Проклятие Шалиона

серил снова вспомнил о ди Джиронале, проходя мимо его дворца. Если проклятие искажает и извращает добродетель, что именно оно исказило в Мартоу ди Джиронале? Может быть, любовь к семье, которая переросла в преследование всех, кто к ней не относится? Его доверие к брату Дондо наверняка не раз обращалось в слабость и приводило к поражению. Возможно.

– Ну… надеюсь, разум восторжествует.

Палли сморщился.

– Двор сделал из тебя дипломата, Кэс.

Кэсерил слабо улыбнулся в ответ.

– Я не могу даже сказать, что сделал из меня двор… Ой! – он метнулся в сторону, когда один из воронов Фонсы вдруг сорвался с крыши и с отчаянным криком камнем бросился вниз, к нему. Птица уселась на мостовую возле его ног, каркая и хлопая крыльями. За ней последовали еще две. Один ворон уселся на отведенную в сторону руку Кэсерила и, крепко вцепившись в рукав когтями, кричал и раскачивался из стороны в сторону. В воздухе закружилось несколько черных перьев.

– Проклятые птицы! – Кэсерил уже начал думать, что вороны потеряли к нему интерес, но вот вам, пожалуйста, они снова здесь со всем своим восторженным энтузиазмом!

Палли, со смехом отскочивший назад, посмотрел наверх.

– Пятеро богов, их что-то встревожило. Над Зангром вьется целая стая. Смотри, они кружат над замком!

Ферда ди Гьюра приставил ладонь ко лбу и посмотрел туда, куда указал Палли. Там носились вихрем темные пятнышки, словно туча черных листьев, поднятая ветром. Его брат Фойкс зажал руками уши – вороны продолжали громко каркать у ног – и повысил голос:

– Вот это шум!

Это не священный транс у птиц, понял Кэсерил, они в панике. Сердце заледенело в груди.

– Что-то не так. Скорее!

Для бега в гору у него практически не было сил. И когда они добрались до конюшен, он прижимал руку к разрывавшемуся от боли животу. Над головой его кружились птицы. Сквозь неумолчное безумное карканье воронов едва слышались человеческие крики.

Грум из зверинца, шатаясь, кружил по двору возле входа, плача и крича; по лицу его текла кровь. Двое гвардейцев Тейдеса в баосийской форме стояли около двери зверинца с мечами наголо, удерживая трех гвардейцев Зангра, которые нерешительно топтались перед ними, также обнажив клинки, но не отваживаясь вступить в схватку. Вороны выказывали отвагу, граничившую с отчаянием. Они неуклюже пытались царапать и бить клювами баосийцев. Баосийцы, отбиваясь, проклинали их. Две кучки черных перьев лежали на камнях – одна неподвижная, другая еще вздрагивала. Кэсерил бросился к дверям, рыча:

– Что тут, во имя Бастарда, происходит?! Как вы осмелились поднять руку на священных птиц?

Одни из гвардейцев направил на него меч.

– Назад, лорд Кэсерил! Вам нельзя входить! У нас приказ принца!

Губы Кэсерила побелели от ярости, он оттолкнул меч замотанной в плащ рукой и вырвал его у баосийца.

– Отдай сюда, дурак! – он бросил меч на камни возле гвардейцев Зангра и Палли, побледневшего от ужаса при виде того, как его безоружный друг бросился на клинок. Меч с лязгом упал, и Фойкс наступил