Цветы на камнях (СИ)

— Мои деньги… Сам разберусь… — бросил он командиру.

Погодные условия в течение суток изменялись от невыносимой жары до весьма чувствительного холода. Поэтому каждый боец имел с собой два комплекта одежды, — дневной и ночной. Плюс противогазы и грязно-зеленые костюмы ОЗК в придачу. Почти все патрульные были одеты либо в потертый армейский камуфляж, либо в полинялые, латанные-перелатанные свитера и спортивные куртки. Не красиво, зато удобно. Тенгиз был облачен в теплый, кофейного цвета свитер, американские солдатские штаны, заправленные в высокие армейские ботинки, и вязанную шапочку.

Бойцы посмотрели на трофейные стволы, разложенные на армейской плащ-палатке. Пять АК-74, шесть пистолетов, четыре винтовки М-16, гранатометы «Муха», «Вампир», пять гранат, запасной выстрел к гранатомету. … Еще одна вариация «Калашникова» с дополнительной рукояткой под цевьем, Похоже, иностранная. Такие Тенгиз никогда еще не видел.

— Что это? Вроде, на «Калашников» похоже.

— Кто его знает? Видно, из Европы, или Америки. Солидно, солидно! Мы сегодня богачи! — подытожил Мераб под одобрительный смех товарищей.

— А кто это такие были?! — спросил юный парнишка в круглой шапке. Звали его Давид.

— Кто их разберет, — пожал плечами Тенгиз. — Вроде, люди, а, вроде, и не люди. Морды у них, а не лица. Как у зверей.

— Наверное, последствия облучения, — предположил Нугзар, бывший портовый рабочий из Батуми. — От радиации и человеческий облик потеряли, и озверели заодно. Идите, братцы, к костру.

— Эй, Давид, ты гильзы все собрал?! — переключился Мераб на самого юного члена группы.

— Нет, дядя Мераб, — спохватился мальчик. — Я сейчас… Он засуетился, поднимая стрелянные гильзы со дна траншеи и складывая их в деревянную коробку.

— Идите, идите. Чай давно готов.

Тенгиз поежился от холода, закутавшись поплотнее в бушлат. Он посмотрел на дорогу, уходящую в горы. За десять лет она пришла в полную негодность. Проехался бы он на своей «Ниве», — через километр пришлось бы амортизаторы менять. Он вздохнул, с грустью вспоминая свою «ласточку», кормившую его и его родителей, пока не началось все это. О родителях лучше не думать. Они остались в Тбилиси, а в тот день, когда над столицей взорвалась бомба, мама собиралась на рынок.

— Тенгиз! Ну чего стоишь, чай стынет! — подозвал его Мераб. Тенгиз снова вздохнул и побрел к костру. Там было тепло, там не был властен ледяной пронзительный ветер, там были его друзья. А дома его ждут жена и дочка.

— Холодно сегодня ночью было, — сказал Джумбер. — Хорошо хоть без ветра.

— Да, нынче ночами холодно. На воде лед появляется. Зато днем жарко будет!

— Эй, янки! — крикнул Мераб. Джо! Гарри! Абрахам! Идите сюда!

— Заняты они, — ответил оставшийся в траншее у пулемета Гаджимет, уроженец Дагестана с черной повязкой на лбу. Пошли полосу минировать.

— Так, а чего мне не сказали?! Им же свет нужен! — Мераб достал из-за пояса ракетницу, выстрелил в воздух осветительной ракетой.

— Да ладно, и так светает уже.

— Тенгиз, ты чего загрустил, — спросил Мераб, нацедив в алюминиевую кружку ароматной жидкости.

— Мать вспомнил. Отца, — тихо ответил Тенгиз.

Старший ничего не сказал, только похлопал его по плечу.

— Понимаю…Бери чай. Остынет.

Тенгиз усмехнулся. Чай…Травяная настойка. Настоящего чая теперь днем с огнем не сыскать. И вина, настоящего, домашнего. После войны климат в центральной Грузии изменился. Воздух стал более сухим. Дожди стали выпадать реже. Зимой столбик термометра падал, бывало, до двадцати — тридцати градусов мороза. А ночью, бывало, и до сорока. Заморозки начинались уже в конце сентября. Виноград выращивали теперь только в специально оборудованных оранжереях, а бутылку настоящего вина мог себе позволить не каждый. А под гордым названием «вино» у людей все чаще фигурировала яблочная или грушевая самогонка.

