Третий фланг. Фронтовики из будущего

В Акте государственных испытаний отмечалось: «…По максимальным скоростям, скороподъемности, потолку и дальности самолет Су-б М-71Ф значительно превосходит находящийся на вооружении ВВС Красной Армии штурмовой самолет Ил-2». — Лаврентий Павлович, вопросы, связанные с авиацией, в моей группе будет курировать товарищ Змей. Вот его предварительные рекомендации, — Ярошенко протянул Берии тонкую папку.

— Хорошо, Алексей Владимирович. Значит, Змей стал «воздушным Змеем». Многое по их рекомендациям уже сделано. А то, что есть конкретный человек, курирующий это направление, — очень хорошо. Пусть работает.

Сидя у себя в кабинете, майор госбезопасности Михаил Викторович Старчук прокручивал заново события нынешнего дня, не задавшегося с самого утра. Сначала жена прожужжала все уши о том, что супруге (где она слово-то такое услыхала) такого важного начальника (любит она подчеркнуть, что ее муж занимает очень серьезную должность, и сколько ей ни говорил держать рот на замке, не понимает, что доболтается, заберут из-за ее длинного языка, одно слово – дура) негоже так скромно одеваться. Меха ей подавай, а то, что за эти меха можно на лесоповал попасть, это она даже слышать не желает. Потом позвонили с работы, просили срочно приехать. «Хотел утром пойти, спецпаек получить, ладно – схожу завтра, папиросы кончаются, а купить негде. Ох, эта война, будь она неладна».

Как оказалось, вызывал его сам товарищ Берия. Старчук Лаврентия Павловича знал достаточно давно, еще до того, как тот стал наркомом, поэтому отношения складывались нормально, да и сам Михаил Викторович был не дурак, лишний раз старался не давать поводов для критики. Работу свою делал хорошо, иногда даже слишком. Но, как говорил товарищ Ежов: «Ты, Старчук, как собака, если вцепишься, не оторвешь». Сегодня Берия был явно не в форме, что-то его сильно беспокоило. Хотя нарком и старался держаться подчеркнуто по-деловому, майор госбезопасности чувствовал внутреннюю напряженность начальника.

— Товарищ Старчук, вы у нас один из лучших следователей. Если мне не изменяет память, еще в Гражданскую, вместе с товарищем Менжинским начинали.

— Так точно.

— Поэтому решили вас подключить к этому делу. Дело, как вы, товарищ Старчук, понимаете, не простое, иначе бы вас к нему не привлекали. Предупреждаю сразу, все материалы дела являются сверхсекретными, отчитываться будете лично мне и только мне. Я не буду вам объяснять, что это значит. Все дела, которые ведете сейчас, передайте товарищу Арцимовичу. Исаак Соломонович уже в курсе. Теперь будете заниматься только этим вопросом. «Ох, не нравится мне, когда Лаврентий Палыч так говорит. Нутром чую – хлебну я говна с этим делом. Такое же чувство было, когда Ежова снимали, думал, все, скоро придут. Но обошлось, а скольких посадили, а кого-то и совсем… Да, что-то сердце щемит. Правильно врач говорил, курю много. А если не курить, так совсем с ума сойдешь».

— Михаил Викторович, вы о чем задумались?

— Это я так, чуть отвлекся.

— Сейчас отвлекаться некогда, война на дворе. Павлов вон отвлекся… Пока он соображал, немцы Минск взяли. «Шуточки у него, эта история с Павловым (и не только с ним) до сих пор многим спать спокойно не дает. Сами все прохлопали, а командующего Западным фронтом козлом отпущения сделали. Хотя он тоже хорош! Какой он, на хрен, генерал, полком командовать и то бы не доверил».

— Вот в этой папке предварительные материалы. Ознакомитесь и приступайте, не тяните. Как говорил Владимир Ильич: «Дело архиважное!» Кстати, забыл предупредить, к арестованному никаких мер физического воздействия не применять. Нам не признание, нам – правда нужна. Все, идите, завтра в девять – ко мне с докладом. И отчет напишите по специальной форме для Него.

При этом лицо наркома стало очень серьезным. Видно, боится Сталина. Оно и правильно, Хозяина должны бояться.

— Все, свободны, идите, работайте. «Что-то странное творится, ох, не нравится мне все это. Не иначе опять какие-то игры затеваются. Ладно, это не нашего ума дело. Пойду к себе».

Кабинет, ставший почти родным за годы работы. Что же тут такое, сверхсекретное. Так, так интересно, интересно. Ладно, посмотрим, что он нам сам расскажет. Надо звонить в конвойную службу, пусть приводят, пообщаемся.

— Здорово, Семеныч, из сто второй приведи ко мне. Да, «А-Вэ-тридцать два-семнадцать», ну, не знаю, на час, может, на два, а там как пойдет. Ты же знаешь, это дело такое.

Старчук прикурил папиросу и стал ждать, когда приведут арестованного. Сколько их прошло через его кабинет за эти годы. Кто их считал. И все говорили, что не виновны, их оклеветали, а сами показания писали на друзей и знакомых, причем большинство добровольно, даже особо и бить-то не приходилось, хотя некоторые оказались упертыми. Его на расстрел ведут, а он кричит: «Я не виновен, партия во всем разберется, да у меня друг в ЦК, он вам устроит». Даже и не знал, что этот друг сам его фамилию в расстрельный список вписал. И так тоже бывало.

