецкий взорвался, словно граната. Он снова принялся мерить шагами невеликую диагональ камеры.

– Ты думаешь, что я сейчас с готовностью скину свои тряпки, – он в запальчивости рванул полу мундира, – переоденусь в твои, измажу морду в параше, – полковничий палец указал на непритязательный предмет камерной меблировки, – и кинусь подставлять голову под лавры победителя?.. Аты тут будешь сидеть в одиночестве, словно лермонтовский Демон, упиваясь собственным благородством, чтобы потом, когда все уляжется, снова сгинуть в небытие…