Аналогичный мир - 2 (СИ)

Джимми не спеша достал пистолет и надел на ствол распылитель. Пусть дураки думают, что Джимми Найф, Джимми Нож другим оружием брезгует. Пушкой надо пользоваться редко, но наверняка. Чтоб на тебя и не подумали. Вон Фредди Ковбой, стрелок классный, киллерам киллер, а Крысу проволокой задушил, так на него и не думает никто. Потому как оружие не то. Ну, вот, их двое уже. Сейчас ты, парень, уложишь этого баиньки, и я тобой займусь.

Тяжело дыша, Андрей выпрямился, вытер рукавом залитое своей и чужоё кровью лицо. Отбился. Ну, скоты, падлы, подстерегли, суки, но теперь… добить, что ли, этого, вон хрипит… да нет, пусть подыхает, ещё мараться об него… За спиной что-то тихо щёлкнуло. Андрей резко обернулся на звук и… Он успел увидеть вспышку и зеленоватое метнувшееся ему в лицо облачко. И полетел в темноту, где уже не было ничего, кроме боли и бесконечного падения.

Джимми Найф свинтил распылитель, неторопливо — а куда спешить-то? — разобрал и широким веером разбросал. Найди теперь в околоскладском мусоре неприметные железки, да и некому и незачем их искать, тщательно протёр носовым платком пистолет и вложил его в руку одного из трупов. И только после этого подошёл к лежащему навзничь светлоголовому парню в рабской куртке. Аккуратно носком ботинка выдавил из полуразжавшегося кулака нож. Хороший нож, но наверняка с характерным следом, пусть лежит. Крякнув от натуги — костистый, силу когда наберёт, многое сможет — взвалил тяжёлое тело на плечи и потащил к спрятанному за углом грузовичку. Уложил в кузов, снял и бросил туда плащ, на случай если кровью перепачкал, накрыл парня плащом и ещё брезентом сверху — и чтоб не видно, и чтоб не задохнулся — и сел в кабину. А теперь полегонечку, потихонечку уберёмся отсюда. Русские с минуты на минуту явятся. Придурок клялся, что препарат — надёжнее не бывает. Вырубает на неделю и память чистит. Дескать, многократно проверено в лабораторных и боевых условиях. И до последнего дурашка верил, что откупился. А с беспамятным хорошо дело делать. Ему что скажешь, в то он и будет верить.

За эти месяцы, что он болтался по Колумбии, Чак много увидел, узнал и вспомнил. И лица, и адреса. Кого-то видел у Старого Хозяина, к кому-то опять же с хозяином приезжал в Атланте, в загородные имения, которые не для хозяйства, а для развлечения. А теперь они не все, но очень многие здесь. Сбежали, значит, от бомбёжек и русских. И это он их узнал, а они его если и видели, то в упор не замечали, им все негры на одно лицо. Так что…

Пока ему всё удавалось. Ни один не ускользнул. А пикнуть он им не давал, сразу вырубая голос. Кое-кто, увидев его, сам терял дар речи. А ещё пистолет показать… шлюхи белые, сами раздеться норовят, только бы… А тогда сколько он вытерпел от той сучки белобрысой, жены хозяйской, ещё мальчишкой, вот её бы встретить, то бы потешился, от всей души, а с этими некогда возиться, быстренько прикончить со всем отродьем и дальше. Патрули русские уже по городу шляются, того и гляди накроют, надо спешить, пока патроны не кончились, или русские не накрыли. Это только спальник-недоумок мог к белякам за помощью от беляков же бежать. Нет, беляков давить надо. Всех не всех, но до кого дотянешься и сколько успеешь. Темнеет уже. И патронов всего ничего осталось. И патрули, чёрт бы их подрал. Поближе к Цветному, что ли, взять? Сколько там ещё адресов…?

Когда Эйб Сторнхилл очнулся, было уже темно. И он не сразу понял, где находится. Он лежит… на земле… потрескивает рядом огонь… Огонь? Горит церковь?! И эта мысль заставила его встать на ноги. Да, всё так. Это горит его церковь, вернее, уже догорает. Теперь он всё вспомнил. Они молились. Женщины, мужчин не было, некоторые с детьми. Они пришли за защитой. И вместе с ними он молил Бога о защите. Одна из женщин, прижимая к себе двоих настолько перепуганных, что даже не плакали, малышей, закричала:

— Меня, Господи, возьми лучше меня, а не их! Спаси их, Господи!

Остальные подхватили этот крик. И он присоединился к ним.

— Господи, возьми мою жизнь и спаси их!

