Руна Гибели

Капитана Захарьина профессор, естественно, нашел на мостике. Петр Ильич Захарьин уже давно служил на океанографических судах, а потому привык с терпением относиться к упертости ученой братии, но в такую погоду каждая инициатива научного руководителя экспедиции вызывала у него рефлекторное внутреннее напряжение. «Адмирала Колчака» Захарьин получил под свое командование два года назад, а стаж его знакомства с профессором Заболотским был едва ли не втрое больше. И капитан знал ученого как человека, фанатично преданного своей профессии (за что, тот, по мнению моряка, конечно, заслуживал уважения), однако склонного с великолепной небрежностью научного работника отбрасывать в сторону все прочие, напрямую не связанные с его Делом, факторы как незначительные и отвлекающие от главной цели. К таковым факторам Заболотский относил и погодные условия.

Поэтому, в свете надвигающегося шторма, появление профессора на мостике (разумеется, сразу же замеченное), мягко говоря, не вызвало у Петра Ильича особого энтузиазма. В голове капитана уже практически созрело решение сворачивать поход и возвращаться в Петропавловск-Камчатский, но хитрый лис Заболотский, похоже, почуял это, и у него на сей счет, конечно же, было совсем другое мнение. Если бы речь шла напрямую о выживании судна и всех, кто на нем находится, полномочия Захарьина вполне позволяли принять волевое решение о возвращении в порт приписки, несмотря ни на какие возражения научного руководителя экспедиции. Однако в данный момент вопрос так не стоял. И услышанные за спиной хорошо знакомые шаги профессора отозвались в нижней челюсти капитана предвестником зубной боли.

— Петр Ильич, можно отвлечь вас на несколько минут? Мне нужно с вами серьезно поговорить.

Захарьин, по-прежнему не поворачиваясь к вошедшему, слегка поморщился от неуставного обращения. Впрочем, что с них взять, с этих гражданских? Проще, наверное, волка заставить питаться травой, чем научить профессора Заболотского обращаться к нему «товарищ капитан первого ранга» хотя бы на мостике. Безнадега! Украдкой вздохнув, Петр Ильич, наконец, удостоил ученого своим вниманием.

— А это не может подождать, Сергей Дмитриевич? Я, вообще-то, занят.

Вопрос был задан, скорее, для порядка: капитан прекрасно знал, что отвязаться от профессора не получится, и лучше уделить ему время сейчас, чем позже, когда присутствие командира корабля на мостике действительно станет совершенно необходимым.

И Заболотский не обманул его ожиданий:

— Много времени я у вас не отниму, а вопрос весьма срочный и принципиальный.

На сей раз Захарьин уже не сумел скрыть вздоха (да, если честно, не особо и старался).

— Ну что же, тогда пройдемте в мою каюту, — произнес он, жестом предложив профессору двигаться первым, благо, дорога была тому хорошо известна.

— Итак?.. — вопросительно произнес Захарьин, как только они оказались на месте.

— Итак, Петр Ильич, я хотел бы знать ваши намерения ввиду плохого прогноза погоды.

— Они весьма простые, Сергей Дмитриевич: надвигается серьезный шторм, вполне способный нас основательно потрепать, и, разумеется, сорвать всю вашу исследовательскую программу. Думаю, имеет смысл вернуться в Петропавловск-Камчатский и дождаться более благоприятных погодных условий.

— Боюсь, ожидание это может слишком затянуться, Петр Ильич. Я посмотрел по нашим мониторам, на которые выводятся данные со всех дрифтеров [7] в северной части Тихого океана. Так вот, они показывают картину, которая оптимизма, честно говоря, не внушает. Штормовая активность нетипично высокая для этого времени года, причем основные зоны атмосферных возмущений располагаются дугой огромного радиуса от Алеутских островов на северо-востоке до Командоров, Камчатки и Курильской гряды на юго-западе. Зона эта смещается на юг, но не особенно быстро, зато эффективно отрезает нас от порта приписки и накрывает основной район предполагаемых исследований. Двигаться сейчас в Петропавловск-Камчатский — значит, идти в самое сердце шторма.

Он поднял руку, предупреждая возражения капитана.

