Владивосток - Порт-Артур

   Отдельно лежал листок, на котором Игнациус изобразил момент вчерашнего совместного маневрирования, когда русские и немецкие броненосцы шли парами вместе, практически борт о борт: "Александр" и "Мекленбург", "Суворов" и "Виттельсбах", "Орел" и "Швабен". Как и в жизни, на его рисунке наши "бородинцы" выглядели заметно внушительнее. Что, кстати, подметил и ревнивый Вильгельм, когда без обиняков заявил Николаю после осмотра русского флагманского броненосца: "В следующий раз, когда я пожалую к тебе в гости на "Брауншвейге", дорогой кузен, ты сможешь лично убедиться, что мои новые броненосцы ни в чем твоим не уступят. А в некоторых моментах... Но, нет, не буду разглашать секретов Тирпитца. Пусть он потом сам тебе все покажет!"

   "Похоже, Игнациус сохранил для истории тот самый момент, когда все и свершилось". Мысли Вадима вернулись во вчера, в адмиральский салон на "Александре", где прошлым вечером произошло событие, которое должно было окончательно "отменить" его, Петровича, Василия и Фридлендера историю, их мир. Мир его оставшегося ТАМ отца, заварившего всю эту кашу. И которого теперь нужно как то, кровь из носу, а вытаскивать из этого "рублевского" кошмара...

   Банщиков приехал в Зимний загодя, так чтобы быть на встрече у императора ровно в девять утра, как им и было назначено. В отличие от "его" истории, Царь теперь довольно много времени проводил в Зимнем дворце, а не в царскосельском Александровском. Оперативно вызвать и выслушать того или иного чиновника, министра, военного или ученого проще было на набережной Невы в центре столицы, не теряя времени на ожидание его прибытия в Царское село.

   Ольга была уже здесь, она ночевала в дворцовых покоях. После взаимных приветствий и поцелуя руки, большего в присутствии себе не позволишь, Вадим поинтересовался, не знает ли Ольга Александровна, почему ее царственный брат приглашает их сегодня столь необычно рано? Но Великая княгиня тоже не догадывалась о причине этого, и была не менее заинтригована.

   Когда стрелки громадных дворцовых часов еще только подкрадывались к девяти, к ним неожиданно вышел сам государь и с блуждающей на лице хитроватой, заговорщеской улыбкой бросил: "Идите за мной, быстрее..." Как только двери кабинета за спинами вошедших закрылись, Николай извлек из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Банщикову со словами: "Читайте... Обсуждать сейчас и здесь это не будем. Но, похоже, что все начинает складываться. Он согласен встречаться, даже зная нашу предварительную позицию по Франции, Балканам, проливам и торговому договору. И очень удачно, что Ламсдорф еще не вернулся из Константинополя.

   Кстати, Бирилев доложил вчера, когда я Вас уже отпустил, что "Князь Потемкин-Таврический" к походу практически готов, артиллерия установлена, запасы приняты. Чухнин на борту "Святителей" повел его в море, просит еще хоть две недели на боевую подготовку. Алики и маленький чувствуют себя хорошо, и она не возражает против нашей очередной морской прогулки... Так что, Михаил, едем в Кронштадт сразу? Особо срочных дел у Вас нет? Если что-то уже спланировали, надо переносить. Дядя и Авелан ничего не должны успеть пронюхать. Ни об этой встрече, ни об указе, что я вчера подписал. Пойдем на "Полярной". Иессен встретит нас в море, шифровка ему уже ушла"...

   Банщиков держал в руках личное и секретное послание царю Николаю Второму от кайзера Вильгельма Второго. Если опустить пространную преамбулу, уверения в любви и вечной дружбе, главное выражалось следующими словами: "Ники! Никто об этом не подозревает. Все мои гости думают, что мы пойдем на Готланд на обычные морские маневры. Воображаю физиономии кое-кого из моих флотских, когда они увидят там твои броненосцы! Tableau! Бюлов остается в Берлине. Ты совершенно прав - нам нужно обсудить торговый договор, и не только его, без моего канцлера и твоего Витте, tete-a-tete, иначе они будут препираться бесконечно. Так что из моих только Рихтгофен и Тирпитц. Возьму с собой, как ты просишь, любезного графа Остен-Сакена. Конечно, и никаких фотографов, но все равно он страшно взволнован: боится, что тебе и Витте донесут, с кем и куда он едет! Какой костюм для встречи? Предлагаю - я в русском морском мундире, ты в германском. Если возражаешь - телеграфируй. Вилли".

