Серебряный доспех

– Меня зовут Пенна, - проговорила девушка. - Где вы, матушка Игинуш? Мне сказали, что я могу обратиться к вам за помощью.

Совсем рядом с ней зашевелилась какая-то неопрятная куча тряпья, и вдруг оттуда высунулось лицо. Это было очень желтое, сморщенное лицо старушки с непомерно длинным носом и дюжиной бородавок на левой щеке.

– Я Игинуш, - прошамкала старуха. - Ты уверена, что по-прежнему желаешь называть меня «матушкой»?

– Если вас не огорчает такое обращение, - смело ответила Пенна.

– Похоже, тебе нечего терять, если ты приходишь ко мне, такая хорошенькая, и просишь о помощи, - заметила Игинуш.

– У меня болит нога, - объяснила Пенна.

– О, это причина! - Игинуш затряслась от смеха. - Веская причина приходить к Желтой Игинуш и именовать ее «матушкой». Что ж, глупая девочка, я осмотрю твою ногу, но потом не жалуйся.

– Я не смогу заплатить вам, - призналась Пенна.

– Ты заплатишь, - спокойно отозвалась Игинуш. - Ты за все заплатишь, мне или судьбе, богам или демонам, в свое время. Это всегда случается, хочешь ты того или нет. И не воображай, будто ты самая умная и сумеешь избежать расплаты.

Ковыляя и переваливаясь с боку на бок, Игинуш выбралась из кучи тряпья, и Пенна вдруг поняла, что это вовсе не беспорядочная гора хлама, как почудилось вначале, но вполне уютное и обжитое гнездо, вроде тех, какие строят птицы.

И сама старушка напоминала птицу - с носом-клювом, очень коротенькими толстенькими ножками и почти круглым туловищем. Одета она была в лохмотья, которые только усиливали ее сходство с пернатыми существами.

Прежде Пенна ни у кого не видела кожи такого ядовито-желтого оттенка, но по сравнению с прочими странностями матушки Игинуш это казалось пустяком и мелочью.

– Садись, - приказала Игинуш.

Пенна удивленно посмотрела на разворошенное гнездо, которое только что покинула старушка.

– Сюда?

– Ты видишь здесь удобную скамью, выстланную бархатом? - осведомилась Игинуш. - Может быть, ты видишь здесь роскошное ложе? Или какую-нибудь иную мебель, к которой привыкла избалованная девица? - Старушка покачала головой. - Нет, ты видишь только эту кучу тряпок, из которой я построила для себя гнездо. Садись, не бойся разрушить. Каждый раз мне приходится вить гнездо заново. Но я не птица, если ты хочешь спросить об этом. Не обязательно быть птицей, чтобы вить гнездо.

Пенна уселась на кучу тряпья.

– Я всего лишь… - пробормотала она, пытаясь объясниться.

Старушка перебила ее, затрясла коротенькими ручками.

– Ты «всего лишь»?… «Всего лишь»?… - передразнила она. - Ни одно существо на Лааре, живое или мертвое, не бывает «всего лишь». Все вы… то есть мы, - поправилась Игинуш, - все мы весьма сложны и по большей части непостижимы. А ты говоришь - «всего лишь». Нет, дорогая, так не бывает!

– Я всего лишь удивилась, что вы намереваетесь осмотреть мою рану в такой темноте, - закончила наконец Пенна.

– Темнота? - Игинуш даже подпрыгнула от негодования. - Где это ты углядела здесь темноту?

– Везде, - ответила Пенна.

– Да сейчас ведь ясный день! - возмутилась Игинуш. - Ясный день! И все светло, как ясным днем!

– Но не в этой хижине, - стояла на своем Пенна, чувствуя, впрочем, себя с каждым мгновением все более глупо.

Похоже, она слишком гордилась собственной способностью видеть во мраке… Если сама Пенна отчетливо различает здесь предметы, то почему отказывает в подобном же умении Желтой Игинуш? Может быть, старушка обладает этим свойством в той же мере, что и Пенна, если не больше!

– В этой хижине - самый ясный свет из возможных! - отрезала Игинуш. - Потому что она желтая, а желтый - цвет солнца. И цвет моей кожи, а я светлое создание, поверь, хоть и не вполне человеческое. Ты уже догадалась об этом, но это тебя не касается, так что держи свои догадки при себе, иначе я сверну тебе шею. Кроме того, я вижу в любой темноте, если есть хоть малейший лучик. Если нет лучика, тогда слепну и я. Но такое случается крайне редко. Только в безлунную ночь, если небо затянуто облаками. Вот как сегодня. Впрочем, ты должна понимать такие вещи. Если я не ошибаюсь, твое тело изменено магией… Да, я ощущаю это.