Мысленный монолог прервал громкий стук в дверь.

— Вводите.

Как-то соседка зашла, дверь была открыта. Она постучала для приличия, а я возьми, да и ляпни по привычке: «Вводите». Соседка чуть сознание не потеряла, теперь больше не заходит.

Вошел молодой высокий парень, рост почти под два метра, худой. Темные волосы, серые глаза.

— Значит, ты будешь Медведь Олег Евгеньевич.

— Да.

— Да, гражданин старший следователь. Привыкай к порядку. Одичали там в лесах совсем.

— Мы в лесах фашистов били, а вот что вы тут делаете? Морды в тылу отъедаете, пока там ребята гибнут?

— Ты меня тылом не попрекай. Я в Гражданскую повоевал, на три войны хватит. Знаешь, что нельзя применять к тебе специальные меры, вот и рот открываешь, все вы такие смелые. Ладно, посмотрим, как ты запоешь через недельку. Фамилия, имя, отчество?

— Там написано!

— Там много чего написано, ты настоящую говори, пока по-хорошему спрашиваю.

— Я уже все рассказал, а для особо тупых все написал, можно перечитать, если с первого раза не дошло.

— Значит, сознаваться не хочешь.

— А в чем мне сознаваться? В том, что фашистов громил, или в том, что кровь за Родину проливал?

— За Родину, говоришь, а что же ты, гад такой, в Германию уехал, Родина разонравилась?

— Если бы ты, гражданин старший следователь, видел, что либерасты и дерьмократы со страной сделали, ты бы сам бегом убежал из такой страны. В Германии хоть порядок есть, там тебя полицейский не остановит просто так и не обвинит в том, что ты за ночь с братом «Капитал» написал.

— Во, уже и полицию немецкую хвалишь. Ладно, не хочешь сам рассказывать, я расскажу. Завербовали тебя немцы или сам, сдуру, в Германию жить уехал – это нас не касается. Про твои дела в лесу я наслышан и то, что ты в немецкой форме ходил, и что оружие немецкое хвалил, и танки, мол, у них лучше, и бронетранспортеры есть, и связь хорошая, а русские, мол, кругом дураки. Правильно их немцы бьют, раз они воевать не умеют. Дураков поубивают, а умные останутся. Уж не знаю, решил ты сразу к немцам перейти или потом, но факты, как говорится, вещь упрямая. Против фактов не попрешь. Как говорит учение Ленина-Сталина: «Задача Наркомата внутренних дел выявлять любого врага, как бы изощренно этот враг ни маскировался. Это приказ партии, а приказы не обсуждаются, а выполняются».

— Ага, вот из-за таких упертых баранов на фронте людей без патронов на танки и бросали.

— Ты тут про фронт не рассказывай. Ишь, сидит, зубы заговаривает. Значит, едем дальше, на немецкий склад ГСМ зачем полез? Это же риск неоправданный, ведь и так было понятно – склад вам не по зубам. Молчишь! А я тебе скажу зачем! Ты понимал, что вас всех в Москву вывезут, и тогда все. Никаких немцев ты больше не увидишь. А когда там у себя были, наверно, нравилось в Германии. Чистота, порядок – орднунг, одним словом. Понял ты, что, если к немцам со своими знаниями убежишь, победить нам будет намного труднее. А немцы уж тебя отблагодарят по-царски. Замок подарят какой-нибудь, у них этого добра навалом, прислуги штат. Продал Родину за банку варенья и ящик печенья, гнида империалистическая. Я таких, как ты, собственными руками душил. А зачем тебе такой хитрый пароль на этом вашем, как его, нутбуке. Такой хитрый, никто открыть не может, а если попробует, то там все сразу ломается, и не отремонтируешь никак. Какие такие секреты у тебя от друзей, агентурные сведения, явки, пароли. Думаешь, ты самый хитрый? Ничего, наши спецы и не такие сейфы открывали. Так вот, на склад ГСМ ты поехал, чтобы немцам рассказать о себе, о том, что у тебя есть ценная информация, и договориться о месте встречи. Двое, которые с тобой были, они же немецкий не знают. Зачем ты их потащил с собой? Вдруг бы кто-нибудь их спросил, сколько время, например, или закурить. И все, повязали бы вас, и не выручил бы никто. Так что якобы с целью разведки на склад было ехать бессмысленно и опасно. А вот с врагом договориться самое оно, свои не видят и никто не помешает. Да и сопровождающих взял таких, которые язык не знают, а то вдруг услышат, о чем ты с немцами договариваешься. Потом ты на базу вернулся, наверное, какие-то документы важные решил взять или приборы секретные, чтоб уж наверняка поверили. Да, знаю я твои эти, как вы говорите, отмазки. Мол, и девушка у меня на базе была, я ее в экипаж танка взял. Девушка – просто ширма, чтобы никто не догадался. Хотя ты ведь писал, она из тех гражданских, которых вы освободили. Странные совпадения. Если бы она тебе нравилась, с собой забрал бы, не бросил. Наверно, она связник и в лагере специально оставлена поддерживать связь с теми, которые тобой завербованы. Скорее всего, из бывших военнопленных. Если человек в плен сдался – он уже предатель. А к вам всякой шушеры много прибилось. Ладно, молчишь, молчи, молчи, я сам все расскажу. Кстати, эту Аню твою надо будет допросить посерьезней. Она ж не ты, к ней специальные меры применять можно.