СТАНЦИЯ МОРТУИС

   Он верит в Бога. Верил всегда, и вера эта покрепче дюрали из которой сварганили его "Хайкросс". Бог велик и справедлив - именно благодаря его величию и справедливости он сюда прорвался, и не его, а чужие косточки остались белеть на чужбине. Вообще-то, он с детства испытывал пристрастие к прицельному бомбометанию. В школьном компьютере у них была записана забавная игра "Прицельное бомбометание" и он пять раз становился чемпионом класса. Ему приятно разглядывать в мощные окуляры искаженные ужасом и безнадежностью лица этих беспомощных муравьишек, он ощущает себя наместником самого господа, его карающей дланью. И все равно чьи лица искажает смертельный ужас - друзей или врагов. Если в этом городе и есть друзья Америки, то и они получат свою порцию горяченьких. Если бы ему приказали, то он с равным удовольствием метал горяченькими над Кентукки или Луизианой, разницы-то особой нету. Его товарищи, те что обеспечил ему прорыв, потому-то и нашли здесь свою смерть, что были идеалистами, простыми американскими парнями, верящими в друзей и врагов и утерявшие веру в Господа нашего, они воображали, что защищают идеалы свободного мира, дурни! А как эти орлы драли глотку перед вылетом: "Санрайз-Сансет, да погаснет звездный свет!". Орали так, что любо-дорого. Все орали, и он тоже орал, а лейтенант Баллантрэ громче всех. Все орали от души, и только он один смеялся в душе над всем этим быдлом. Все были на взводе, все как один, и почти все орали в последний раз. Овечий помет, а не люди! Поняли теперь почем фунт лиха? Дурни! Нет друзей и нет врагов. Есть только муравьишки-люди и муравейники-города - жалкие скопища мусора и никчемных страстей. Он с равным удовольствие превратил бы в автомобильную стоянку Даллас или Сакраменто, Эль-Пасо или Монреаль, но он всего-навсего солдат, обязанный без рассуждений выполнять приказы начальства, и если генерал Морган и дядя Сэм решили, что Тбилиси лучше подходит для парковки, то так тому и быть. Тбилиси так Тбилиси, хотя командование и пожалело пару баллистических ракет на эту вонючую дыру. И вообще, все люди - одинаковы, все свиньи - без единого исключения. Впрочем, некоторые свиньи вроде почище других, как-то пожирнее. С такими парнями как Адольф Гитлер, Барри Голдуотер, Джошуа Ньюберт или лейтенант Колли, он, пожалуй опрокинул бы стопочку-другую пшеничного виски. Опрокинул бы, да и пропорол им брюхо велосипедной спицей. Наверное, в этом дрянном городишке тоже нашлась бы парочка типов, с которыми стоило бы раздавить бутылочку, да уж беднягам не посчастливилось вовремя с ним познакомиться. "Санрайз-Сансет, да погаснет звездный свет!".

   Вообще-то, если говорить совсем честно, он не всегда был таким. Давным-давно он, как и все остальные ублюдки, разделял людей на плохих и хороших. Но лейтенант Баллантрэ вовремя выбил у него из головы эту дурь. Да и в роте... Не было ни одного человека такого, чтобы на него можно было до конца положиться, ни единого! Разве что в воздушном бою. Все гадили друг другу как только могли. Впрочем, это не мешало меняться девчонками. Старые суки, вспороть бы им всем брюхо, чтоб хоть новых ублюдков не нарожали, да руки марать не хочется. Да ну их всех к дьяволу, пора приниматься за дело, ему поручено превратить город в кладбище, вот с кладбища он и начнет. Вообще-то после аэродромов полагается ломать железнодорожные вокзалы, но к черту стратегию, какие здесь после него будут ходить поезда! Он обрушит на кладбище килотонку, и она прихватит за собой полгорода впридачу, да еще три ее сестрицы ждут не дождутся своей очереди выпасть из люка. Судя по городской карте, это где-то здесь. Полно металла и мрамора, немного зелени и ни одного автомобиля. Пожалуй, вот оно - кладбище. Только вот крестов маловато, ну это не удивительно, здесь же земля битком-набита коммунистами, дьявольским отродьем, какие могут быть над этими безбожниками кресты. Ну держитесь, коммунисты-атеисты, я поддам вам жару! Мраморные надгробия, место тихое, зеленое, возьмем-ка его на прицел. По-о-ошла родимая! Гуд бай, сестричка, привет народу! Теперь отлетим в сторонку и повыше, чтоб нас в воронку не засосало, камеру запустим, пускай снимает себе. Яйцеголовых интересует рисунок, будет им рисунок. Им - план, ему - спасибо и лишние премиальные. Хотя как могут быть премиальные лишними?

   Теперь переместимся поближе к центру. Судя по всему, - это их главная улица. По карте - Руставели авеню. Кто-то строил, строил, да и выстроил. Ну и домишки здесь. Смахивают на дредноуты с древних картинок и ни одного небоскреба. Подумать только: еще вчера здесь ведать не ведали о его карающей длани! А машин-то сколько брошено у тротуаров. Ну ничего, сейчас от них останется одна металлическая пыль. Молекулы. Спасайся кто может! По-о-ошла родимая!

