Хроники Эллизора. Трилогия (СИ)

   В общем, до поры до времени почти всё у о. Максима вполне вмещалось в размеренную картину иерейского бытия, как вдруг вслед за одним из соборных определений-постановлений, государство повернулось еще одним боком к желанию Церкви это самое государство духовно окормлять. Именно поэтому Окоёмов уже больше часа сидел в приёмной главы этого самого VES на кожаном диванчике, за небольшой прозрачной стенкой для гостей. Больше часа - было много, потому что священно-иерей вполне справедливо считал, что его время чего-то стоит. И целый час, потраченный на ожидание в приемной большого спец-начальства, можно было рассматривать как довольно ощутимую потерю. Но, с другой стороны, никуда не денешься, что о себе и своём времени не воображай. Тем более, что это всё уже в рамках вполне церковного послушания.

   Сидел отец иерей на диванчике при полном параде - в рясе и с позолоченным наперстным крестом - перед опустевшей кофейной чашкой. На удивление, вместо секретарши у главы местного отделения спецслужбы наличествовал секретарь - высокий и моложавый, но и явно не юнец, не скажешь, что необстрелянный лейтенант, хотя о звании ничего нельзя было полагать, ведь секретарь был в штатском, в хорошо пошитом серого цвета костюме. Припомнив, что приходилось ранее читать относительно разных там спец-агентов, о. Максим попытался определить, оттопыривается ли у секретаря где-либо кобура скрытого ношения, но ничего такого не заметил. Или пистолета у секретаря не было или пиджак эту самую кобуру хорошо маскировал. Или пистолет был спрятан где-то ещё, а не в кобуре как таковой.

   На журнальном столике перед о. Максимом лежала стопка журналов вполне нейтрального светского содержания. Об оружии или деятельности спецслужб в этих журналах явно ничего не было. И вообще в офисе VES ничего прямо или косвенно не говорило, чем именно эта организация занимается: оформление внутренних интерьеров казалось подчеркнуто нейтральным, даже безликим - ни тебе портретов героев-ветеранов, ни памятных грамот или орденов, вообще - никаких фотографий или характерных изображений.

   Окоёмов достал из кармана рясы чистый носовой платок и тщательно протер очки в тонкой металлической оправе. Он с детства был очкариком и давно привык относиться к очкам бережно, можно сказать - с благоговением.

   - Может быть, ещё кофе желаете? - подал голос секретарь. - Печенье, рогалики?

   - Нет, спасибо! - ответил о. Максим и тут же пожалел об этом.

   Хорошее кофе он любил, а кофе здесь на удивление был хорош - оно и понятно, секретарская была вооружена весьма дорогой кофейной машиной.

   - А позвольте спросить... - решился он затеять разговор с секретарём, - где я могу вообще почитать о вашей организации, об её истории, достижениях, там...

   - Не могу знать! - крайне сухо и казенно ответствовал секретарь. - Не интересуюсь внешними источниками. Кроме того, это зависит от вашего допуска и степени посвященности...

   - И какая же у меня степень... будет?

   - Не могу знать! - был тот же ответ. - Это зависит от Джона Александровича.

   - То есть... от главы вашего? Зарайского?

   - Вот именно!

   - А почему он вообще Джон по имени?

   Воцарилась некоторая пауза. Вероятно, секретарь обдумывал, может ли он вообще говорить на эту тему. Наконец, решил, что может:

   - Это не является секретом. Джон Александрович родился в США в семье наших дипломатов! Поэтому и назван был Джоном.

   - Ну, именовался бы здесь Иваном, что ли? А то Джон...

   - Не могу знать!

   - И вообще... - решил пошутит Окоёмов. - Странное дело иметь во главе целой спецслужбы, фактически, иностранца... То есть, родившегося там!

   Но секретарь юмора не оценил:

   - У нас международный филиал. Личность главы филиала обязательно согласовывается с правительством той страны, где филиал будет образован. Однако назначается международным руководством и согласовывается с правительством России! Кроме того, Джон Александрович вполне русский по духу и характеру человек. Родился он там... А вырос здесь!

