Первый и Единственный

Призраки Гаунта и присоединившаяся к ним рота Витрийских Драгун укрылись в разрушенных цехах. Занавесу из падающих снарядов оставалось ползти до них не больше километра. Связи с другими подразделениями Танитского или Витрийского полков так и не было. Казалось, они единственные и выжили. И конечно, не имело смысла рассчитывать на поддержку со стороны имперских войск. Гаунт поначалу надеялся, что с фланга атаковали какие-нибудь треклятые Янтийские Патриции или даже элитные штурмовые части Дравера, но даже эту слабую надежду смешал с грязью ливень снарядов.

Вокс молчал: электромагнитное возмущение, вызванное массированным артобстрелом, заглушало все каналы. Даже в прямой видимости друг от друга бойцы не могли установить связь, не говоря уже о штабе или других боевых частях. Полковник Зорен требовал, чтобы его связист поймал волну одного из орбитальных кораблей слежения, который смог бы передать их состояние и местоположение командованию. Но небеса мира, полгода пожираемого войной, были полны нефтехимического смога, пепла, электрических аномалий и вещей гораздо худших. Не прорваться сквозь эту пелену.

Лишь два звука напоминали о мире вокруг — беспрестанный гул взрывов и сумбурный перестук барабанов.

Гаунт брел по сырой траншее имперского отряда. Гвардейцы сбились в группки и кутались в свои плащи, спасаясь от ночного холода. Комиссар запретил включать обогреватели и горелки — на тот случай, если вражеская телеметрия использовала тепловизоры. А бетон и пласталь заводских стен должны были бы скрыть едва заметное тепло человеческих тел.

Витриан было почти на сотню больше, чем танитцев. Драгуны держались в стороне, в дальней части склада. Там, где солдаты двух полков сидели ближе друг к другу, время от времени начинались разговоры. Дальше дежурных приветствий и вопросов они не заходили.

Драгуны славились прекрасной выучкой и аскетизмом. Гаунт был наслышан об их стоическом духе и военном искусстве. Ему вдруг подумалось: достаточно ли в этом благочестивом и отточенном, как стекловолокно витрийских доспехов, духе того огня, который рождает великих воинов? Снаряды взрывались все ближе, и Гаунт начал сомневаться, что когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос.

Полковник Зорен наконец оставил свои попытки связаться со штабом и направился вдоль рядов своих гвардейцев к Гаунту. Темнота придавала его и без того черному лицу выражение бесконечной усталости.

— Что теперь будем делать, комиссар-полковник? — спросил он, глядя на его нашивки. — Будем сидеть тут сиднем, как старичье, дожидаться смерти?

Гаунт окинул взглядом сумрак укрытия. Его дыхание вырывалось в воздух облачками пара.

— Если нам и суждено умереть, — качнул он головой, — пусть наша смерть не будет напрасной. У нас с вами четыре сотни солдат, полковник. И путь наш уже определен.

— Как так? — нахмурился Зорен, будто сбитый с толку.

— Что вы предлагаете — назад под бомбы? Влево-вправо — нам не обойти эту завесу смерти. Так что дорога у нас всего одна: вглубь фронта противника, к их следующему оборонительному рубежу. Нам нужно добраться туда и забрать с собой столько Покаявшихся, сколько сможем.

Зорен молчал еще несколько мгновений, а потом расплылся в улыбке. В темноте блеснул ровный ряд белых зубов. Идея ему явно понравилась. Ее логика была очень проста, к тому же в ней было место чести и славе. Гаунт рассчитывал, что это придется по нраву витрианам.

— Что ж, когда выдвигаемся? — Зорен натянул кольчужные перчатки.

— Артобстрел Покаявшихся накроет эту территорию через час-другой. Думаю, разумно будет уйти до этого. В общем, чем раньше, тем лучше.

Кивнув друг другу, Гаунт и Зорен отправились поднимать своих офицеров и строить войска.

Отряд был готов выступить всего через десять минут. Танитцы перезарядили и проверили лазганы, заменили негодные фокусирующие стволы. Гаунт приказал установить среднюю мощность заряда лазганов. Танитцы закутались в камуфляжные плащи и вымазали серебристые штык-ножи сажей, скрывая блеск клинков. Гвардейцы разбились на отряды по десять человек. Тяжелое оружие было распределено поровну — каждой группе досталось хотя бы одно.