   Боже милосердный, время идет, а у него в загажнике еще две бомбы, ровно две. Он слишком долго маневрировал, скоро, очень скоро в небе могут появиться вражеские истребители, если только их не перехватят на подходе. И тогда ему тоже каюк. Плохо, что радиосвязь прервана и он не имеет представления об оперативной обстановке. Времени в обрез, а на базу не хочется возвращаться с грузом, урежут премию наполовину, скоты! Не мешкая опустим третью килотонку вот на это квартал, или нет - пожалуй, на тот. Много их тут, вокруг водохранилища, развелось, на выбор. И куда не сбрасывай, конец-то у всех один. Ох уж эти жилые кварталы. Тут вчера, наверное, кто-то вылез из утробы и потребовал своей доли воздуха. Ублюдки произвели на свет ублюдка, пусть лучше скажут ему спасибо, что малышу не довелось долго мучиться в этом поросьячем мире. Тут любили, дружили и сердились друг на друга. Драмы, наверно, происходили, и трагедии, - девчонка, там, прыгнула в постель к очередному дурню, или папаша денег не дает на машину, жила. Ну ничего, я разрешу все ваши трагедии и драмы. Будьте покойны, старина "Хайкросс" никого не даст в обиду. По-о-ошла родимая!

   Две еще остались... ах, нет, только одна. Одна, а жаль. Он с большим удовольствием прописал бы ижицу еще доброй сотне тысяч, не стоило бросать бомбы куда попало, сейчас у него остались бы в загажнике целых две, а так только одна, и кто-то вздумает выжить и рассказать, черт бы его побрал! Ну одна, так одна. Ох, люди, зачем вы так гневили господа нашего, вот и начинайте теперь заново, с Адама и Евы. Пощупаем-ка теперь вон те домишки по-над речкой. А в речку то прыгают - дай боже, по водичке размечтались, в водичке-то оно умирать сподручней, попрохладней. Вон там виднееется переплетение железнодорожных путей, им уже не суждено возродиться из пепла и дыма, да и стадион рядом. Капитальное строение! Огромная чаша, как у нас в Далласе, а на дне чаши зеленое поле. Жалко зелени, но что поделаешь! Получайте на десерт. Его привет местным футболистам. 1:0 в пользу Америки. На сегодня хватит. "Санрайз-Сансет, да погаснет звездный свет!". И на базу пора, ему еще не надоело жить. Хлопнуть бы сейчас рюмашку ржаного виски. Прощайте родимые...

   Бомбардировщик ложится на обратный курс и вскоре превращается в еле заметную точку над горизонтом. Истребители противника так и не смогли ему помешать, они попали в воздушную засаду над Кавказским хребтом, их обломками усеяны склоны Казбега и Эльбруса. Но пилот рано радуется тому, что вышел сухим из воды. Он еще не знает, что база стерта с лица земли ракетами противника и возвращаться ему некуда. Да и вообще, все карты устарели. Самолет потерпит аварию при вынужденной посадке, на которую пилот решится, когда в баках не останется ни капли керосина "Люкс-5" - чудо-топлива, гордости американской химической мысли...

