Der Architekt. Проект Германия

Отдохнуть и суток не получилось. В выделенную Шмулевичу скромную комнату утром следующего дня ворвался взмыленный — иного определения и не подобрать — товарищ Смирнов.

— Собирайтесь безотлагательно! Мы сообщили о вас в Москву, пришла ответная телеграмма: майор Шмулевич экстренно отзывается из Ирана в личное распоряжение наркома НКВД! За подписью комиссара госбезопасности первого ранга товарища Меркулова!

Шмулевич призадумался. В грозовые тридцатые эдакий «спешный отзыв» с заграничной работы зачастую означал самые неприятные последствия с оргвыводами и, в лучшем случае, путевку куда-нибудь за Урал лет эдак на двадцать пять. Однако теперь обстоятельства совершенно, принципиально другие.

Перво-наперво — захотели бы устранить, сделали бы это еще в Москве, а не отправляли в Персию.

Во-вторых, таким вопросом не стал бы заниматься лично начальник Первого отдела НКВД СССР, чересчур мелко для товарища Меркулова!

В-третьих, формулировка «в личное распоряжение наркома» тоже наводит на размышления: желай Берия наказать за провал в Пехлеви (в конце концов, Шмулевич был там обычным сотрудником, а не руководителем резидентуры!), повод к возвращению в Москву нашли бы совсем другой…

Ничего не попишешь, приказ есть приказ. Посольским «Дугласом» из Тегерана до казахстанского Гурьева. Там через час на второй самолет, в Горький. На аэродроме Стригино под парами стоял третий борт — в Москву, к знакомому летному полю в Измайлово.

Шмулевич предполагал, что после посадки сразу отвезут «на беседу», но, к его глубочайшему изумлению, рядом с С-47 стоял четырехмоторный высотный бомбардировщик Пе-8 с бортовым номером 42066.

— Здравия желаю! Узнали? — протянул руку капитан Леонтьев из Управления Особых отделов. — Не виделись-то всего ничего, два с лишним месяца… Нет, товарищ Шмулевич, в Москву мы не поедем. Знаю, устали, перелет был долгим, но дело отлагательств не терпит, поедете дальше… Идемте в штаб аэродрома, переоденетесь.

— Переоденусь? — окончательно утерял нить событий Шмулевич. — Во что? Зачем?

— Там всё и объясню.

Объяснил. Пе-8 пойдет на максимальной высоте, около десяти километров. Будет очень холодно, градусов пятьдесят. Потому обязательны ватные штаны, полушубок на меху, унты, ушанка, рукавицы. В самолете имеется кислородное оборудование, не задохнетесь. Расчетное время в дороге три с половиной часа, может, четыре. Потерпите, все-таки не за океан лететь — считай, рядом…

Куда конкретно? К нейтралам. Стокгольм. С вами отправятся сотрудники НКИД, во главе с Владимиром Георгиевичем Деканозовым, бывшим послом Советского Союза в Германии. Он вам и расскажет, каковы непосредственные задачи. Часть советской делегации переправили в Швецию еще вчера, этим же бортом.

— Напрямую? — Шмулевич непроизвольно покосился в сторону заиндевевшего окна, за которым темнел силуэт бомбардировщика. — Через фронт?

— Совершенно верно, — преспокойно подтвердил капитан. — Через фронт, над оккупированной Прибалтикой, над Балтийским морем. Вы не тревожьтесь, машина ходила за Атлантику, садилась в исландском Рейкьявике — а это вы представляете, какая даль? Бывала в Америке, Англии. Благополучно вернулась обратно — а маршрут пролегал над территориями, где господство фашистской авиации абсолютно. Доставит и сейчас, перехватить Пе-8 невероятно сложно, практически невозможно — истребители на больших высотах задыхаются, не достают… Смеркается. Пройдемте в столовую перекусить, да надо отправляться.

К новому удивлению Шмулевича, в центральном отсеке бомбардировщика были установлены вполне удобные кресла, шесть штук. Летчики проинструктировали — осторожнее с кислородным аппаратом, следите, чтобы не перегнулась трубочка, иначе потеряете сознание. Парашюты? Нет, не предусмотрены — мы не имеем права прыгать над территорией врага. Никто, ни экипаж, ни пассажиры. В случае чего будем вытягивать или на нашу сторону фронта, или до нейтралов.