Она приблизила длинный хрящеватый нос к Пенне и быстро обнюхала свою собеседницу.

– Я даже могу, кажется, определить, что это была за магия…

– Почему вы говорите о безлунной ночи, когда небо затянуто облаками? По-моему, сейчас еще день, - возразила Пенна. Ей очень не хотелось говорить о том магическом воздействии, которому она подверглась.

Старушка охотно сменила тему.

– Но ведь настанет и ночь! - ответила Игинуш. - Впрочем, до этого у нас еще будет время. Покажи ногу. Ты ведь за этим пришла.

Она быстро уселась на пол рядом с Пенной и сдернула повязку с раны. Как и подозревала Пенна, нога начала распухать, фиолетовое пятно вокруг укусов разрасталось.

Старушка долго мяла кожу Пенны пальцами, которые оказались на удивление сильными. Девушка морщилась и кривилась, кусая в кровь губы, чтобы не закричать от боли. Игинуш не обращала ни малейшего внимания на то, что причиняет своей пациентке сильные страдания.

Она давила на края раны, выцеживая оттуда гной и какую-то дурно пахнущую жидкость, плевалась и втирала свою слюну в ранки. Пенна никогда не подозревала, что слюна может так жечь.

Несколько раз Игинуш вставала и уходила куда-то в глубину помещения, где возилась с посудой. Очевидно, на углях у нее стояли горшки с какими-то целебными отварами, потому что после очередной отлучки Игинуш вернулась с небольшой плошкой, в которой что-то булькало. Пенна с ужасом посмотрела на целительницу, но та даже не глянула в ответ. Игинуш опустила длинный нос в отвар, втянула ноздрями содержимое плошки, подержала в носу, а затем с шумом выпустила обратно. И не успела Пенна даже ахнуть, как раскаленный отвар был вылит прямо ей на ногу.

Девушка не выдержала - она пронзительно закричала, выгнулась дугой и принялась колотить кулаками по земляному иолу хижины.

Игинуш захохотала, откинув голову назад и уставив мокрый нос в потолок, с которого свисали мешочки с травами и клочки соломы, в которых гнездились пауки и незримые жуки, чье присутствие выдавало постоянное шуршание.

– Я же говорила, чтобы ты не жаловалась! - произнесла наконец старуха. - Что, жжет?

– Жжет! - сквозь слезы выговорила Пенна.

– Ничего, зато все сожжет, ничего не останется.

– Что значит - «не останется»? - Пенна так испугалась, что даже позабыла о боли. - Вы сожгли мою ногу?

– Только яд, - ответила старуха. - У тебя ведь нет ни денег на деликатное лечение, ни времени на долгое лечение, не так ли? Вот и пришлось дать тебе средство сильное и жестокое. Я спасла тебя от смерти, а ты развлекла меня воплями.

– Вас развлекают крики боли? - Пенна, казалось, не верила собственным ушам.

– Меня развлекает все, моя милочка, - ответила старушка. - Все, что не похоже на мою жизнь. Люди, которые смеются. Люди, которые кричат. Люди, которые едят мясо. Люди, которые пьют воду. Живые младенцы, мертвые младенцы. Еретики-архаалиты… - Глаза Игинуш сверкнули, но тотчас погасли, и она продолжила перечисление: - Старики со скрюченными пальцами. Младенцы в утробе. Распятые демоны. Умирающие от чумы, которые умоляют спасти их.

– Вы видели людей, умирающих от чумы? - тихо спросила Пенна.

– Видела, а что такого? - отозвалась старушка невозмутимо. - Страх смотреть, как туман пожирает их тела изнутри, а потом уж от человека ничего не остается, одни только глаза глядят из тумана… После и в глазах начинает кружиться туман, один сплошной туман, и только взгляд еще моргает из белой мглы, один только взгляд - он исчезает последним. Будто ты такого не видела!

Пенна покачала головой:

– Вы читаете мысли?

– Только души, - успокоительным тоном отозвалась целительница. - Но я никому не скажу. Ты ведь еретичка и поклоняешься злому магу, от которого пошли все беды Лаара. Но я никому не скажу, никому не скажу.