Кокон

Посередине помещения стоял большой стол, по меньшей мере восемь на восемь футов. На потолке висел большой конический светильник. Гарри и Хал стояли около стола. Когда Джек вошел в комнату, они взглянули на него, улыбнулись, потом направились к первому металлическому шкафу. Дальняя стена была частично закрыта для обзора центральным столом, но Джек разглядел что-то, похожее на ряд коек с одеялами и подушками. Над койками находились маленькие светильники, копирующие центральный. Справа в комнате был экран, который занимал всю стену, и Джек прикинул, что это не меньше сорока футов. Экран простирался от пола до потолка и от стены До стены. «Синемаскоп» — подумал Джек, но его мысли перебил звук из левого дальнего угла комнаты. Сквозь дымку какого-то тумана он увидел, что два командующих, Джеймс и Билл — Сияющий Белый и Сияющий Черный — вошли в комнату. У центрального стола их встретили люди в медном. Хотя не было произнесено ни слова, Джек знал, что они торопливо переговариваются. Амос тронул Джека за плечо и потом показал на высокий стул между стеной-экраном и центральным столом. Джек подошел к стулу и взобрался на него. Амос сказал ему: «Хорошо. Смотрите и, пожалуйста, не вмешивайтесь». Молчаливый разговор у центрального стола продолжался. Хал и Гарри стояли в легкой, струящейся дымке около первого металлического шкафа. Они всецело были поглощены тем чем занимались и не обращали никакого внимания на присутствующих в комнате. Амос Брайт тоже присоединился к стоящим в середине комнаты.

Джек чувствовал себя так, как будто он находился на съемочной площадке среди кинодекораций, сидя в кресле режиссера. Правда он представления не имел ни о сценарии, ни о том, что будут делать актеры.

Ему раньше уже приходилось бывать на самках. Джудди была актрисой, и на ее счету в последнее время было несколько картин, отснятых во Флориде. Она исполняла эпизодическую роль в дешевом фильме в прошлом месяце. Джек однажды приехал на съемку, чтобы увезти ее. Съемочная группа работала допоздна, и ему разрешили подождать в павильоне, пока не закончатся съемки. Сперва он был восхищен, но потом поражен и удивлен, насколько непривлекателен процесс съемок в действительности. Они снимали сцену в баре Джудди играла роль проститутки. Двое мужчин добивались ее внимания, и из-за нее у них произошла драка (режиссер хотел снять всю сцену одним большим по времени куском.) Исполнение роли требовало от Джудди напряженной игры и большой отдачи сил. Она была очень хороша, и Джек гордился ею, ее игрой. Они отсняли эту сцену семь раз, и Джек видел, что артисты уже устали. Последние два дубля не удались, так как один раз кинокамера ударилась о стол, а второй раз о — стенку. Это, по-видимому, испортило кадр и оператор закричал: «Стой!» Режиссер страшно разозлился и яростно набросившись на ассистента оператора, стал его распекать. Оператор вступился за своего помощника, крикнул режиссеру, чтобы тот заткнулся, объяснив, что задуманный кадр был сложен, а необходимое движение камеры невозможно, и к тому же все они и так старались изо всех сил. Ассистент оператора был забыт, все превратилось в ссору между режиссером и оператором, а затем переросло в крупный скандал.

Внезапно режиссер отвернулся от своего противника и заорал «Кончаем на сегодня!» и ушел со съемочной площадки.

Был какой-то миг воцарилась тишина, а потом кричал ассистент режиссера: «Кончаем! Завтра в семь. Мы на верном пути». Стали гаснуть прожекторы, и, когда Джек с Джудди уходили, они прошли мимо ассистента режиссера, который обсуждал с владельцем бара стоимость закрытия бара на этот вечер, чтобы им не убирать оборудование и прожектора. Единственное, что услышал Джек, это слова ассистента: «Пятьсот баксов? Ерунда! Вы не выручите здесь пятисот баксов и за неделю».

Джудди нс слыла красавицей, но была нежной и привлекательной. Она было дочерью семидесятых годов, а это означало, что она серьезно относилась к себе и своей карьере. Единственный след шестидесятых, который коснулся ее, — это некоторый интерес к рок-музыке. Одевалась она по моде пятидесятых, а ее прическа и макияж были из сороковых. В последнее время она сделала перманент, а губы красила помадой насыщенного красного цвета.

