Вселенная файа. Трилогия

   Следует помнить, что физические законы под воздействием Йалис, строго говоря, не меняются: энтропия по-прежнему возрастает, а вечные двигатели не работают. Гравитационная постоянная или скорость света могут становиться больше или меньше, стабильные элементы могут превращаться в нестабильные и наоборот, но Йалис НЕ приводит к возникновению новых частиц или новых взаимодействий, а всего лишь повышает или понижает вероятность некоторых ядерных реакций. Тем не менее, из практически любого изменения существующей Реальности может получится, в принципе, почти всё, что угодно.

   Излишне добавлять, что любое применение Йалис требует чрезвычайной осторожности, и разрушить с его помощью неизмеримо проще, чем создать что-нибудь полезное. Тем не менее, именно последняя возможность представляет наибольший интерес, т.к. среди 10^118 вариантов возможных Реальностей существует 10^18 не худших и не лучших, а просто по-другому сложных.

   ГЛАВА 4.

   ПУТЬ К ХАОСУ

   Уж нет ли в этих песнях непонятных

   Каких-нибудь идей превратных?

   Поешь прекрасно ты, и звучен голос твой,

   Да надобен надзор, мой милый, за тобой.

   Городовой!

   Сведи в участок Соловья!

   Там разберут, брат, эти песни!

   "Бурелом", 1905, N1.

   Какое-то время после разговора Маоней Талу сидел неподвижно, просто не веря в случившееся. Потом, словно очнувшись, мотнул головой, отбросив лезущие в глаза волосы, и вышел из радиостанции, - ему не терпелось заняться делом, о котором он столько мечтал.

   Шагая по просторным темным коридорам Замка к двум отведенным ему низким маленьким комнаткам, он составил в уме список всего, что нужно взять в дорогу. Своих вещей у него вообще было немного, так что сборы получились недолгими: запасная одежда, несколько любимых книг и бытовые мелочи без труда вошли в обычную дорожную сумку. Он сунул в кобуру свое оружие, - армейскую восьмизарядную "Омегу", - добыв её из ящика стола. Распихав по кармашкам на ремне обоймы и засунув в сумку коробку с патронами, Талу огляделся, вспоминая, не забыл ли чего, прихватил ноутбук с передатчиком, закинул сумку на плечо и вышел из комнаты.

   Запирая дверь, он вдруг подумал, что в последний раз видит свое уютное жилище.

   И не ошибся.

* * *

   Выехав из ворот Замка, Маоней обернулся. Силуэт старой крепости, черный на фоне зари, вдруг вызвал приступ неожиданной тоски, - он уже привык считать её домом. Сама заря стала ярче, чем полчаса назад, - её яркость зависела от количества поглощаемой Бездной материи, и никто не мог предвидеть этих изменений.

   Его открытая машина мчалась в "Золотые сады" по широченному, прямому, как луч, проспекту Революции, сейчас пустому, - несмотря на два века без солнца, повсюду на Уарке соблюдался старинный суточный счет времени. Вдоль проспекта, утопая в пышной черной листве скверов, возвышались угловатые массивы старинных, построенных ещё до Великих Войн зданий. Толстые ребра отклоненных внутрь пилонов разделяли их ступенчатые темные фасады; лишь изредка на них мелькало желтое пятно освещенного окна.

   Машина перемахнула мост через широкий канал Победы. Здесь, в Новом Городе, файа воссоздали архитектуру Империи Маолайн, своей древней родины, - вдоль каналов протянулись длинные ряды снежно-белых узких пирамид, украшенных цветными огнями. Наклоненные наружу стены их уступов-террас отбрасывали вниз свет медленно розовеющей зари, смешивая его с синим, медно-оранжевым и белым светом низких фонарей, утопающих в кронах деревьев.

   Ярко-белые, принявшие чудесный нежно-розовый оттенок здания, как сны, поднимались очень высоко в дымчато-темное, рассеченное тонкой дугой Нити небо: каждая пирамида состояла из десяти пятиэтажных уступов. Деревья скрывали основания громадин и опоясывали их террасы словно бы полосами черного, просвеченного разноцветными огнями дыма. Спокойная вода каналов отражала дымчато-темный свод небес, белые откосы берегов и силуэты башен.

   Здесь на улицах гуляло много пёстро одетой молодежи, - в более чем миллионной Товии она составляла половину населения. Мелькали и коричнево-смуглые широкоскулые лица файа, и более светлые, - других народов огромного государства. Файа, в большинстве, были стройны и мускулисты. Дважды изогнутые, как лук, губы и длинные, слегка раскосые серые глаза делали их красивыми, и Маоней не видел ничего удивительного в том, что файа тут главные. Раз они самые симпатичные, то они и должны править, кто же ещё?