А потом ворвались те, пьяные, в форме… и дальше всё путалось. Он попытался защитить, закрыть собой… И вот…

Заслоняясь рукой от жара, он медленно, преодолевая боль в избитом теле, обошёл вокруг церкви. Наткнулся на несколько трупов. В форме. Значит… значит кто-то всё-таки пришёл на помощь. «Господи, прости им, ибо… ибо я уже не могу прощать. Господи, нет…» Он перевёл дыхание. С зимы он помнил, как выглядят сгоревшие заживо. «Спасибо тебе, Господи, этого не случилось». А теперь…

Эйб Сторгхилл оглядел себя. Хотя уже стемнело, он увидел, что его облачение изорвано, в грязи и крови. Он ощупал своё лицо. Опухшее, болезненное. Рот разбит, глаза, скулы… Но он жив, и его место там, в Цветном, рядом с ними. Они унесли и увели своих, а его оставили. Значит, он сам придёт к ним… А погребением этих… Это паства брата Джордана. Пусть он ими и занимается. Души их не уберёг, так пусть тела… А ему надо идти. В Цветной квартал. К своим…

Мартин Корк зарядил пистолет и щёлкнул предохранителем.

— Ну вот, и два магазина в запас. Теперь порядок.

Эркин кивнул и улыбнулся через силу.

— А много мы покрошили.

— Знаешь, — Мартин явно не слышал его. — Я вот восемь лет был на фронте. Убивал, умирал, снова убивал. И теперь думаю: зачем я это делал? Понимаешь? Зачем? Из-за чего была эта война?

Эркин как-то неуверенно пожал плечами.

— Я воевал, — продолжал Мартин, — защищал Империю, порядок, и вот… Хорошо, мы проиграли, пришли русские, всё разрушили… Но я вернулся домой, жена меня дождалась, работы, правда, хорошей не нашлось, но какая-то была. Был дом, была семья. И вот… Решили восстановить порядок. И я потерял всё. Так будь он проклят этот порядок!

Эркин усмехнулся.

— Согласен.

Мартин быстро вскинул на него глаза и кивнул.

— Да, извини, я и забыл, что это было для тебя. И для остальных.

— Ничего, Мартин. Думаешь, ночью не полезут?

— Не знаю. Пока нам везло. С одной стороны лезут. На два фронта мы бы сдохли.

Они сидели у костра, уже по-ночному яркого.

— Это всё шваль, — Мартин ловко сплюнул в костёр. — Им бы пограбить, над беззащитными поизмываться. А как до серьёзного дойдёт… Фронта, сразу видно, и близко не нюхали. Стрелять толком не умеют. И командирами такие же… Ладно, — оборвал он себя. — Кто в охранении?

— Моя ватага, — Одноухий, кряхтя, опустился на землю. — Сколько мы ещё продержимся, — и после мучительной паузы, — Мартин?

— Сколько нас и сколько их, — спокойно ответил Мартин. — Либо мы их передавим. Либо они нас.

— А кого больше? — спросил Эркин.

— Хочется думать, что нас, — ответил Мартин и повернулся к подбежавшему к костру подростку. — Как там?

— Тихо. Только говорят, кто-то на подходе шебуршится.

Мартин встал.

— Пойдем. Посмотрим, кто там… шебаршит.

Он ни к кому не обращался, но Эркин сразу вскочил на ноги.

Они подошли к завалу и осторожно, чтобы не высветиться, поднялись к лежащим у гребня часовому.

— Ну, что там?

— Да вот, — Митч подвинулся, давая им место. — Вроде там кто-то бродит. Я цыкнул, затихло, а сейчас опять.

— Тихо, — скомандовал Мартин.

Да, в тёмной — тень от завала сливалась с ночной темнотой — глубине улицы что-то шевелилось и вроде даже поскуливало.

— Собака, что ли? — неуверенно спросил Митч.

Мартин молча мотнул головой, прислушиваясь.

— Фонарь бы, подсветить, — предложил Длинный.

— У тебя есть? — хмыкнул Мартин. — Тогда заткнись.

— А факелом? — спросил Эркин.

— Себя осветишь.

— Ну, тогда так спущусь, — Мартин ухватил его за плечо, но Эркин легко вывернулся. — Я глазастый. Увижу.

Алиса шла уже очень долго. Эта улица была такая длинная и тёмная. И под ноги всё время попадалось что-то мягкое, будто побросали сюда… Подушки? Не бывают они такие большие. Она несколько раз спотыкалась и падала, попала руками во что-то холодное и липкое, чуть не потеряла баульчик, чулки совсем порвались, обе коленки наружу. И ей очень хотелось плакать. Но Андрей велел тихо. Она шла и тихо всхлипывала.