Фельдегеря генералиссимуса (СИ)

Как вы понимаете, на Достоевского я не претендую, а сыщик из меня никакой. И за роман этот взялся потому только, что на Порфирия Петровича понадеялся, на его тетрадки в клеенчатых переплетах. Но вы сами читали его письмо, так что… пришлось мне Ваську срочно позвать. И его «гений» меня не подвел! «Задуло», как Павел Петрович выразился, в парусной комнате ветром. Вот такие дела. Поэтому и увел я «героев» своего романа из этой комнаты. Вдруг опять там что-нибудь сломается!

Конечно, нехорошо на кого-нибудь голословно злодеяния эти двухсотлетней давности повесить. Но что делать? Домой хочется. А из дворца меня не выпускают, пока я им настоящего преступника не найду.

Теперь вы понимаете, почему время тяну, на что надеюсь?

Нет, не понимаете?

Скажу откровенно, и я не понимаю, зачем время тяну, на что надеюсь?

Разумеется, жду кое-кого. Есть у меня одна мыслишка, но подлая и глупая. Вот и жду эту женщину! Чем черт не шутит. Вдруг придет, т. е. появится, возникнет, соткется из воздуха — и во всем признается!

Но она, видимо, не хотела или не могла появиться. Но я чувствовал, был уверен, что она появится непременно. Просто нужно ей решиться, но время, время! И я решил спросить князя Андрея, чтобы выиграть это время, да и читателю моему, думаю, интересно узнать, как у них с Парашей все сложилось.

— Князь, — подошел я к нему. — Если вам это будет неприятно, то не рассказывайте, но…

— Вы хотите узнать, — улыбнулся князь Андрей и засмущался, — как мы с Жаннет и с Бутурлиным в Арсенальный город съездили?

— Да, расскажите, если можно!

— Но, — замялся князь и еще больше залился краской.

— Нет, — вдруг воскликнул Павел Петрович, — он вам ничего не расскажет! — И заговорил весело: — А если и расскажет, то из него рассказчик скверный. Да он там, поди, ничего и не видел. А если видел — не запомнил. Я лучше его расскажу, хотя и не был там. — И Чичиков посмотрел на князя: — Вы позволите? — Князь кивнул головой — и Павел Петрович заговорил, заговорил вдохновенно. Не раз он, видимо, рассказывал это — и, скажу откровенно, ему доставляло это неизъяснимое наслаждение!

— В дом к капитану Миронову, — начал свой рассказ Чичиков, — они во втором часу по полудню нагрянули! Самого капитана, точнее — обоих капитанов, они там не застали. Первый капитан, капитан артиллерии в отставке Тушин в фабричной конторе с князем Николаем Андреевичем Ростовым отношения выяснял — фельдъегерей наших в укор ему ставил. Чем это кончилось, говорить не буду. Капитан же Миронов все еще во дворце пребывал — от потрясений отходил. И замечу, от сих потрясений я его избавил, как только от дел своих освободился: с вами, князь Андрей, переговорил; с Жаннет и Бутурлиным все точки над «и» поставил.

— То есть пороховой заряд под перину ей подложили! — тут же уточнил всем Христофор Карлович.

Разумеется, это уточнение, пороховое, Бенкендорфа Павел Петрович проигнорировал, даже в сторону его не посмотрел.

— Вот они, когда я им мозги вправил, они и понеслись в Арсенальный городок Пульхерии Васильевне тоже мозги вправлять! Чтобы она драгуну письмо Александра Васильевича Суворова сдуру не отдала. Но было уже поздно. Сдуру она это письмо Порфирию Петровичу отдала, а тот — драгуну.

— А откуда вы знали, что это письмо у нее? — спросил я его вкрадчиво. — Ведь никто не знал, даже старый князь, кому Суворов свое письмо на хранение отдал!

— Я ему сам это посоветовал. — отмахнулся между делом от моей, так сказать, докучливости он — и тут же выговорил мне строго: — Не мешайте мне рассказывать!

— Вы, поди, и Павлу Петровичу, государю нашему, посоветовали, как им с Александром Васильевичу эту Византийскую кампанию провести?

— Нет, чего нет… того нет! Я им «Матрену» во всех мельчайших деталях разработал. — вдруг выпалил он, будто меня, как назойливую муху, газетой прихлопнул!

— «Матрену»? — так и сел я на пол!

