Царь (СИ)

— Кажется, наши не собираются больше терпеть это безобразие! — Обрадованно воскликнул шляхтич и указал готовящихся к выходу гусар. — Сейчас они покажут герцогу Яну, как знаться с нечистой силой…

— Дай то бог, — задумчиво протянул ксендз, очевидно, имея на этот счет свои соображения.

Хотя Ходкевич и ожидал, что русские начнут обстреливать лагерь из своей многочисленной артиллерии, подобная концентрация огня оказалась для него неожиданной. Вражеские ядра и бомбы буквально сметали все на своем пути, и если дело дальше пойдет таким же образом, то к вечеру от польских позиций останется лишь кучка головешек. Впрочем, если все пушки герцога Мекленбургского сейчас ведут огонь по лагерю, то… Крылатые гусары не без поспешности вышли в поле и стали строиться для атаки. Конечно, таких бравых военных было довольно трудно удивить пушечной канонадой, однако несколько московитских бомб залетевших в середину лагеря, со всей ясностью показали им, что надо поторапливаться. Королевич Владислав со своими приближенными также счел за благо выйти в поле, тем более что один из взрывов прогремел совсем недалеко от его шатра.

Однако, как оказалось, пушек у русских было куда больше, чем могли подумать гетман с королевичем. Едва гусары закончили построение, раздался пронзительный свист, и очередная бомба разорвалась прямо посреди строя.

— Пся крев, — выругался гетман, глядя как совсем рядом развернулась вражеская батарея и немедленно принялась обстреливать его воинство.

Махнув булавой, он приказал было одной из хоругвей атаковать обнаглевших московитов, но те, обстреляв поляков, тут же подцепили свои пушки к конским упряжкам и немедленно отошли под защиту своей пехоты. В этот момент, к Ходкевичу с Владиславом подскакал Казановский старший со своей свитой и, приложив руку к сердцу, изобразил поклон.

— Что хорошего расскажете, пан Мартин? — обратился к нему королевич.

— Увы, мне нечем обрадовать ваше высочество, с вашего позволения, я совершенно разбит!

— Что вы говорите!

— Как и предполагалось, как только в Можайске начался бой, из русского лагеря выдвинулась пехота. Однако стоило мне ее атаковать, на нас со всех сторон накинулась московитская конница!

— Со всех сторон? — удивленно переспросил гетман.

— Именно так, пан гетман, даже из Можайска вышло несколько сотен во главе с самим герцогом.

— Из Можайска? Ну-ну, что и говорить, прекрасный был план. И чем же все кончилось?

— Мы успели порубить всю их пехоту и даже захватили полдюжины пушек, но схизматиков было слишком много! По меньшей мере, втрое больше чем нас.

— И после тяжелого боя, вы бросили захваченные вами пушки и вынуждены были отступить?

— Уж не хочет ли пан гетман, сказать мне что-то обидное? — Подобрался Казановский.

— Ну что вы пан Мартин, — криво усмехнулся Ходкевич, — слава богу, что вы вернулись и у вас остались еще жолнежи. Вон видите этих рейтар? Сейчас вы их атакуете…

— Но мои люди устали и понесли потери, — попробовал было возразить Казановский, однако гетман прервал его.

— Неужели вы не слышите этой канонады? Это пушки Мекленбргского герцога громят наш лагерь. Вам и вашим людям негде отдыхать, пан Мартин. По крайней мере, пока мы не победим. Я дам вам еще две гусарские хоругви, но вы, во чтобы это ни встало, должны сдержать этих чертовых рейтар!

— Ваша милость желает атаковать их пехоту? — Понимающе спросил старший Казановский, — что же, если господь будет на нашей стороне, вы ударите им прямо во фланг.

— Московиты в таких случаях говорят: "на бога надейся, а сам не плошай!" — Криво усмехнулся гетман. — Отправляйтесь к своим людям, пан Мартин, у вас много дел.

— Не беспокойтесь, ясновельможный пан гетман, у нас накопился изрядный счет к русским рейтарам, и я думаю, самое время его предъявить.

