Слепящая пустота

Миновав пост, четверка оказалась на перекрестке с улицей Рымарской. Данька во все глаза смотрел вокруг. Направо, вдалеке, виднелись перегораживающие улицу завалы, слева бурлил рынок.

Чуть дальше возвышалось нечто вроде очередной баррикады, сооруженной из шести или семи рядов сложенных друг на друга мешков с непонятным содержимым. С двух сторон укрепления уставили длинные стволы в небо крупнокалиберные пулеметы. Мальчику грозное оружие было знакомо: в их поселении тоже имелся один такой «Утес», к сожалению перед самым падением форта пришедший в негодность и не сумевший защитить обитателей Холодногорского от нашествия мутантов.

Один из пулеметчиков, наблюдавший за небом в большой бинокль, вдруг встревожился и, повернувшись к солдату, приказал:

— Ну-ка, Степаныч, убирай отсюда своих гавриков!

— А что такое?

— Кажись, очухавшиеся после спячки гости пожаловали.

И, уже обращаясь к остальным бойцам, крикнул:

— Внимание! Нужно срезать их еще над Пушкинской. Тоовсь!

— Уходим, уходим, пацаны! — заторопился Семен Степанович.

В небе и впрямь показалось три черные точки, медленно приближающиеся к Площади Конституции.

— Летуны! — выдохнул Вонючка. — Вот же…

Затрещали пулеметные выстрелы, заглушив его последние слова.

Удивительно, но разношерстная толпа на рынке даже не обратила на пальбу внимания. По всей видимости, к подобным вещам здесь давно уже привыкли.

Перепуганный до полусмерти Ромка пулей помчался от баррикады. А вот его старшие приятели покинули укрепление не без сожаления. Ими овладел охотничий азарт.

* * *

Неподалеку от стерегущей небо баррикады находилось большое старинное трехэтажное здание из красного кирпича. Стрельчатые окна первого и второго этажей заложены мешками, на крыше примостилась парочка «Утесов», у тяжелых металлических дверей 122-миллиметровая гаубица Д-30. По обе стороны от пушки застыли грозные гвардейцы в длинных шинелях, островерхих суконных шлемах и с автоматами Калашникова на груди.

Здесь, как пояснил солдат, размещалось руководство Торговой Конфедерации, а также силовые органы и санчасть. Отбитым у рейдеров детям предстояла спецпроверка и медицинское освидетельствование.

Пройдя, как выразился конфедерат, «фейс-контроль» у гвардейцев, вошли под высокие и мощные своды сооружения, где прежде располагался городской исторический музей, а еще раньше — ломбард. Толстенные стены здания вызывали невольное уважение. Такие ничем не возьмешь. Не удивительно, что уцелели после бомбежки.

Сначала их отвели в военную комендатуру, где суровые дяденьки в строгой форме с синими петлицами расспрашивали каждого по отдельности, кто он, кто его родители, чем занимаются и так далее.

Быстрее всех прошел «чистку» Роман, как самый маленький и несмышленый. К тому же сирота. Отец умер во время недавней эпидемии в Холодногорском, а мать погибла на той самой «женской» дрезине во время боя с мутантами. Так что он почти сразу получил разрешение на постоянное проживание на территории Конфедерации с размещением в местном детском приюте.

Едва Данька сел напротив кряжистого, с очень усталым лицом мужика, как тот выпятил в сторону паренька квадратную челюсть и принялся буравить тяжелым колючим взглядом. Мальчик насупился, но глаз не отвел. Игра в гляделки продолжалась довольно долго, пока, наконец, взор военного не прояснился. Заулыбавшись, мужчина подмигнул и сказал:

— Что, совсем не страшно, малец?

Данька отрицательно покачал головой: мол, не страшно. А чего бояться, все страшное осталось позади. В родном форте, в кишащих мутантами подземельях метро…

— Ну, раз так, то рассказывай, — велел военный.

— О чем?

— Обо всем. Начни с самого рождения…

— Ладно, — пожал плечами и стал рассказывать.