   На этом секретарь замолчал, и было заметно, что он несколько не в духе. Вероятно, по причине собственной излишней болтовни, которую спровоцировал о. Максим. Тот подумывал, не спросить ли ещё чего, но тут двери в кабинет Зарайского открылись, оттуда вышел чем-то весьма похожий своей безликостью на секретаря человек (тоже в штатском!), который мельком глянув на священника, буркнул:

   - Вы можете зайти!

   Глава VES уже не сидел в кресле за столом с тремя мониторами, но не спеша мерял свой кабинет размеренными шагами. Кабинет был довольно большим, включал в себя, помимо рабочего стола его владельца, длинный прозрачный совещательный стол, книжный стеллаж, который почему-то сверху вниз прикрывали легкие жалюзи, а так же - совершенно пустую стену с фигурным панно (так себе, какие-то завитушки!), которая в свою очередь могла бы у наблюдательного человека вызвать ощущение, что это стена фальшивая, что за этим панно скрывается что-то ещё - именно то, что не всякому входящему в сей кабинет может быть дозволено видеть.

   Но о. Максим в этом смысле был не очень наблюдательным: никаких подозрений в подлинности одной из стен кабинета главы VES у него не возникло.

   - Скажу вам прямо... - заявил Зарайский после первоначальных любезностей. - Вы представляете для нас проблему. И проблему довольно неожиданную. А ещё боюсь, что и достаточно серьёзную.

   - Это почему же? - натянуто улыбнулся в ответ о. Максим.

   О себе он уже давно знал, что, несмотря на интеллигентное происхождение и такую же внешность, с дипломатией у него бывало, порой, не очень. В разведчики в этом смысле он не годился, поскольку совершенно не умел притворяться. Даже и не понятно, как настоятелем-то стал. Вероятно, случайно. А может быть, потому, что кто-то до сей поры даже и среди церковного начальства имел оглядку на его ныне здравствующего отца, имевшего в прошлом достаточно приличный номенклатурный вес, так что фамилия Окоёмов до сей поры всё ещё была в определённых кругах далеко не пустым звуком.

   Зарайский уже не расхаживал, но сидел напротив за совещательным столом и был о. Максиму явно неприятен, хотя и тот, как христианин, пытался давить в себе это неподобающее чувство. Но, попробуй-ка сходу - задави! Ведь такую категорию людей, как Зарайский, Окоёмов определял одним словом: змей! Ну, змей, что тут скажешь, сразу ж видно: хитрый, неискренний, коварный, хоть и говорит что-то про прямоту... Как же, у таких людей прямота, что колючая проволока кольцами вьётся, не пройдёшь так просто - не проедешь!

   - Да потому что, батюшка... - было заметно, что Джона Александровича в свою очередь просто внутренне корёжит от подобного рода словоупотребления (батюшка, типа!). - Да, вот потому, что никаких таких батюшек по внутреннему регламенту нашей организации просто не полагается...

   - Что попы вам ненавистны, что ли? - предпринял атаку "от противного" Окоёмов.

   В ответ Зарайский засмеялся. Но смех у него тоже был не очень, скрипучий такой, сухой. Хотя могло показаться, что толика искренности в этом скрипе прозвучала. Не придуривался, вроде. Или, типа, чувство юмора ему тоже свойственно. Хотя... форменный змей с чувством юмора... это тот ещё может оказаться сюрприз!

   - Разумеется, не поэтому. Да и вообще наша организация имеет сугубо светский характер. Проблема в том, что никакой человек со стороны, извне, не может быть посвящён в нашу, что называется, кухню. У нас очень высокая степень секретности! И я не вижу оснований давать вам даже самый элементарный начальный допуск! Вы не являетесь посвящённым и, в принципе, не можете им быть.

   "Посвящённый"... Гм. Похоже, что в устах Зарайского это какой-то, скорее, технический термин, но для человека религиозно образованного такого рода понятие звучит довольно подозрительно. А о. Максим как раз-таки был весьма и весьма религиозно образованным. Мало того, даже специализировался по так называемому сектоведению и сравнительному богословию. И словечко это прозвучало для него как сигнал определённой тревоги.