Худой мир (СИ)

— Там страшно, — шептались они. Марина подошла к детям, и скомандовала:

— Беритесь за руки. Как хоровод. Так, Андрюша, давай сюда. Света, давай руку, не упрямься. Теперь что бы ни случилось, руки не отпускаете. Все понятно?

Дети кивнули. Марина первой вышла в коридор. Ветер уже бушевал здесь, дрожа дверьми и побрякивая неработающими лампочками. Сквозь его вой Марине казалось, будто она слышит барабаны.

«Что за чушь. Кому тут барабанить?»

А потом ее швырнули, как котенка, в зелено — красный омут. Без предупреждения, без назойливого жужжания дронов. Как месяц назад.

«Нет, не надо!» — взмолилась Марина. Вдалеке, за тремя стенами, она ясно видела оскаленное алое чудище. Оно плотоядно ухмыльнулось и выскочило в коридор. Марина из последних сил нащупала левой рукой дверь кабинета и захлопнула ее, оставив детей внутри. Она рада была бы обернуться, подбодрить, остановить, разнять, если надо. Но не смела даже пробовать.

Чудовище приближалось, близоруко щурясь. Шло, волоча длиннющие передние лапы с когтями.

— Пытаешься бежать? — прошепелявило оно знакомым голосом.

Марина шагнула навстречу и раскинула руки, закрывая проход.

— Настя, — позвала она, — п ожалуйста, вернись.

Настя остановилась на мгновение, будто раздумывая, а потом рванула вперед. Марине сдавило голову ворохом убийственных приказов. С трудом сохраняя рассудок, она держалась за одну единственную мысль.

«Она мне не враг».

Она выбросила вперед правую руку, и, не дав винтовке появиться на свет, ухватила Настю за плечо. Ухватила, затормозила, и хотела держать ее столько, сколько понадобится. Но женщина огрызнулась, резко прыгнула в сторону — и в кулаке Марины осталась лишь горсть микромашин. Отшвырнув их, будто песок, Марина ринулась наперерез.

Удар локтем — и они обе влетели в соседний кабинет, раскрошив хрупкую дверь. Марина обхватила Настю, прижав обе руки к телу. Получила удар ногой и отшатнулась. Устояла. А потом в нее полетело тяжелое кресло.

Едва увернувшись, девушка сорвала стеклянную дверцу шкафа и метнула в ответ. Настя приняла удар спиной. Вонзившиеся осколки высыпали сыпью на белом халате. Развернувшись, она увидела прямо перед собой раскрытую ладонь. И ладонь раскрылась, как створки объектива.

Вспышка.

Озверев от неожиданной слепоты, Настя наугад взмахнула лезвием. И не промахнулась. Почувствовав кровь, другой рукой она нащупала маринино горло и, сжав его, подняла девушку над полом. Марина хрипела, царапая стальную руку, и пыталась вдохнуть.

«Если она не даст мне вдохнуть», — думала она, теряя сознание, — «Мне придется выстрелить. Я не хочу. Я не смогу промахнуться. Я не хочу!»

— Мама?

Удивленный, наивный голос. Настина рука дрогнула. Она выпустила Марину и отступила на шаг.

Сквозь стены она видела их. Видела своего сына. Цвет его стал уродливо — красным. Лицо его искажено. «Это больше не твой сын», — орал голос в ее голове, — «Это твой враг!»

— Боже, — прошептала она. Ноги против ее воли перешагнули закашлявшуюся Марину, руки против ее воли обратились в лезвия. Она с ужасом поняла, что будет дальше.

Если что — то не предпринять.

Собрав остатки воли в кулак, призывая в памяти образ собственного сына, незамутненный, невинный. Рука ее дернулась и подвинулась ближе к горлу.

Холодное лезвие коснулось шеи. Настя закрыла глаза, сжала зубы, будто эту боль можно было бы перетерпеть, и…

Все закончилось. Резко, как и началось. Все пропало. Голоса в голове, ярко — ядовитые цвета. Уродливая маска вместо любимого лица. Исчезли.

Забыв обо всем, Настя распахнула дверь в замерзший кабинет и, упав на колени, прижала к себе сына.

— Господи, вы все целы, — всхлипывала она, — Какие вы молодцы у меня.

— Марина сказала держаться за руки, чтобы ни случилось, — пояснил Андрюша, — Мы и держались. А где Марина?

