Наемники фортуны (сборник)

В сендере все молчали. В соседнем окне показался ствол дробовика. Потом – другая плетеная шляпа, побольше. Эта принадлежала бородатому дядьке, рядом с ним поднялась голова женщины. Возраст их было сложно определить, на этих людях лежала печать безвременья. Должно быть, жизнь на болоте тянется уныло, вот и народ здесь такой – серый, скучный, без возраста и чувств. Мужика разве что по бороде и отличить от бабы можно, а так разницы не видно – лица серые, морщинистые, грязные.

Скрипнули двери в доме справа, на порог вышли двое, такие же серые. Встали на помосте, разглядывая сендер. Стояли, молчали. Потом показались еще трое. В руках дробовики и пороховые самострелы. Сквозь туманную дымку не сразу и разберешь, кто из них мужчина, а кто женщина – все одеты одинаково. Из третьего дома, самого дальнего, тоже вышли вооруженные люди.

– Вы кто? – спросил Разин. – Всегда здесь живете?

Бородач в окне кивнул.

– А кто на болоте живет, знаете?

– На острове? – уточнил Белорус.

Снова кивок.

– Плохие на болоте живут, – сказал щуплый подросток – тот, что высунулся первым. – Не лезьте туда. Мы туда не суемся, здесь на лов ходим, у берега.

Он поскреб щеку, громко шмыгнул носом.

– На пароме? – Белорус показал на платформу между домами.

Стоило ему пошевелиться, местные насторожились, подняв оружие. Белорус поспешно опустил руку.

– Здесь чуды водятся, их бьем и на киевский рынок возим, – снова заговорил подросток. – Далеко ходить опасно, мы не ходим.

– Не ходим, – эхом откликнулся бородач.

– Не ходим, – подтвердила женщина.

– А почему? Что там, будем говорить, такое?

– Не возвращается никто, – бородатый мужик говорил медленно и размеренно. – Нельзя, опасно очень. Раньше не так было, ходили почти до бетонного острова, там добычи больше.

– Больше, – вставила женщина.

– Теперь не ходим. Не возвращается никто.

– По второму кругу пошел, – шепотом отметил Тим.

– Там болотные человеки водятся, они прежде боялись, а теперь не пускают нас, – у подростка словарный запас оказался побольше. – Сперва пугают, воют, грозятся издали. Стрельнешь – разбегаются, но следят, не отстают.

– Соседи собрались, пошли толпой, – подхватил бородач, наверное – отец. – Набили человеков болотных десяток или поболее, а потом болотные ночью пролезли в дома, всех сожрали. Нет соседей, все.

– Всех пожрали, – кивнула женщина. – Нет больше соседей. И вы не ходите на болота.

– Не ходите, – подтвердил ее мужик.

– Да как мы пойдем, у нас и парома нету, – развел руками Белорус.

И снова, стоило ему сделать широкий жест – местные подняли стволы. Они не угрожали и страха не выказывали, однако давали понять, что держатся настороже.

– Нету плота у вас, – кивнул бородатый, – вот и не лезьте на болота.

– Не лезьте, – кивнула женщина.

– Пропадете без толку.

– Пропадете.

Они замолчали, и Альбинос осторожно предложил:

– Давайте мы у вас плот купим.

Разин потер скулу, покосившись на Альба, кивнул – мол, продолжай в том же духе.

– Ни! – замахал руками бородатый мужик. – Мы свой не продадим. Ни за какие деньги!

Женщина шикнула на мужика, что-то ему сказала, тот задумался ненадолго и подозвал пацана. Они пошептались. Потом бородач крикнул:

– Монету серебром!

Альбинос ухмыльнулся. Стоит деньги показать, как по сендеру из всех стволов шмалять начнут. Туран не успеет ничего сделать, его первыми выстрелами снимут.

– Договорились! – крикнул Альб. – Но…

Все, кто был в сендере, посмотрели на него. Разин даже дернулся, хрустнул пальцами, сжав рукоять автомата.

– Твой сын, – Альбинос показал на паренька, – покажет дорогу. Выведет к плоту сендер, получит монету.

– Согласные! – донеслось из поселка.

Деньги рыбари запросили большие. Но иного выхода не было, к острову Губерта лучше добраться засветло.

С громким хлопком открылся люк, где-то в основании дома, между свай упал, разворачиваясь, канат. Парень соскользнул по нему, ловко перебирая руками. Шлепнул ногами в грязь, подняв брызги. Грязь его не смущала, он бодро затопал из-под дома на свет – по лужам и по мутной жиже, не разбирая. Подошел к сендеру и встал, разглядывая приезжих. Глаза у мальчишки были яркие, большие, они выделялись на сером малоподвижном лице, как что-то чужеродное – будто взяли чужие живые глазищи и вставили чучелу, слепленному из болотной тины.

