Вселенная файа. Трилогия

Он изо всех сил старался вспомнить конец сна, то удивительное понимание всего, единство... он разделял его с Хьютай... Он чувствовал, что воспоминание осталось, но оно скрылось в темноте. Анмай яростно встряхнул волосами и до боли сжал голову, пытаясь... Тщетно. Оно ушло. И не вернется, пока он и впрямь не достигнет цели...

Но другие воспоминания уцелели. Анмай понял, что его сознание, память, на самом деле несравненно больше, чем он думал. Он не представлял, грезилось ли ему будущее, или всё это произошло когда-то в прошлом, но был уверен в одном, - всё это случилось когда-то или случится потом, это не было фантазией или видением.

Он ещё раз встряхнул головой и осмотрелся. Он лежал на какой-то плоской крыше, под тучами, вроде бы в том, первом зале, - совершенно не зная, как он сюда попал. Все его вещи были с ним, в полном порядке. Силовой пояс действовал. Он проверил его и поднялся в воздух. Хьютай исчезла, но он по-прежнему чувствовал Айэта, и знал, где сможет его найти.

* * *

Айэт не сразу понял, что пришел в себя. К реальности его вернул холод, от которого он начал дрожать. Он лежал на том же месте, у сырой стены полуразрушенного подвала, весь обсыпанный тяжелой мельчайшей пылью. Когда он заставил себя встать, она осыпалась с него, словно песок. Юноша помотал головой, чтобы вытрясти её из волос, потом отряхнулся. Кожа его, правда, осталась совершенно черной, жирной и блестящей, и он сомневался, что Анмай, - или даже Ювана, - сможет его узнать. Но все его вещи остались на месте, и Айэт жадно схватился за лазер. Он помнил, как его несло куда-то в прохладных, гибких волнах, мягко скользящих по коже, - они проходили сквозь него, увлекая всё глубже в небытие...

Когда он уснул окончательно, его поглотили тягучие, бесконечные сны, очень тяжелые. Айэт никак не мог проснуться. Ему снилось, что он просыпается, - но он просыпался в новом сне, ещё более тяжелом и страшном. Нагой и дрожащий от холода, он бродил по коридорам какого-то огромного здания, - казалось, целую вечность, каждый раз вздрагивая, когда его босая нога касалась ледяного камня. Он то поднимался по бесконечным лестницам, то шел по анфиладам темных комнат. В полумраке он не различал цветов, всё казалось ему серым, плоским, едва различимым, а вокруг бродили темные призраки. Он боялся их, хотя знал, что увидеть его нельзя, - во сне его тело стало, почему-то, прозрачным и всё окружающее просвечивало сквозь него. Но вот его ощущения во сне были реальными, - даже сильнее и ярче, чем наяву, - и это оказалось очень мучительно. Он проползал в узкие, тесные щели, карабкался по крышам на огромной высоте, спускался в какие-то бездонные подвалы, погружаясь в блестящую, вязкую жидкость. Всё время ему было невыносимо холодно. Ледяной пол обжигал босые ноги, словно раскаленный, но он пробирался в полумраке, сером, бесцветном, всё более странном, всё дальше.

И это было лишь начало, вход. Потом он проснулся в смутной, темной Вселенной, в неисчислимом множестве жизней одновременно. Казалось, в них прошли тысячи лет. Воспоминания о них были врезаны в него неизгладимо, - хотя ему вовсе не хотелось вспоминать. В некоторых реальностях он становился автором или жертвой мучений, столь изощренных, что они превращались в искусство почти экстатическое. Или он просто становился другим, - живущим в темном мире ради темных удовольствий, - и это очень нравилось ему.

Но Айэт видел и истинную Вселенную, - пространство, необычайно глубокое, затененное призрачными, синеватыми туманностями, в которых тонули неисчислимые рои звезд, но заселенное. Мириады тускло-серебристых спиральных конструкций пронизывали его, протянувшись из бесконечности в бесконечность бритвенно-тонкими слоями. Мелкие группировались вокруг крупных, следуя изгибам их спиралей, они становились всё больше, сами превращаясь в центры маленьких скоплений, - и этот неправильный, поразительно сложный узор тянулся, насколько хватал глаз. Всё было безупречно четким, резким, и лишь бесчисленность мелких деталей давала Айэту представление о невообразимых размерах этого космического города. Он видел другие, такие же бритвенно-плоские города, но уже цельные, - перистые палевые пластины, рассыпавшиеся разрезными спиралями, состоявшими из ещё меньших и ещё, - пока его глаз не тонул в тончайшей паутине самоподобного кружева. Иные города казались ему сплетенными из безупречно изогнутой синеватой проволоки, - загнутые влево перепончатые, фестончатые изгибы, состоявшие из ещё меньших, шествующие друг за другом, словно вырастающие у берега волны. Цепочки ажурных тяжей закручивали их в спирали, и, истончаясь до невидимости, сбегались лучами мохнатых плоских солнц. Это было немыслимо красиво, - и немыслимо чуждо.