Голова болела нещадно.

«Нет, каждый день я на такое не подписывалась», — возмущалась про себя Марина, и тут же с укором отвечала себе — «Да никто тут не подписывался. Терпи давай.»

Настя перевязала ее порезы. Молча, не пересекаясь взглядом. Руки ее дрожали. Она с опаской глядела на сына, безмятежно играющего с одноклассниками рядом с зубоврачебным креслом, и бросала косые взгляды на пустующую нишу для магнитного замка.

«Это я виновата», — корила себя Марина. В зеркале на стене она видела, что белоснежный настин халат изрыт со спины кровавыми пятнами. «И это тоже я». Потом она, вслед за Настей, посмотрела на детей и спросила себя: «А это — тоже я? Как они уцелели, как не поубивали друг друга?»

Настя, будто прочитав ее мысли, вздохнула и сказал тихонько.

— Они, наверное, просто не поняли, что надо кого — то убивать.

Марина не успела ответить. Внезапно выглянувшее солнце ослепило девушек, а вслед за ним раздался шум и приветственные крики. Они распахнули окно и, перегнувшись через подоконник, увидели гордо шагающего Дэна. С ним было полдюжины бойцов. Чуть поодаль шел Олег, таща за собой связанного по рукам стрелка — того самого, что прострелил Марине руку накануне. Лицо его было обреченно — понурым. Радуясь Денису и солнцу в равной степени, из домов высыпали оставшиеся в Новожилове люди. Да и дети уже вовсю бежали к нему.

Денис скромно улыбался и внимательно рыскал глазами по округе.

— Потери есть? — громко спросил он. Кто — то ответил ему отрицательно, и он кивнул. Вроде как одобрительно, но на лице его читалось хорошо скрываемое разочарование.

«Защитники», — слышала Марина, — «Спасители. Воины». Марину охватила злая дрожь. Ей хотелось закричать: «Эй, это я! Я защищала ваших детей! Его вообще тут не было!»

— Марина, — тихо позвала ее Настя. Марина закрыла глаза, посчитала до десяти, и только тогда обернулась.

— Да? — прошептала она с улыбкой.

— Посмотришь что там у меня на спине?

Пелена спала.

В мир вернулись цвет и звук. Цвет этот был черный, а звук был громом небесным. Лиза поднесла руки к лицу чтобы убрать намокшие волосы — и увидела свежую кровь поверх стали. Она смигнула. Руки стали нормальными, обрели форму и цвет. А чужая кровь осталась.

Она осмотрелась вокруг. Казавшийся незыблемым строй валялся, будто скошенная трава. Будто груда червей, змеиное гнездо. Красно — зеленое месиво.

Отец подбежал к ней и схватил за руку. Схватил и потащил к грузовикам, молча, грубо, чуть не вырывая из плеча.

Открыв полог, он подсадил ее и забрался сам. Когда его рука зацепилась за край кузова, Лиза вдруг осознала: он светится красным.

Ей стало страшно.

— Что случилось? Почему ты красный?

— Красный? — отец тяжело дышал и отирал рукавом воду с лица, — Что — то пошло не так. Она отключилась, и… взлом, что ли, продолжился? Бред какой — то.

— Кто? — не поняла Лиза.

— Вот что, дочь, — он строго посмотрел на нее, — Я хочу, чтобы ты сидела тут. Молча. Не высовываясь. Ясно?

— Папа, — Лиза готова была броситься ему на шею, — не бросай меня!

Отец вздрогнул, будто от неожиданности. Посмотрел на нее. Внимательно, вдумчиво, почти нежно. Протянул руку и погладил по голове — впервые за столько лет.

— Конечно не брошу, — он улыбнулся, — мы же семья. Но ты должна остаться тут. Ради меня.

Он вдруг опустил руку ей на плечо и больно сжал. Лиза хотела вскрикнуть — и не смогла. Хотела вырваться — и не могла.

Ее парализовало.

Отец убрал руку, а она продолжала сидеть, замерев, уставившись перед собой. Поднятая было рука медленно опустилась на колени, сама.

— Ради твоего же блага, — повторил отец и выскочил из машины

Глава 8

Уууум.

Низкий гул просачивался сквозь кору старого дуба, заставляя оставшиеся на ветках понурые листья тревожно трепетать.