   X X X

   ... Ду-шаш. Ну вот и дожили мы с тобой, старина, до самого до двадцать первого века. Подумать только - все старое полетело к чертям! Все списано по особой статье, все амнистированы. Мы вчера не просто Новый Год справили, а Новый Век - Утро, Зарю, Рассвет - величай как душе приятно. Рад я, друг мой, рад ужасно, до слез, что дожили мы, что так протопали по двадцатому, что никому провести себя не дали. Дай нам бог и по двадцать первому налегке прошагать, от первого года и до самого до последнего. Хватит, хватит силенок, ты только не сомневайся! Смеятся хочется. Петь, плясать и смеятся. В летах я, чтобы плясать, несолидно как-то, а петь и смеятся - этого сколько угодно. Вот и пою, вот и смеюсь, радостно мне на старости лет. И на здоровье пока не жалуюсь, тьфу-тьфу. С той поры как с кутежами завязал - явно пошел на поправку. Ну какой из меня пенсионер? Не пенсионер я, а бык племенной, если хочешь знать правду. Верил я, конечно, что доживу, что пощадит меня косая, что не возьмут меня ни пуля, ни болезнь, ни прокурор, а все одно - рад я, рад как дитя, как... как жеребец после первой случки. Ты только вдумайся, дружок, вдумайся, - сегодня второе января двухтысячного года. Ученые мужи говорят: подождите еще годик до нового столетия, но они как всегда ошибаются, ты уж лучше поверь мне, умудренному опытом человеку. Всю жизнь нам твердили: тысяча девятьсот, тысяча девятьсот, тысяча девятьсот, а нынче - две тысячи, без дураков и на душе легко. Как будто одним махом стряхнул с себя всю нажитую пыль. Я молод, полон сил, я, подобно птице Феникс, восстал из пепла. Птица Феникс. Клянусь тебе памятью матушки моей, десяток лет тому назад я о такой и не слышал. Тогда я делал большие деньги и мне было не до литературы. Стоп! Беру. Но когда я нажил действительно большое состояние, у меня хватило ума и воли сказать себе: стоп! В общем, друг мой, я вовремя понял, что все нажитое добро с собой в могилу не унесешь. Семья моя живет как у Христа за пазухой, миллиончиков у меня поболее чем пальцев на твоей мозолистой правой руке - ну и достаточно, ну и честь пора знать. Как тебе известно, старик, недавно я удачно продал все свои паи заинтересованным людям и чисто вышел из игры. Мне всегда очень везло, полоса удач не могла продолжаться вечно, - и что тогда? Севай-ду. Вот и оформил я себе небольшой пенсион по состоянию здоровья, - ну уж такая-то малость мне полагалась по закону, - и зажил себе припеваючи, вот и сражаюсь теперь с тобой в нарды. Куда пошел, шаш у тебя, а не беш, меня не проведешь. Я ни о чем не жалею. Денег у нас дома видимо-невидимо, жена довольна, оболтусы обуты-одеты, лежи себе на софе, посматривай телевизор, да почитывай разные умные книжки. Ни тебе пьянок, ни нервотрепки, ни страха мигом лишиться всего что добыто, ни бессонницы. Раньше-то я книжек почти не читал, хотя в школе и любил уроки литературы. Не читается как-то, когда боишься что могут замести, не до читалки тогда и не до поднятия культурного уровня, не хватает ни времени, ни силенок. Все время уходит на пустое, так сказать, делопроизводство. На попойки, на кутежи, на торговлю - деньжата-то сами собой в карман к тебе не потекут, вот и сражаешься за них где-попало и с кем-попало. А потом... Да здравствует двадцать первый век. В двадцать первый век я вступил образованным и начитанным человеком. Понимаешь, соседушка - образованным. Чего и кого только я за десять лет заслуженного отдыха не перечитал, наших и иностранцев, - всех-то и не перечислишь. Никогда бы раньше не поверил, что человек способен одолеть такую прорву книг. А особенно полюбил я книги про Великую Французскую Революцию. Слышал ли ты, старина, что у французов три века назад была своя революция? Ду се, прекрасно, если и дальше так пойдет, то партия, считай, моя. Все там было: и король на гильотине, и террор, и контрреволюция, и интервенция, - все как у нас, чертовски интересно. Стоит мне прилечь на софу, то в голову лезут всякие умные мысли. К примеру, задаешь себе вопрос: Чего хотели вожди французской революции, и что у них получилось на деле? Очень поучительное чтиво. Но, вообще-то, я все читать люблю, и даже длиннве романы, такие, например, как "Дон-Кихот". Дор чар, замечательно, в самый раз. "Дон-Кихот", - это неподражаемо, друг мой. А сколько я узнал всяких заумных словечек, иногда диву даюсь, как же это я когда-то без всего этого - и жил? Чем отличался от набитого деньгами мешка, и как земля меня носила? Нет, ты не подумай, дружище, что я вдруг свихнулся или отрекаюсь от своего прошлого. Это глупо. Ох и повезло тебе с ду якэ, но и мы не лыком шиты. Знавали и мы счастливые деньки! Без денег жизни тоже нету, но все-таки... все-таки я и тогда, в расцвете сил моих, был довольно артистической натурой. Именно артистической. Страсть к искусству всегда жила во мне, но она дремала, спала, мой образ жизни не давал ей проснуться, - и все же один раз она вышла таки из-под контроля. Якэ и я опять в игре! Открою тебе одну тайну, скорее, чуток приоткрою, да и то только потому, что много воды с тех пор утекло. Этим эпизодом моей биографии я особенно горжусь. Дремавшие внутри моей натуры музы очнулись и надебоширили в свое удовольствие. Клянусь всеми святыми, дебош удался на славу, и мне не жалко, что он обошелся мне в кругленькую сумму. Наполни-ка, сосед, себе стаканчик, и мне тоже подлей. Отличное винцо, такое даже я позволяю себе по большим праздникам, а сегодня как раз такой праздник. Так слушай. Как-то давным-давно, почти тридцать лет тому назад, я поставил спектакль оригинального жанра, постановка которого обошлась мне ровнехонько в двести двадцать тысяч тех еще рублей, немалые по тем временам деньги, но тем больше я горжусь своей режиссурой. Опять ду-шаш, и каюк тебе, можешь сдаваться. Лучше слушай. Только смотри, дружище, не проговорись, дело хотя и давнее, но время иногда любит кусаться за хвост. Я никому эту историю не доверял, даже жене моей, вот она и жжет меня изнутри. Все похвастаться хочется, да не перед кем. Разве что, вот перед тобой, да и то в честь Утра, Зари, Рассвета... не выдашь же ты меня в конце концов,.Да, целых двести двадцать тысяч. Двадцать семь лет тому назад. Ну, тот год выпал особенно удачным, я загреб полмиллиона чистыми, и сознание того, что будущее мое безоблачно, придавало мне особый кураж. Ты пей, пей, дружище, не стесняйся. Пей, играй и слушай.