Другой путь. Трилогия (СИ)

Постепенно разговор свернул на жизнь внутри Советского Союза:

– Теперь каждый новый день я просыпаюсь в предчувствии чегото нехорошего. Как год назад в АлмаАте запахло национализмом, мне стало понятно, что обратной дороги нет, – поделился Изотов. – У меня приятель хороший там уже лет двадцать обитает. Прилетал летом. Если то, что рассказал мне Владимир Павлович – правда, то Союзу и в самом деле недолго осталось жить. Слишком велики внутренние напряжения. Конструкция их не выдержит. И, думаю, у Горбачева на самом деле нет времени. Даже если он не такая скотина, какую ты мне описал, то ничего реформировать он уже не успеет. А старая максима большевиков гласит: не можешь контролировать процесс – возглавь его! Никто же не объяснит ему, что на пожаре нужно спасать самое ценное, а от остального избавляться с радостью. Он будет либо спасать все, либо пусть все сгорит! А потом спляшет гопака на пепелище своей избы: смотрите, как здорово я придумал сжечь этот грязный, вонючий хлев! Герой.

– Вы все еще верите, что этот человек работает на благо Родины? – удивился я.

– Не мог же он быть сорок лет коммунистом, влезть на самый верх иерархической лестницы и в одночасье переродиться?

– История знает немало подобных примеров.

– Да уж, Иуд она наплодила, – согласился Изотов. – У вас деньгито наличные есть, голодранцы?

Захар достал из портмоне пятьсот долларов. Я порылся в своих карманах и добыл столько же.

– Я про рубли спрашиваю, – уточнил Изотов. – Это не деньги, это валюта.

– А, – первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.

– Пятьсот рублей на две недели? – Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул. – Всетаки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас матьприрода.

Он подошел к книжной полке, достал какуюто книжку и раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какието непохожие на рубли бумажки.

– Что это такое?

– Чеки Внешторгбанка, – ответил Изотов, собирая их в кучку. – Когда получил их для покупок в “Березке”, подумал – зачем сейчас приобретать чтото, если лет через пять товар будет поновее, да поинтереснее? Вот, отложил.

– В следующем году “Березки” по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас. – Посоветовал я. – Или холодильник – что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.

– Спасибо, – поблагодарил Изотов. – Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.

Мы поговорили еще полчаса и стали собираться – поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.

Закупившись “монгольскими” подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.

Дорога через заснеженную страну на поезде – то еще удовольствие: тыдыктыдык, тыдыктыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник – золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда “МоскваТашкент”, на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба – помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.

– Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? – спросил я у покрытой снегом равнины за окном.

Малая родина встретила нас оттепелью – часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала ктото поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из “рук”.

– Ты к маме? – спросил Захар.

Мы не обсудили детальную программу поездки.

– Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?

– Гыгы, – ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22. – До вечера, Серый!

А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.

Конечно, мамы не было дома – зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали – соседки.

После недолгого допроса перед закрытой дверью: “А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты – Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!”, она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить – впечатлительная бабуся лишилась чувствс, упала в обморок, сомлела – и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара – событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: “вот и когда огоньто газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю – не Степка ли это? Ан нет, Степкато на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю – Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила – в окното выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!!!!!!” Вот этот баб Валино “чайник закипел” я и приклеил к подобным людям – излишне эмоционально переживающим мелочи.

– Ой, и правда – Сережа! – закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.

Получить ключ мне стоило больших усилий, и, обуваясь захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:

– Аллё, Марьвана? Здравствуйте, Марьванна! А у насто представляете какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года…

Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.

В доме ничего не изменилось; тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь – сокровище любой советской хозяйки – в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли – только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула – наверное, так мама хранила память…

Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом – беззаботном, веселом, молодом.

Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.

Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой “боевой славы”?

Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная “Танцплощадка” с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию – редкая муть на псевдосоциальную тему, французские “Папаши” с кудрявым Ришаром и какаято индийская веселая бодяга вроде “Зиты и Гиты”. Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившимся в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский “Железный кулак, убивающий насмерть всех”, вернее даже три “железных кулака”, но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей “Жажде смерти”, знойная итальянка наставляла мужу рога в “Скандальной Джильде”. Майкл Дудикофф наказывал негодяев в “Американском ниндзе2”, Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в “Сердце ангела”. И на десерт предлагалось насладиться “Садом камней” – самым свежим фильмом от Копполы.

У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших чтото из арсенала китайских боксеров – всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. Помоему, выглядело все коряво и смешно.

Я брел по знакомым с детства тротуарам – мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво “Бархатное”… Город был узнаваемым, родным и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором, и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.