Познакомились с товарищем Деканозовым, сорокапятилетним грузином, по облику слегка походящим на Лаврентия Павловича Берию — такой же полноватый, с высоким лбом интеллектуала, лысиной и густыми кавказскими бровями.

По-русски говорит с неприметным акцентом, очень культурно: видно, что человек образованный, отчасти со старорежимными манерами. Оказалось, до Революции учился в Бакинском и Саратовском университетах на врача, происходил из интеллигентной семьи.

Судя по специфическим взглядам и молчаливости, четверо сопровождавших Деканозова сотрудников если и относились к Народному комиссариату иностранных дел, то лишь в некоторой мере, что связывала его с другим, не менее солидным учреждением. Да и сам бывший посол не скрывал, что хотя и состоит в номенклатуре НКИД, петлиц комиссара государственной безопасности третьего ранга не снимал.

Окончательно стемнело. Пе-8 вырулил на взлетную полосу, замер на четверть минуты, форсировал двигатели и ушел к темным облакам над московскими предместьями.

Бомбардировщик набирал высоту долго, больше часа. Хватило времени, чтобы обсудить с товарищем Деканозовым центральный вопрос: а что, собственно, требуется от майора госбезопасности Шмулевича С. Э. не где-нибудь, а в самом Стокгольме? Зачем потребовалась безотлагательная переброска означенного Шмулевича едва не через весь континент?

— Видите ли, — с расстановкой сказал Деканозов. — Вы можете пригодиться как непосредственный свидетель. Да еще и обладающий профессиональной памятью — я читал ваш отчет об инциденте в Белоруссии, учтены все детали, мелочи, которые принципиально не мог знать человек, не видевший… э-э… место происшествия своими глазами.

— То есть, — осторожно произнес Шмулевич, — мы должны будем встретиться с…

Замолчал, не договорив.

— Совершенно верно. С представителями Германии. На очень высоком правительственном уровне. Необходимость вашего личного присутствия пока под вопросом, все зависит от того, в каком направлении пойдет разговор. Считайте, что вы пока в засадном полку. Более подробные инструкции получите на месте, встреча запланирована на завтра — успеем передохнуть, отмыться и привести себя в порядок. К тому же предстоит еще церемония обмена двумя важными пленными. «Церемония» — конечно, громко сказано, но важность этой части протокола нельзя недооценивать.

— Паулюса отдаем? — заподозрил Шмулевич.

— Нет, что вы! — не без возмущения возразил Деканозов. — Такое предложение со стороны немцев было. Очень аккуратное, буквально мимолетное. Товарищ Сталин его отверг. Выяснилось, что под Сталинградом попал в плен родной брат канцлера Германии, Шпеера. Имя второго лица я в настоящий момент называть не вправе, но если обмен состоится без каких-либо затруднений, то…

— То — что? Извините за настойчивость.

— То открывается невероятный простор для комбинаций, — медленно произнес Деканозов. — Теоретически, этот вопрос не входит в вашу сферу компетенции, но вы, товарищ Шмулевич, и так знаете столько, что вариантов всего два — или вас сразу расстрелять во избежание, или дать допуск к сведениям особой важности по первой форме. Иначе вас просто не оказалось бы в этом самолете. Ладно. Вы в курсе о конфликте с Англией?

— Конечно. Испытал на своей шкуре.

— Официального объявления войны не было, но квалифицировать действия британцев иначе невозможно. И все это понимают. Включая Берлин.

— Враг моего врага — мой друг?

— Неверно. После «котлов» под Киевом, Брянском и Ельней в атаку вместе не ходят, согласитесь. А после неслыханного террора на советской территории — особенно. Да что рассказывать, вы ведь партизанили! Однако в Политбюро имеется мнение, что, если сейчас как следует надавить на немцев с учетом всех факторов, пока сила на нашей стороне, мы сможем добиться существенных успехов дипломатическими методами. Советскому Союзу не нужна война на два фронта с учетом возможной потери ленд-лиза. Да что там возможной, почти состоявшейся…

— Продать немцам их же собственную армию на Тамани подороже?