Нет, не шучу. Действительно сел на пол. Ведь об этой «Матрене» в спец. учебнике генералом нашим Келером написано! Издан он в 1895 году, а потом изъят даже из спецхрана. Один всего экземпляр в библиотеке старого князя сохранился.

— Вы ее разработали, а потом же сами собственными руками? — закричал я ему, когда поднялся с пола.

— А что же вы ожидали от меня? — горько заговорил он. — В психологизмах не захотели разбираться! А ведь у меня тоже сердце есть. Меня же, сами знаете, в камергеры… после этого Дела… государь. А потом до каких я чинов дослужился? Идите в комнату воздушного шара, пока в парусной комнате ветер дует! — сказал вдруг решительно княгине Вере. — Недолго ему дуть. Сей индикатор на скорую руку «починили». Он опять сломается. Идите! Никогда вы не узнаете. — Он замолчал.

В столовой зале воцарилась тишина.

— Павел Петрович, а почему вы уверены, что никогда мы не узнаем? — наконец спросил я его. — И почему индикатор опять сломается?

— Да потому не узнаете, что я вам никогда всего не скажу! А сей индикатор сам князь сломал.

— Сломал?

— Да-с, сломал! И на следующий ваш вопрос отвечу. Потому он его сломал, чтобы никто никогда не узнал, кто фельдъегерей загубил и почему? И тот обед он для этого и устроил. И больше ни на какие вопросы я вам отвечать не буду. Времени у вас нет. Идите! — И он растворился в воздухе.

— А кто же нам тогда теперь расскажет, чем дело кончилось в Арсенальном городке? — весьма преглупо спросил я зияющую пустоту.

— Прасковья Ивановна вам расскажет! — выкрикнул из этой пустоты Павел Петрович. — Прасковья Ивановна, — закричал он ей, — они уже уходят. Поспешите, а то со мной, дураком, навсегда тут останетесь! — И из воздуха. Нет, из солнечного света соткалась Прасковья Ивановна!

Боже, как она была хороша!

И я тотчас к ней перышком подлетел, как когда-то Порфирий Петрович к ее матушке, — и ручку ее прелестную поцеловал.

Вы спросите, как так можно ручку у привидения поцеловать? А я отвечу, не только можно, но и нужно! Ее ручка пахла луговым воздухом — и была… тут я не могу вам выразить словами, что эта за ручка была! Одним словом… нет, не могу, невозможно! Поверьте! Неизъяснимо это.

— А вы не боитесь, — сказала она мне тихо, когда ей ручку целовал, — что вас князь мой побьет?

— А разве вы с князем Андреем? Неужели? — спросил я ее.

— А что же нам было делать? — рассмеялась она серебряным смехом. Положительно, она была в мать. — Нас Бутурлин, можно сказать, под пистолетом!

— Как под пистолетом? Расскажите!

— Расскажу, если вы нас до комнаты воздушного шара проводите, — ответила она лукаво. — И серьезно продолжила: — Василий вам просил передать, что еще минут десять от силы он проработает, а потом окончательно сдохнет.

— Кто, Василий?

— Нет, не он, а, как его?.. индикатор!

— А вы что, с Василием моим познакомились?

— А как же, имела удовольствие! — И она захохотала: — Но князю Андрею ни слова. — И опять заговорила серьезно: — Не понимаю, что мы тянем? Ведь все ясно, кто тех фельдъегерей! — И она подошла к князю Андрею: — Андрей, мы уходим или нет?

— Не знаю, — ответил князь. — Как маменька решит!

— Вера, — обратилась она тогда к матери Андрея, — ведь сколько мы с тобой об этом говорили. Князь Николай Андреевич сам не хотел, чтобы мы узнали! И всем уже давно ясно, что он не мог это сделать! Тут нечего никому доказывать! Пойдем, я прошу тебя.

— Хорошо, — встала из-за стола княгиня Вера, — мы уходим. Христофор Карлович, вы с нами?

— Разумеется! — встал из-за стола Бенкендорф. — И все они пошли к двери. Но тут в распахнувшейся двери появилась она — и выкрикнула им:

— Нет, без него не уйдете. Я вас без него никуда не отпущу! — И тихо-тихо, но твердо проговорила: — Вместо него я тут останусь.

— Наконец-то, Мари! — подбежала к ней Прасковья Ивановна. — Зачем же так долго было это скрывать? Мучиться! — И они обнялись — и, обливаясь слезами, о чем-то быстро-быстро заговорили.

— Мария, — появился в столовой зале Павел Петрович, — зачем ты сюда пришла? Уходи отсюда немедленно!