Становилось все светлее. Тенгиз окинул взглядом заставу. Лежаками и окопами за бетонными блоками и здоровенными камнями, которые служили одновременно укрытием от вражеского огня и препятствиями на пути злых ледяных ветров. Там несли дежурство бойцы. За первой линией обороны располагалась вторая — метрах в пятнадцати траншея в полный профиль. Тенгиз мысленно поблагодарил тех людей, которые когда-то сумели вырыть в твердой, промерзшей каменистой земле это укрытие. На блоках и камнях лежали рожки с патронами, несколько гранат. Стояли, любовно обложенные камешками два пулемета — РПК и бельгийский «Миними». Рядышком лежали три «мухи».

Рядом с траншеей располагалась штопанная-перештопанная армейская палатка на 8 человек. В ней отдыхали свободные от несения службы бойцы. В двадцати шагах возвышался обложенный ящиками с песком танк «Т-62» с зенитным 12,7 мм пулеметом на округлой башне. Он стоял здесь уже года два и, как утверждали, был еще на ходу. Правда давно уже никто не слышал гул его двигателя. А вот местная достопримечательность — гусеничный экскаватор, был вполне в рабочем состоянии.

Их костер располагался метрах в десяти за огромным валуном. Сверху он был накрыт брезентовым тентом, — от ветра и осадков. Пламя до тента не доставало. От того места, где сидел Тенгиз, рукой можно было дотянуться до дула автоматического гранатомета «Пламя». Около него сидел на камне гранатометчик Гоча, немой от рождения парень, и деловито снаряжал выстрелами металлическую ленту.

Мужчины у костра мирно беседовали о том, о сем. А на костерке жарилось мясо.

— Эх, от дороги одно воспоминание осталось, — сказал Тенгиз. — Я ведь до войны по ней ездил. Хорошая дорога была. А теперь что? Иногда смотришь, хочется заровнять, заделать. Может, когда-нибудь еще пригодится она.

— Кому по ней ездить-то? — спросил Джумбер. — Машин теперь уже долго не будет. Уж я не уверен, увидят ли хотя бы мои внуки, что такое автомобиль, да еще на ходу. Машины все больше в телеги переделывают, волов да лошадей в них запрягать.

— А автомобиль — он быстрый? — спросил Давид.

— Смотря какой. Конечно, быстрее, чем лошадь. Но для него дорога хорошая нужна, ровная. Вот, как эта была, только без ям и выбоин. На машине отсюда до Гори час, а оттуда и до Цхинвали за пару часов доехать можно.

— До Цхинвали? За два часа? — удивился мальчик. — Разыгрываете, дядя Тенгиз.

— Я тебе что, фокусник, разыгрывать? Говорю, за несколько часов, значит, так оно и есть.

— Все равно, осетины до Цхинвали не пропустят. — Давид зевнул. — Да и, говорят, что от Цхинвали одни развалины остались. Говорят, на них двухголовые люди напали и всех съели.

— Двухголовые?! Кто тебе такие глупости рассказал?

— Ребята. Говорят, что они черные были, как уголь, и высокие, ростом с дерево. Будто, и не люди это были совсем, а какие-то чудовища из Отравленной долины.

— Говорят, что кур доят, — Тенгиз улыбнулся, погладил мальчишку по голове. — Иди в палатку спать. Слушай, Мераб, пусть малец идет.

— Гильзы собрал? — спросил начальник у Давида. Тот еще раз зевнул, кивнул головой. — Хорошо. Иди поспи. Завтра гильзы отдашь дяде Анзору, кузнецу. Прямо в коробочке передашь, понял?

— Понял. Передам.

— От Цхинвали и так одни руины остались, — заметил Джумбер. — Его после боев 2008 года так толком и не восстановили. А тут еще это…

— Эй, Гаджимет. Скоро там американцы? — окликнул Мераб часового.

— Да. Вроде последнюю ставят.

— Иди к костру. Я за тебя подежурю.

Мераб встал, пошел к траншее. Его место занял Гаджимет.

Вдруг Джумбер, засмеялся, хлопнул себя по колену:

— Знаете, что я в поселке слышал?! В одном селе, к западу от Хашури один техник как-то застукал свою жену с любовником. Он на обходе был, ветряки проверял, и вдруг на камне оступился, ногу подвернул. Ну, начальник, душа-человек, домой его отпустил отлежаться. Приходит этот техник домой, и видит, как жена его, сорокапятилетняя солидная дама с каким-то китайцем кувыркается! Причем, тот китаец жене макушкой едва до грудей доставал!

— И что тут смешного?