– Лезь на капот, – сказал Альбинос.

– Дядьки, ежели на болота хотите попасть, – заговорил паренек, усаживаясь поудобнее, – езжайте дальше по берегу, там соседский дом, навроде нашего на столбах устроен.

Он сместился вперед, поставил ноги на бампер, оглянулся.

– Болотные там всех пожрали, а плот не тронули. Плот стоит на месте, поснимали мы с батей оттуда лебедку, то да се, однако по болоту на ём и теперь пробираться можно, чего ж не пробираться! Болотные не тронули, им ни к чему. – Он понизил голос: – Токо я бы вам сказал: не лезьте вы в ту болотину, недоброе там теперь стало, смертное все. Не как прежде бывало.

– Про остров расскажи, – прошептал Разин, подавшись вперед.

Парень посмотрел на мать с отцом, опять обернулся.

– Отъедем, и расскажу.

– Газуй, Музыкант, – кинул Егор, устроил оружие на коленях и махнул рукой.

Когда сендер отъехал на приличное расстояние от поселка, парень попросился в кузов. Альбинос посмотрел на Разина, тот кивнул. Проводника посадили между Илаем и Белорусом.

– А на бетонном острову́, знаете, ктось нынче живет? – начал юный обитатель болот.

Белорус вопросительно глядел на него.

– Плохие. Быстрым плотом туда-сюда носются. Ох, и скорая же штука, этот плот, летит прям! Болотные не трогают тех, которые на острову́. Или боятся, или дружбу водят, а только не трогают, хотя и злые теперь болотные стали. Раньше боялись нашего брата, рыбарей, а теперь ох и злые. Не ходите вы на болотину, пропадете.

Он оглядел сидящих по сторонам. Белорус хмыкнул. Илай вообще никак не отреагировал.

– Не передумали, значится… Стало быть, плот соседский заберете, боле он никому не надобен. Хороший плот, крепкий. Только справа у вас неподходяща, вот чего!

– Чего неподходяща? – удивился Белорус.

– Справа, снаряжения ваша. На болоте така вот годнее, – парень постучал себя в грудь, куртка на нем зашуршала, будто накрахмаленная рубаха.

– И что же это? Из чего?

– Мешковина, чензиром пропитана, – охотно пояснил парень. Он, похоже, страшно гордился тем, что у него «справа» не хуже, чем у старших. – Чензир дорогущий, ух! Но батя сладил мне справу, настоящу, годну.

Он снова постучал себя в грудь, быстро улыбнулся, сверкнув глазами, и серьезно сказал:

– А только лучше не ходите на болотину, ну ее. Живы будете, возвертайтесь. Опасно нынче. И стреляли недавно, опять же. Батя говорит: десять стволов палили, не меньше. Возвертайтесь домой, дядьки.

– Жми, Музыкант, – скомандовал Разин.

Сендер взревел мотором, грязь полетела из-под колес. Ехали вдоль береговой линии, а парень стоял за спиной у Альбиноса, изредка указывая на ориентиры в болоте, чтобы с пути не сбиться.

Солнце подбиралось к зениту, было жарко, вонь усиливалась. Днем грязь подсыхала, образуя корочку, колеса сендера взламывали ее, в трещины выплескивалась жижа, брызгала во все стороны, исходила па́ром.

Вскоре добрались до соседнего поселка, который мало чем отличался от предыдущего. Двери домов стояли распахнутыми настежь, клочья тумана вплывали в них, решетки на окнах были выломаны. Сендер остановился в тени у ближайшего дома, Белорус спрыгнул в лужу и пошлепал в полумрак под помостом. По свисающему из распахнутого люка канату Тим залез внутрь, остальные следили за ним.

Вскоре Белорус вышел из дома и крикнул:

– Туран, поднимись, помоги! И сендер вокруг пусть объедет!

Туран пролез в люк. В просторном бревенчатом сарае было тихо, сыро и пусто. Дощатые перегородки, когда-то разделявшие его на комнаты, оказались разбиты и обрушены, от мебели остались только обломки. Да и мебель-то была убогая, похоже, раньше под стеной стояли нары в два ряда, грубо сколоченные столы и стулья. Крушили их основательно и явно с какой-то целью – ни одной целой доски не осталось, ни единой скамьи. Остатки нар валялись вперемежку с клочьями отсыревшего тряпья. Тюфяки изодраны и выпотрошены, повсюду на полу солома, все почернело от сырости и уже успело заплесневеть, покрыться лишайником. В этакой сырости дома без присмотра простоят недолго – прогниют и развалятся.