Наират-1. Смерть ничего не решает

Карья сидел, привалившись к стене, и пытался отдышаться. Ящик стоял тут же. Карья, опершись на крышку локтем, придерживал его за лямку: тоже, наверное, подрезали. А еще чуть-чуть и точно бы сперли. Туран виновато пожал плечами и протянул товарищу руку. И только после этого заметил потемневший бок куртки и измазанные красным Карьины пальцы.

— Карья, ты что? Где… В каком кармане кровостоп?! — Туран попытался коснуться раны, но Карья мотнул головой.

— Не работает. Мы еще далеко… — Стеклянная палочка в его руках действительно еле светилась. — Бери груз и уходи.

— Тебя лекаря надо, я тебя сейчас… — Туран судорожно соображал, до конца не веря в серьезность произошедшего: амулет пока не помощник — плохо, но не беда. Заткнуть, чтоб не кровило, и дотянуть до лекаря. Должен же тут быть лекарь? Да и не может Карья умереть, он же… не может и все. Не такой он, чтобы из-за пустяка… чтобы в подворотне… не дойдя до цели.

— Слушай сюда, — прошипел Карья. — Ты возьмешь всё. И быстро уберешься. Важно — доставить. Ты понял? Понял?!

Туран застонал, посылая к железным демонам ящики и самого Карью, который кровью истекал, но думал лишь о проклятом грузе, запрещая помочь. А следом обматерил и сволочную лямку, так неудобно обрезанную.

Пальцы сняли фиксатор, кинжал уперся в крышку, щелкнул стопор, зашуршала пружина, и клинок исчез в рукаве. На гладкой светлой поверхности не осталось даже отметины.

— Вали отсюда. Быстро! Пока стража или…

— Но ты же тогда…

Узел не завязывался, а значит, была еще несколько секунд, чтобы потянуть время. Туран знал, что Карья разозлится, когда поймет, но не мог заставить себя подчиниться приказу. И даже стража, способная появиться в любой момент, пугала несравнимо меньше, чем необходимость вот так просто выскользнуть из этой подворотни.

Нельзя бросать своих!

— Слушай, — Карья тяжело сглотнул, — Подворье Слепого Мауллы… Кварталов шесть направо. Любой ценой… Слышишь? Любой ценой! Потом ищи Ниш-Бака. Книжника. В городе. Пароль — яйцо…

Туран в очередной раз попытался завязать узел негнущимися пальцами, но снова не смог и завыл сквозь сжатые зубы.

Нельзя бросать!

Наконец, ремешок натянулся, и ящик привычно лег на спину. Кое-как сграбастав второй короб в охапку, Туран замер над умирающим напарником.

— Пошел! — снова зашипел Карья. — Дай мне подохнуть с верой в удачу!

Туран развернулся, сделал несколько шагов, а потом неуклюже побежал.

Нельзя. Но надо.

Если бы он мог оглянуться, то заметил бы, как из-за кучи мусора вылез давешний рыжий мальчишка. Он подошел к Карье и, мстительно улыбаясь, помахал перед его лицом ушибленной рукой. Но Туран убегал, не оглядываясь, ибо знал, что иначе уйти не сможет.

Колодезная вода обжигала руки и лицо холодом, отрезвляла и успокаивала настолько, насколько можно было успокоиться. Наверное, поэтому Туран и затягивал умывание, снова и снова подставляя сложенные лодочкой руки под струю.

— Хватит, — не выдержал Ыйрам и скривился.

Волохи не любят слабаков. Надо разговаривать. И Туран, дохнув на замерзшие руки, сказал:

— Я прошу меня простить, — первые слова дались с трудом, но тугой узел страха, сдавливавший горло, почти исчез. Главное сделано: он сумел. Дошел, отыскал двор Слепого Мауллы, доставил товар.

— Горячего вина? Бараньих ребрышек с тмином? — любезно осведомился Заир. Из всей троицы именно он больше всех походил на купца: низкорослый, полнотелый и улыбчивый, Заир вел себя с такой непосредственностью, точно и вправду был хозяином заведения, на заднем дворике которого они находились.

— Пить и жрать будем после. — Ыйрам и не пытался играть роль. Да и захоти — не вышло бы. И дело даже не в том, что цветастый кафтан и широкие шальвары смотрелись на его высокой сухопарой фигуре нелепо. Скорее уж происхождение выдавали длинный хвост волос и широкоскулое лицо с узкими глазами, но больше всего — рука, непрерывно ищущая оголовье отсутствующего меча.