   Дальше на восток, уже за пределами города, потянулись плоские бесконечные крыши промышленного района. Жизнь здесь не затихала никогда. Среди сияющих окон цехов и труб мелькнула ярко освещенная дорога, ведущая к Цитадели. Петляя, она всползала вверх по скалистым уступам плато, увенчанным, подобно чудовищной черной короне, огромной массой крепости; её башни обрамляли созвездия тревожно-красных огней.

   Впереди, в конце проспекта, показалась высокая железобетонная стена с башнями-дотами. Она окружала самый крупный во всей Фамайа нейрокибернетический центр - "Золотые сады".

   Маоней сразу окунулся в царящую здесь возбужденную рабочую атмосферу. Всюду мелькали занятые чем-то служители и специалисты, неторопливо ползли самоходные клетки для перевозки гекс.

   Он включился в это безостановочное движение, - бегал по всем Садам, сидел у компьютера, отдавал и исполнял приказы. Наконец, он замер на гребне толстой стены, окружавшей один из обширных вольеров; там спокойно бродили огромные шестиногие существа, покрытые жесткой белесой шерстью. Массивные головы, венчавшие длинные гибкие шеи, склонялись вниз, словно трава, и тут же выпрямлялись. Взгляд Талу перешел на ферму перекрывавшего загон мостового крана. С его тележки свисал похожий на ребра раскрытый захват подъемника. Маоней мечтательно улыбался.

* * *

   Окрус Ватпу, по кличке Философ, проснулся от внезапного страха. Он ещё не успел осознать свои ощущения, когда в смрадную тьму барака ворвался оглушительный трубный рев. "Проклятые твари!" - подумал он, переворачиваясь на другой бок. Но тут рев гекс перешел в страшное многоголосое гудение, - такого он не слышал за все семь лет своего заключения. Гул тотчас дополнился металлическим треском, а затем - испуганными воплями охранников и стуком пулеметов. Он вскочил, как подброшенный, и кинулся к окну.

   Сквозь забранное частой решеткой грязное стекло он видел, что караульные гексы уже повалили высокую железную ограду своего загона и теперь с неожиданной яростью штурмовали ограду лагеря. Ни огонь пулеметов, ни искры, сыплющиеся из перехлестнувшихся проволок, не могли их остановить. Бетонные опоры начали крениться. Ещё одно яростное усилие - и ограда втрое выше человеческого роста рухнула, увлекая за собой сторожевые вышки.

   Когда провода под напряжением в шесть тысяч вольт коснулись земли, сверкнуло ослепительно-синее пламя короткого замыкания. Все ярко освещавшие лагерь огни в одно мгновение погасли; повис тревожный желтоватый полумрак. Масса темных силуэтов, увенчанных жутко качавшимися шеями, продолжала напирать, топча и сминая проволочные заграждения. Путаясь в колючей проволоке и разрывая её, как нитки, гексы проломили внутреннюю ограду и ворвались во двор.

   "Сейчас они их успокоят", - с внезапной надеждой подумал Философ, переводя взгляд на окруженную сеткой высоковольтного заграждения радиомачту, стоявшую в центре территории лагеря.

   Словно перехватив его взгляд, одна из тварей кинулась вперед. Смяв сетку, она вцепилась в трубу радиомачты и начала яростно дергать её. Та раскачивалась всё сильнее, вдруг со звоном лопнули растяжки, и мачта рухнула, проломив крышу соседнего барака. Тварь уронила из пасти кусок сломавшейся трубы и двинулась дальше.

   Философ ещё не успел осознать опасности, когда огромная морда заметившей его гексы с силой ударилась о загудевшие прутья. Обрамлявшие пасть изогнутые роговые крючья вцепились в них, склоненная шея напряглась, - и вмиг вырвала массивную решетку из камня. Он едва успел отскочить, - рама тут же разлетелась вдребезги. На расстоянии вытянутой руки он увидел зияющую воронку пасти. Внутри её алчно сжималось множество радиально сходящихся иззубренных пластин, разделенных пульсирующими складками плоти. Философа оглушил страшный рев, его обдало едкой вонью и жаром. Над огромными, ярко-голубыми глазами с вертикальным, как у файа, зрачком, дыбом стояла длинная белая шерсть.