   Пока Ольга Александровна дочитывала послание германского монарха, Вадик вспоминал, как заваривалась вся эта каша...

   В "том" времени, когда все только начиналось, и он "рубился" с Петровичем на Цусимских форумах в разделе альтернативной истории по поводу прорыву "Варяга", Вадим залезал и в тему несостоявшегося в реале российско-германского военного союза, где Петрович периодически зависал. И, поскольку приходилось изо всех сил играть роль корректного и последовательного оппонента нынешнего контр-адмирала Руднева, Вадику необходимо было волей-неволей разбираться в некоторых хитросплетениях мировой политики начала 20-го столетия. Гадючник это был еще тот...

   Петрович, как, впрочем, и многие участники обсуждения считал, что русско-германский союз это или утопия или односторонняя сдача Россией своих интересов немцам, грозящая превращением ее в тевтонскую полуколонию. Вадим же, поначалу вынужденно отстаивающий иную точку зрения, для пристойной аргументации должен был "копать глубоко". И еще много-много думать. Собственно говоря, вся эта тема крутилась вокруг одного документа.

   Подписанный Николаем Вторым предложенный ему кайзером союзный договор, известен как Бьеркское соглашение 1905-го года между двумя императорами. Соглашение, так и не вступившее в силу, благодаря непримиримой позиции "французской партии" при русском дворе и в правительстве, и в первую очередь господ Витте и Ламсдорфа. Большинство мемуарных книг, исторических работ, и даже периодических изданиий, причем как российских, так советских, и эмигрантских, трактовали его подписание однозначно: как глупость и слабость русского царя. Способную немедленно привести к молниеносному разгрому Франции германцами при попустительстве предавшей ее России, а потом для нас неизбежно наступил бы или 1914-й, или 1941-й...

   Однако Вадима не отпускала мысль о том, что историю пишут победители. Он тщательно изучил текст этого договора, а поскольку дебаты на форуме дошли до разбирательства его почти по фразам, он помнил его практически наизусть:

   "Статья I. Если какая-либо из держав нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику в Европе всеми имеющимися в ее распоряжении силами на суше и на море.

   Статья II. Высокие договаривающиеся стороны обязуются не заключать сепаратного мира с какой-либо из враждебных стран.

   Статья III. Настоящий договор входит в силу с момента заключения мира между Россией и Японией, и может быть расторгнут только после предварительного предупреждения за год.

   Статья IV. Когда настоящий договор войдет в силу, Россия предпринимает необходимые шаги, чтобы осведомить о его содержании Францию и пригласить ее как союзника подписаться под ним".

   Поразительно, но это предложение от кайзера было сделано Николаю ПОСЛЕ Цусимы, когда от русского флота практически остались "рожки да ножки". И после Мукдена, когда русскую армию "в европах" перестали считать за серьезную силу. Поразительно это еще и потому, что сделано было вопреки очевидной противной позиции статс-секретаря по военно-морским делам (морского министра) Альфреда фон Тирпитца и статс-секретаря по иностранным делам Освальда фон Рихтгофена.

   Оба они, с учетом фактического поражения России в войне с Японией, опасались немедленного нападения Англии сразу по оглашении документа. Ведь на помощь России на море тогда, по понятным причинам, можно было не рассчитывать. Этот, фактически, антианглийский союз был предложен немцами России в момент, когда доминированию британского линейного флота на морях и его "двойному стандарту" на первый взгляд вновь ничто не угрожало. Особенно после недавнего подписания англо-французского договора "сердечного согласия".