— Я знаю, Петр Ильич, что наше судно способно сквозь него прорваться, но потом мы из порта не выйдем уже очень долго. Будет потерян не один месяц. Мы не можем себе этого позволить.

— И что же вы предлагаете?

Профессор Заболотский приблизился к висящей на стене карте северной части Тихого Океана.

— Сменить курс и двинуться в зону второго приоритета. Вот сюда.

Извлеченная из кармана Сергея Дмитриевича ручка уперлась в северную оконечность гор Картографов.

— Там пока спокойно, и, полагаю, штормовая зона туда не доберется. Таким образом мы сведем к минимуму потери времени и сможем выполнить хотя бы часть возложенных на нас задач. Вы же сами знаете, что наш бюджет небезграничен, и командованию вряд ли понравится расходование денег на пустопорожнее курсирование.

Захарьин чуть помрачнел: в основном, профессор, надо признать, был прав, но что-то подталкивало капитана продолжить сопротивление.

— Это большой крюк. Топлива может не хватить.

— Не лукавьте, Петр Ильич: я знаю, что вашими заботами на судне создана топливная «заначка» как раз на случай вот таких непредвиденных обстоятельств. Кроме того, как вам известно, у нас есть соглашение с Японией, и в случае крайней необходимости мы можем зайти для ремонта или дозаправки в порты Кусиро и Хакодате.

Захарьин сжал зубы: такой ушлости от ученого сухаря он никак не ожидал. Тот привел убойные аргументы, и крыть капитану было нечем.

— Вы можете гарантировать, что в вашей зоне второго приоритета погода будет спокойная?

Заболотский улыбнулся.

— Гарантировать что-либо в этом мире может только Господь Бог. Но показания наших погодных мониторов дают весьма высокую вероятность штиля там.

Захарьин вздохнул.

— Ну что же, значит, курс на горы Картографов.

Виктор Комольцев проснулся резко, как по тревоге, и рывком сел на койке. Качало основательно, однако не качка стала причиной пробуждения. Нельзя сказать, что Виктор был насквозь просоленным морским волком, но число его экспедиций даже под руководством одного только Заболотского уже перевалило за десяток. Сон свой он не запомнил (как, впрочем, и почти все свои сны), только осадок после него внутри остался очень неприятный. Виктор не любил такое состояние. Если день начинался с подобного пробуждения, ничего хорошего ожидать не приходилось. И статистика это неизменно и безжалостно подтверждала.

Однако сидеть и киснуть по этому поводу — не выход. Как там советуют психологи? Если сегодня вам нужно съесть большую мерзкую жабу, съешьте ее с утра, дабы не портить себе день предвкушением. Значит, нужно сейчас же покинуть каюту и узнать поскорее, что за жаба нынче на завтрак. Быстро и тихо одевшись, чтобы не разбудить еще спящих соседей, Виктор открыл дверь каюты и замер: в коридоре, практически на его пороге стояла Юлия, уже поднявшая руку, чтобы постучать.

Совпадение, однако! О ней Виктор тоже думал, причем буквально перед тем, как открыть дверь. Думал, решая: стоит ли ее беспокоить или лучше оставить свою тревогу при себе. Вопрос, в общем-то был нетривиальный, и однозначно правильного ответа на него не существовало.

Дело в том, что Юлия была его сестрой. И не просто сестрой, а близнецом. Его точной копией. Внешне и, во многом, по душевному устройству. В детстве у него не было никого ближе, и они делились друг с другом всем… До шестнадцати лет. А потом Виктор изменился. Нет, он по-прежнему любил сестру и безгранично доверял ей, просто, становясь мужчиной, он решил, что не по-мужски это — переваливать груз своих проблем на других, пусть даже на родную сестру. Тем более, что у нее и своих неурядиц хватало. Ее, кстати, он продолжал выслушивать исправно и во всем старался помочь, но это как раз было нормально: он — мужчина, он выдержит. Должен помогать, защищать, поддерживать, оберегать. Причем, оберегать в том числе и от себя, точнее — от своих головняков. Его неприятности должны его неприятностями и оставаться. Этому правилу с тех пор он следовал неукоснительно.