Пока он говорил, его не перебивали. Сидящий напротив внимательно слушал и время от времени что-то записывал. Лишь когда пошла речь о поразившей население Четвертого форта эпидемии и исходе остатков холодногорцев в метро, военный напрягся и стал задавать дополнительные вопросы. О болезни, о смерти коменданта крепости, о роли отца в тех событиях. Паренек отвечал без утайки.

— Да, как видно, совсем уж вы были в полном отчаянии, раз решили в метро спуститься. Из двух зол, как говорится… Гм… Значит, ты не видел, как твой отец погиб во время захвата рейдерами?

— Нет.

— И полагаешь, он жив? — усомнился мужчина. — После всего того, чему ты стал свидетелем?

— Обязательно! — с жаром подтвердил Данька. — Вы его не знаете. Он у меня такой, такой…

Не подобрав нужных слов, мальчик вдруг заплакал.

Военный смягчился. Хотел было встать, чтоб успокоить ребенка, но потом сдержался. Лишь подал ему стакан воды.

— Хорошо, — подвел итог, когда рыдания допрашиваемого прекратились. — Считай, что мы тебе поверили. Поскольку ты не сирота и пока не нуждаешься в постоянном виде на жительство, я тебе выпишу временное разрешение на пребывание во владениях Торговой Конфедерации. С ним ты можешь беспрепятственно передвигаться по всей нашей территории. Жить же пока будешь…

Он заглянул в лежащую на столе бумагу.

— У Семена Степановича Бурого, друга твоего отца. Он предоставляет временный кров и пищу, пока не найдется твой батя. Вопросы есть?

— Нет, — ответил Данька, которого удивило то, что почти незнакомый человек оказался столь гостеприимен и добр к нему.

— Тогда шагом марш в медпункт! — скомандовал мужчина. — Это на втором этаже, третья дверь направо от лестницы.

Дважды повторять не пришлось. Мальчик пулей вылетел из комнаты.

В медпункте его долго и внимательно рассматривали, приказав раздеться догола и для начала принять душ. Когда он обсох, одеться не позволили, а, вооружившись увеличительным стеклом и пинцетом, оглядели чуть ли не каждый миллиметр кожи, заглянули в уши, рот, нос. Осмотрели стыдные места. Потом взяли кровь на анализ, больно уколов палец.

Пока врачи колдовали над микроскопом, Данька, дрожа от холода и стыда, переминался с ноги на ногу.

— Ну, как ты тут? — заглянул в кабинет Семен Степанович.

Завидев его, один из врачей, по всей видимости главный, махнул рукой:

— Заходите.

Солдат зашел и принялся бесцеремонно пялиться на паренька. Тому сделалось неприятно. Что за новости? Нашли, понимаешь, диковину!

— Одевайся, — разрешил врач.

Мальчик потянулся за одеждой, но медик покачал головой:

— Нет, возьми вот это.

Пожилая медсестра протянула Дане ворох не новой, но видно, что чистой одежды, из которого парень выбрал подходящие по размеру трусы, майку, свитер и брюки. Старую одежду, обработанную специальным дезинфицирующим раствором, ему вернули. Само собой, не забыл он и свое сокровище — захваченную отцом из погибшего форта книгу о Пустынном Лисе. Сунул за пазуху, поближе к сердцу.

— Удивительно здоровый ребенок, — развел руками врач, протягивая Семену Степановичу бумагу с печатью. — Просто поразительно! В таких-то условиях…

— Можно забирать? — справился Бурый.

— Да, конечно. А вот его приятелям не повезло — у обоих признаки кожных инфекционных заболеваний. Придется их недельку-другую подержать в карантине.

Солдат легонько подтолкнул мальчика к двери. Доктор смотрел ему вслед, продолжая твердить:

— Поразительно, поразительно!..

* * *

Выйдя на улицу, Семен Степанович сказал, что до вечера Данька может погулять, осмотреться на новом месте. А вечером, часиков в шесть, пусть приходит вон в то здание, «Дом под градусником», и спросит его, Семена Бурого. Там и поговорят в спокойной обстановке, решат, что им делать дальше и как побыстрее разыскать Музыканта. Сам Бурый пока жутко занят, но к шести непременно освободится.

— А почему здание называется «Под градусником»? — спросил мальчик, не заметив на изувеченном войной фасаде ничего похожего на измеряющий температуру прибор.