Гаунт наблюдал за действиями витриан. Они разделились на более крупные отряды, по двадцать человек в каждом. Тяжелого оружия они несли гораздо меньше. В основном это было плазменное оружие. Гаунт подметил, что у витриан нет ни огнеметов, ни мелтаганов. Комиссар решил, что поставит в авангард Призраков.

Витриане примкнули длинные трехгранные штыки, синхронно проверили оружие на боеготовность почти с хореографической грацией. Мощность оружия они ставили на максимум. Затем они с той же слаженностью обратились к небольшим пультам на запястьях. По темному строю прошла легкая рябь. Тонкие стеклянные чешуйки витрийских кольчуг перевернулись. Зубцы снова сомкнулись, но теперь они были не зеркальными, а матово-черными. В таком режиме доспехи Драгун позволяли маскироваться в темноте. Это произвело впечатление на Гаунта.

Бомбардировка все сотрясала землю за спинами солдат. Они настолько привыкли к этому звуку, что уже не обращали на него внимания. Гаунт и Зорен переговаривались, пытаясь настроить наушники коммуникаторов.

— Используйте канал «каппа», — говорил Гаунт, — канал «сигма» — резервный. Мои Призраки пойдут в авангарде, сильно не отставайте.

Зорен молча кивнул.

— Я вижу, вы приказали своим людям установить мощность лазганов на максимум, — как бы походя заметил Гаунт.

— В витрийском Искусстве Войны сказано: «Пусть твой первый удар будет смертельным, и во втором не будет нужды».

Гаунт поразмыслил об этом всего мгновение. Затем он отвернулся и направился во главу передового отряда.

Мир разделился пополам: чернота на дне ямы и ослепительные огни ада над головой.

Рядовой Каффран и витрийский гвардеец забились в грязь воронки. Бушующее пламя освещало их сполохами.

— Фес святой! — мрачно выругался Каффран. — Сдается мне, целыми нам отсюда не вылезти.

Витрианин, не оборачиваясь, произнес:

— Наша жизнь — всего лишь путь к смерти. И цена нашей смерти порой равна цене смерти вражеской.

Сперва опешив, Каффран скептически качнул головой:

— Ты философ, что ли?

Зогат наконец повернулся к Каффрану. Его взгляд из-под забрала был полон презрения.

— Это «Байхата», книга витрийского искусства войны. Наш кодекс, основа философии нашей воинской касты. Тебе не понять.

— Я не настолько дурак, — пожал плечами Каффран. — Валяй, рассказывай… Как война вообще может быть искусством?

Витрианин насторожился, подозревая насмешку. Но он здорово уступал Каффрану в знании низкого готика, на котором они общались. Культуры их миров были бесконечно далеки друг от друга.

— «Байхата» содержит философскую и практическую основу пути воина. Все витриане обязаны прочесть ее и усвоить ее принципы перед тем, как отправиться на войну. Через ее мудрость мы постигаем тактику, она делает наши руки сильнее, дарует нашему разуму ясность, ее честь ведет нас к победе.

— Должно быть, отличная книга, — подколол Каффран.

— Так и есть, — раздраженно отмахнулся Зогат.

— То есть вы заучиваете ее наизусть? Или носите с собой?

В ответ витрианин расстегнул бронежилет и показал внутренний карман из серой ткани.

— Мы носим ее у сердца. Работа восьми миллионов людей, записанная на моноволоконную бумагу.

— Можно посмотреть? — Каффрана это почти впечатлило.

— Моноволокно настроено на контакт с генами владельца книги, никто другой не может прикасаться к ней. — Зогат застегнул бронежилет. — К тому же она написана на витрийском. Уверен, ты ничего там не поймешь. Даже если бы и мог, это было бы серьезным оскорблением со стороны чужака — читать священный текст.

Каффран откинулся на стену воронки. Несколько секунд он молчал.

— У нас на Танит… У нас таких штук нет. Никакого великого искусства войны.

— У вас нет своего кодекса? — Витрианин вопросительно смотрел на него. — Нет философии боя?