И ещё более странное, - бархатно-черная сфера, повисшая в пустоте, облепленная другими, всё меньшими, сидящими друг на друге в какой-то неравномерной, непонятной гармонии. Мертвенно-синее сияние обрамляло их, мягко растворяясь в пустоте, пронизывая себя спутанными, ажурными нитями, - они тянулись в бесконечность, образуя непредставимо сложный узор. В них запуталось множество тускло-серебристых светящихся сфер, похожих на луны, - больших и столь крошечных, что они едва были заметны. Айэт чувствовал, что это, - что-то необычайно древнее и важное, одно из тех немыслимо далеких, затерянных на самой окраине мироздания мест, что придали ему форму и дали законы, благодаря которым всё живое появилось на свет. Это ощущение неизмеримого покоя и силы он просто не мог выразить, но сейчас его занимали более насущные вещи.

Там, во сне, он чувствовал Вэру. Это чувство не исчезло после пробуждения, - он по-прежнему чувствовал его, и должен был отыскать. Стыд, вызванный паническим бегством, достиг уже такой силы, что остальные чувства отступили, даже страх, - если бы Вэру отыскать не удалось, Айэт умер бы с большим облегчением.

Он полез наверх, карабкаясь по грудам битого кирпича. Они осыпались, увлекая его вниз, но юноша не сдавался. Наконец, ему удалось выбраться на улицу, и он быстро пошел назад, к площади, испуганно оглядываясь, - реальность теперь казалась ему смутной, как продолжение сна, но он вдруг почувствовал, что за ним следят.

Айэт остановился, и тут же услышал торопливые шаги, - впереди, позади, везде. Чуть дальше по улице над крышами возвышалась шестнадцатиэтажная жилая башня, и он решил укрыться в ней. Лезть в темные закоулки не хотелось, но стоять посреди улицы было ещё опаснее.

Проскользнув в зияющую дверь, он побежал вверх по лестнице. На последнем этаже Айэт миновал ещё две двери и, жадно хватая ртом воздух, замер в просторной комнате с выбитым окном. Вдоль её стен стояли застекленные шкафы, на столе и полу была разбросана посуда. Казалось, все панически бежали отсюда во время обеда, но от еды, если она вообще здесь была, не осталось никакого следа. Голодный Айэт вздохнул и сел на подоконник, переводя дух и осматриваясь.

Город лежал под ним неправильными кусками темноты, рассеченной мутно-рыжими ущельями освещенных улиц. Выбитые окна зияли квадратами фосфоресцирующей абсолютной тьмы. Наверху тлели мутные звезды. Движения нигде видно не было.

Услышав странный, стрекочущий треск, Айэт оглянулся. Свет испорченных, но ещё горевших люминесцентных ламп вдруг странно замерцал, сочась сквозь стекло. Из него, словно корень, вытянулась полупрозрачная, туманно сиявшая трубка, беззвучно и страшно извиваясь в воздухе. Её конец вдруг распался облачком искр, слившихся в призрачный шар. Он ярко вспыхнул и совершенно бесшумно поплыл к юноше.

Вскочив, Айэт швырнул в шар подносом. Шар с треском взорвался и погас. В лицо юноши, словно кулак, ударила волна горячего воздуха, все стекла в дверцах шкафов разлетелись. Но тотчас затрещало в корпусе выключателя, зыбкий свет замерцал в его щелях. Пыль с руки Айэта вдруг устремилась туда, змеясь в воздухе зыбкой полоской тьмы. В выключателе полыхнуло белое пламя, его дымящиеся обломки разлетелись по всей комнате. Сизое сияние гневно затрещало, и вдруг с тихим свистом ушло в стену. На секунду повисла тишина, потом Айэт вновь услышал треск, уже из коридора.