Типичный косматый наирец. Волох — он волох и есть.

Имени третьего Туран не знал — представить его Ыйрам не соизволил, а спрашивать самому показалось неуместным. Да и держался Безымянный в тени, у двери, наблюдая и за служками, и за двором, и за Тураном.

— Показывай, — велел Ыйрам.

— Да, да, хотелось бы взглянуть. Пожалуйте сюда, удобнее будет… Они не замерзнут? Здесь довольно-таки прохладно. — Заир демонстративно подул на ладошки.

— Не должны. Там, откуда они родом, по ночам морозы, днем — жара. Тем и хороши, что стойко переносят такие перепады.

Туран не без труда — мышцы после пробега по дворам с двойным грузом ныли — водрузил ящик на стол. С некоторой опаской провел по пестрящим дырками боковинам и только потом взялся за замки. Заледеневшие пальцы слушались плохо, ремни были затянуты туго, а помогать ему не стремились.

Туран вдруг с облегчением понял, что всего через четверть часа избавится не только от тяжелых коробов, но и от куда большей ноши — всех этих дней и событий. Забудет подворотни Шуммара, циркачей и Карью, оставшегося в том переулке. Попытается забыть. И если поторопится, то успеет к ежегодному соревнованию чтецов и толкователей, очистится словом и уютом родной Байшарры.

Пусть память, отпустив, свободу даст… даст свободу.

А дальше? Еще одна никчемная строка.

Наконец, получилось справиться с застежками, ну а замок проблем не доставил: ключ повернулся легко, внутри щелкнуло, и Туран откинул крышку.

— И это все? — Ыйрам разглядывал содержимое с выражением брезгливым и недоуменным. — Это и есть…

— Да, да, несомненно, — перебил Заир, наклоняясь над ящиком. Внутри, в разделенном на квадратные ячейки пространстве, заботливо укутанные в овечью шерсть, лежали яйца. Заир, ловко ухватив одно за заостренную верхушку, вытащил, положил на ладонь, поднял к свету. — Да… оно… великолепно… признаться видел лишь в… коллекции.

— Осторожнее. Чем ближе к сроку, тем тоньше скорлупа.

Яйцо было размером с гусиное. И крапчатая, отливающая золотом скорлупа его уже проросла сосудами. Еще несколько недель и она почти исчезнет, превратившись из твердокаменного защитного слоя в кожистый мешочек, прорвать который не составит труда.

— Здесь три десятка. Там, — Туран показал на второй ящик, — два с половиной. Это все, что удалось достать, но основная кладка — старшей самки аяла и еще нескольких из ее химны.

— Хорошая работа, — соизволил похвалить Ыйрам.

Заир же вернул яйцо на место и заботливо прикрыл шерстью.

Все, основное сделано. Остались инструкции. И Туран, мысленно пожалев, что вино так и не принесли — в горле снова пересохло — заговорил.

— Сроки рождения зависят от температуры. Время роста — от неё же и от корма. Поначалу подойдут мелкие насекомые, потом, где-то с двух-трех недель можно давать мясо, лучше если мелко нарезать и смешать с сырыми яйцами и толченым мелом. Он нужен для панциря. Недель с шести самечеков отсадить отдельно, потому как самки станут формировать химны и подавят. Потом уже, в химны можно подсаживать, по двое-трое на одну. Признак взрослости у всех — шипы на головных пластинах, чем массивнее и длиннее, тем и старше.

Туран перевел дух и огляделся: слушали внимательно, даже Безымянный и тот, казалось, теперь смотрел исключительно на ящики с яйцами.

— Как только шипы проклюнутся, самки начнут гнезда рыть. Тут бы им песка, и чтобы жарко было. День на десятый после откладки яйца можно забрать, только сразу предупреждаю — самки в этот время бешеные, нужно действовать очень осторожно. Что еще… Они умные, обучать легко, но опасно — они страх и неумелость сразу чуют.

— Замечательно, — перебил Ыйрам. — Мы довольны, что с нами отправится действительно знающий человек.

— Да, да, — закивал Заир. — Уважаемый, вы не представляете, как сложно найти того, кто действительно разбирается в сцерхах…

Отправится с ними? Разбирается? Нет, это была роль Карьи, а Туран всего-навсего сопровождение! И ящеров он видел лишь издалека: кто б его, нечистого, к ним подпустил? А вот теперь кто б его, несчастного, отсюда выпустил…