Солдат не спрашивай

— В полевой штаб командующего Грэйма, — ответил он.

— Ясно, — произнес я, — Конечно, я понимаю, что сообщение из штаба достигло вас гораздо раньше, чем я на своей машине. Но я надеюсь, вы не думаете, что он задержал меня или что-нибудь в этом роде. У меня с собой мои верительные грамоты, защищающие меня как журналиста. И кроме того, соответствующие разрешения как от квакеров, так и от экзотов. И я не намерен один нести ответственность за любые заключения, сделанные Грэймом во время нашей беседы, которая имела место сегодня утром.

Падма неподвижно сидел в кресле, молча разглядывая меня.

— Вы направляетесь туда со мной по моему собственному решению, а не по требованию Кенси Грэйма.

— Хотел бы я знать почему, — медленно произнес я.

— Потому, — таким же тоном ответил он, — что вы очень опасны.

Он сидел по-прежнему неподвижно и смотрел на меня немигающим взглядом.

Я ждал, что он продолжит, но он молчал.

— Опасен? — спросил я. — Опасен для кого?

— Для нашего будущего.

Я уставился на него, затем рассмеялся, а потом внезапно рассердился.

— Бросьте! — воскликнул я.

Он медленно покачал головой, не отводя глаз от моего лица. Меня поражали эти глаза. Невинные и ясные, как у младенца, но за ними я никак не мог разглядеть самого человека.

— Хорошо, — кивнул я. — Объясните мне, почему я опасен?

— Потому что вы хотите уничтожить одну из частей человеческой расы. И вы знаете, как это сделать.

Последовала короткая пауза. Аэрокар бесшумно скользил в облаках.

— Пожалуй, это весьма странное предположение, — медленно и спокойно произнес я. — Интересно, что привело вас к такому заключению?

— Наши онтогенетические вычисления, — так же холодно ответил Падма. — И это не предположение, Там. Вы сами знаете.

— О да! — воскликнул я. — Онтогенетика! Я собирался разобраться в этом.

— Ну и как, удалось?

— Немного. Я решил, что это как-то связано с эволюцией.

— Онтогенетика, — пояснил Падма, — наука, изучающая влияние эволюции на силы, воздействующие на человеческое общество.

— А я являюсь такой силой?

— В данный момент и последние несколько лет — да, — ответил Падма. — И возможно, будете оставаться еще несколько лет в будущем. Но может быть, и нет.

— Это похоже на угрозу.

— В некотором смысле это так и есть. — Глаза Падмы отразили свет, когда я попытался рассмотреть их. — Вы вполне можете уничтожить и самого себя, так же как и других.

— Мне бы очень не хотелось этого.

— Тогда, — сказал Падма, — будет лучше, если вы внимательно выслушаете меня.

— Ну конечно же, — ответил я. — Это ведь моя профессия — слушать других. Расскажите мне об онтогенетике и обо мне.

Он сделал несколько переключений на пульте и вновь повернулся ко мне.

— Человеческая раса, — начал Падма, — пережила эволюционный взрыв в тот момент своего исторического развития, когда колонизация звезд стала практически осуществимой.

Он сидел неподвижно, наблюдая за мной. Я придал своему лицу выражение заинтересованности.

— Это произошло по причинам, проистекавшим из расового инстинкта, который мы еще не до конца понимаем, но который по сути своей является инстинктом самозащиты.

Я полез в карман своей куртки.

— Пожалуй, лучше будет, если я сделаю кое-какие записи.

— Если хотите, — спокойно кивнул Падма, — Результатом этого взрыва явилось появление культур, каждая из которых воплотила в себе как бы одну из граней человеческой натуры. Желание сражаться породило дорсайцев. Стремление человека отвергнуть все личностное ради приверженности какой-то вере дало квакеров. Философская грань личности привела к возникновению экзотской культуры, к которой принадлежу и я. Мы называем эти культуры осколочными.

— О да, — подтвердил я, — Я знаю об осколочных культурах.

— Вы знаете о них, Там, но не знаете их самих.

— Неужели?