Именно мысль о помаде вернула Джека к реальности, если можно было так назвать происходящее. Он вдруг осознал, что экран за ним стал сочно-красного, пронзающего насквозь, ярко-красного цвета, который залил комнату красным цветом. Конический светильник над центральным столом тоже засветился красным.

Из угла, в котором Джек раньше видел работающих Хала и Гарри, донесся звук, похожий на скрип мела по доске, потом раздалось сильное шипение. Красная парообразная мгла вырвалась из первого металлического шкафа, и двое мужчин, блондины, покатили тачку, на которой лежал кокон, к столу в центре комнаты.

Глава десятая

Аплодисменты относились к Бену Грину. Арт Перлман и Берни Льюис аплодировали стоя подходившему Бену. Джо Финли продолжал тасовать карты. Он не только присутствовал, но и принимал участие в конторе управляющего в спектакле-розыгрыше по заразнее обдуманному сценарию.

Через несколько мгновений они все уже сидели под бело-золотистым тентом и Антаресское здание защищало их от яркого флоридского солнца. До обеда они будут играть в свой ритуальный джин. Но сегодня, однако, все будет иначе, потому что журчание воды, заполняющей бассейн, будет исполнять им серенаду радости во время их игры. «Да», — думал Джо, «это приятный звук». Он знал, что это журчание означало победу. В полном смысле этого слова они оба, он и Бен, чувствовали себя так же хорошо, как если бы им удалось провести большой рекламный счет, а для Джо это было еще и равноценно исполнению яркой неординарной роли в бродвейском шоу. Для каждого из этих, вышедших на пенсию мужчин сегодняшнее утро было настоящим триумфом.

За свою жизнь Джо Финли был то артистом, то барменом, торговцем, водителем такси, мастером по ремонту лифтов. Он исполнял много других случайных дел и обязанностей. Слишком много, чтобы помнить их все. Восемь лет он провел в армии (с 1941 по 1949 г.), но считал себя исключительно, актером. Это дело было его любовью и единственной страстью, если не считать женитьбы на Алме. Его первая жена, Дотти, бросила его после шестнадцати лет семейной жизни, имея двух детей. Они тогда жили в Бостоне, и, хотя они не были бедными, жизнь их протекала без многих признаков роскоши, которые Дотти ежедневно видела по телевизору. В конце-концов, все это стало выше ее сил, и она поддалась тому, что Джо любил называть «Ее Американская мечта». Она встретила вдовца, который влюбился в нее. У него не было недостатка в деньгах, и он

был готов поддержать ее детей и послать их учиться в университет. Самое же главное, он жаждал удовлетворять все ее прихоти, по которым Дотти изголодалась.

Джо и Дотти так часто спорили по поводу денег, что когда она пришла к нему и сказала, о своем желании получить развод, он ответил что согласием. Конечно, для Дотти этого было недостаточно, поэтому она продолжала говорить, рассказывая ему о каждой подробности ее теперешней, нарушающей верность ему, связи с мистером Монибагс (Денежные Мешки), и подчеркивая каждую деталь будущей жизни с ним, и с детьми. Джо ни на что не обращал внимания. Их совместная жизнь были непрерывной борьбой и спорами о деньгах чуть ли не с самого первого дня. Единственное, о чем Джо мог думать, была эпитафия на могиле Мартина Лютера Кинга. «Свободен, наконец… свободен, наконец… О, мой Бог, я свободен, наконец». У него не было никаких сожалений и о своих двух дочерях. Обе они были точными копиями своей матери. Придет время, и они сделают несчастными своих будущих мужей, когда начнут назойливо требовать различных материальных благи предметов роскоши. Они сведут несчастных в могилу раньше времени.

После развода Джо переехал в Нью-Йорк и снял небольшую квартирку в Вест-Сайде. Днем он водил такси, а вечерами присоединялся к группе людей, державшихся подальше от суеты Бродвея. Ему в то время было сорок. Он был статным мужчиной с темными, чуть седеющими на висках волосами и серо-стальными глазами. Он был в хорошей форме (и даже в возрасте шестидесяти лет пробегал каждое утро миль пять.) А теперь не мог пройти и мили, не устав.