— Нет, — подтвердил Падма, — потому что вы землянин, как и ваши предки. Вы человек полного спектра. И люди осколочных культур эволюционно превосходят вас.

Я почувствовал неожиданный слабый укол застарелой злобы внутри себя. Голос экзота отозвался эхом голоса Матиаса в моей памяти.

— Вот как? Боюсь, я не вижу этого превосходства ни в чем.

— Потому что вы не хотите, — ответил Падма. — А если бы захотели, то вынуждены были бы признать, что они отличаются от вас, и, таким образом, судить о них нужно по другим критериям.

— Отличаются? Как же?

— Отличаются некоторым образом тем, что все люди осколочных культур, включая и меня, инстинктивно понимают то, что обычный человек вынужден либо воображать, либо предполагать.

Падма слегка переменил позу.

— Вы сможете это понять, Там, если представите себе одного из представителей осколочных культур как обычного человека вроде себя, но с мономанией, которая полностью ограничивает его линией поведения существа одного типа. Но с вот каким отличием: умственные и физические аспекты личности, выходящие за рамки мономании, не игнорируются и не атрофируются, как это было бы в вашем случае…

— А почему именно в моем? — прервал его я.

— Ну, в случае любого человека полного спектра, — спокойно продолжал Падма. — Так вот, эти аспекты личности вместо атрофии изменяются, с тем чтобы согласоваться и поддерживать мономанию, так что мы получаем не больного, а здорового человека. Только несколько иного.

— Здорового? — спросил я, и перед моим мысленным взором вновь всплыло лицо сержанта, убившего Дэйва на Новой Земле.

— Здорового, как культура. Не как случайный изуродованный индивид этой культуры. А как культура.

— Извините, — сказал я. — Но я этому не верю.

— Но это так, Там, — мягко произнес Падма. — Подсознательно вы верите. Потому что планируете использовать слабость такой культуры, с тем чтобы ее уничтожить.

— И что же это за слабость?

— Очевидная слабость, являющаяся оборотной стороной любой силы, — ответил Падма. — Осколочные культуры нежизнеспособны.

Должно быть, некоторое время я просто моргал глазами. Я был по-настоящему поражен.

— Нежизнеспособны? Вы имеете в виду, что они не могут существовать сами по себе?

— Конечно же нет, — подтвердил Падма, — Оказавшись перед лицом экспансии в космос, человечество отреагировало на вызов, брошенный ему различными условиями окружающей среды, попытавшись адаптироваться к ним. И оно приспособилось, стараясь использовать отдельно все элементы своей личности, чтобы посмотреть, какой из них устроится лучше. А теперь все эти элементы — осколочные культуры — выжили и адаптировались, и им пришло время снова соединиться в одно целое, чтобы произвести на свет более закаленного, ориентированного уже на всю Вселенную человека.

Аэрокар начал снижаться. Наш перелет подходил к концу.

— И какое все это имеет отношение ко мне? — спросил я.

— Если вы подорвете одну из осколочных культур, она не сможет адаптироваться сама по себе, как это произошло бы с культурой полного спектра. Она погибнет. И когда раса вновь соединится в единое целое, этот ценный элемент будет утрачен для всей расы.

— Быть может, это не будет такой уж тяжелой утратой, — тихо произнес я.

— Нет, как раз жизненно важной, — возразил Падма, — И я могу это доказать. Вы, человек полного спектра, носите в себе все элементы осколочных культур. Если вы признаете это, то сможете идентифицировать себя даже с теми, кого намереваетесь уничтожить. И у меня имеется доказательство, которое я могу вам предложить. Хотите взглянуть на него?

Машина приземлилась. Дверца возле меня открылась. Я выбрался из машины вслед за Падмой и увидел поджидавшего нас Кенси.

Дорсаец, который был на голову выше меня и на две головы выше посланника, посмотрел на меня сверху вниз без какого-либо особенного выражения. Его глаза не были похожи на глаза его брата-двойника. Но почему я не мог встретиться с ним взглядом?

— Я ведь как-никак журналист, — произнес я. — И мне все интересно.