Сказав это, Казановский хлестнул коня и рысью поскакал к своим людям. Поначалу известие о том, что нужно снова идти в атаку не вызвало у польских жолнежей ни малейшего энтузиазма. Слишком уж чувствительные потери они понесли в утреннем бою у Петровских ворот. Один из шляхтичей — Максым Стшеледский, даже кричал, что если их предводитель с гетманом такие умные, то пусть сами идут хоть в атаку, хоть сразу к дьяволу! Однако, вид двух гусарских хоругвей присланных им на помощь, а также известия о том, что московиты ведут обстрел лагеря, укрепили их решимость. Пан Мартин в очередной раз взмахнул своей булавой и повел свое воинство в бой. Первыми, показывая идеальную выучку, двинулись гусары. За ними, выравнивая на ходу ряды, потянулись уже потрепанные, но еще сохранившие бодрость духа всадники Казановского. Постепенно разгоняясь, конница Речи Посполитой перешла сначала с шага на рысь, а когда до врага оставалось не более ста шагов пустились в галоп. Снова появившаяся зловредная русская батарея обстреляла их ядрами, но не смогла остановить яростного порыва.

Увидев кто их атакует, русские рейтары разделились. Основная часть во главе Вельяминовым рысью двинулись навстречу противнику, а один небольшой отряд попытался зайти во фланг полякам и обстрелять их из карабинов. Впрочем, едва они начали стрелять, на них налетела легкоконная хоругвь и связала боем. Первый удар крылатых гусар был страшен! Несущиеся стремя к стремени латные всадники буквально смели первые шеренги рейтар. Длинные пики в умелых руках показали себя страшным оружием. Мало какие латы могли устоять перед таранным ударом гусарского товарища. А если и случалось такое, то "счастливчик" все равно вылетал из седла от силы удара. Однако их противники тоже не зевали, и прежде чем дело дошло до сабель, перестреляли многих атакующих. Уцелевшие же набросились друг на друга с удвоенной яростью. Поначалу полякам удалось потеснить ряды русских, однако вскоре сражение разбилось на множество мелких стычек, в которых преимущество оказалось на стороне рейтар. В избытке снабженные огнестрельным оружием, они быстро выбили закованных в латы гусар и принялись рубить их почтовых. На помощь последним тут же пришли шляхтичи из панцирных хоругвей, и закрутилась ожесточенная карусель, в которой было уже не разобрать где ляхи, где русские, а звон оружия и грохот выстрелов заглушал крики умирающих и стоны раненых.

Пока отряд Казановского сдерживал русских рейтар, Ходкевич со своими главными силами обрушился на вражескую пехоту. Впервые за все время с тех пор как они оказались у Можайска, герцог подставил под удар свой фланг и гетман не мог не воспользоваться этой удачей. Пыль поднятая гусарскими и панцирными хоругвями на время закрыла солнце, топот копыт заглушил пушечные залпы, а от воплей атакующих и ржания их коней, казалось рухнут на землю небеса. Стоявшие на фланге две немецкие баталии успели развернуться к атакующим лицом и выставить перед собой пики. Мушкетеры, прежде чем уйти под их защиту дали залп, и всех их тут же захлестнула волна польской кавалерии. Треск ломающихся копий, крики дерущихся, команды офицеров и проклятия умирающих слились в один непрерывный гул. Немцы, многие из которых были набраны еще в Мекленбурге и Померании, стали непрошибаемой стеной. Стоило кому-нибудь пасть, и его место тут же из глубины строя занимал другой. Если ломалась пика, то он бросался вперед, обнажив шпагу, а то и просто нож, стараясь при этом поразить вражеского конника. Успевшие укрыться за строем товарищей мушкетеры торопливо перезаряжали свое оружие готовясь к продолжению схватки.

Однако главные силы ударили вовсе не по ним, а поскакали дальше надеясь пробиться вперед в самое сердце московитской армии и в яростной схватке решить судьбу сражения. В какой-то момент показалось, что им сопутствует удача. Дорогу им преграждала лишь тонкая линия драгун и небольшой отряд пехоты. Пехотинцы перед собой успели поставить рогатки, но их было слишком мало, чтобы надежно преградить путь польской кавалерии. Кроме того Ходкевич успел заметить, что кое-кто из вражеской пехоты что-то бросает перед собой. "Чеснок", — мелькнула в голове гетмана догадка. — "Что же, вряд ли вы успели накидать их слишком много" — криво усмехнувшись, подумал он. Однако, как оказалось, главная опасность исходила не от рогаток и не от железных шипов. Едва гусары и панцирные оказались перед вражеским строем, те расступились или отошли назад, и перед изумленными ляхами предстало почти полтора десятка готовых к выстрелу орудий. Гетман успел заметить, как лица пушкарей искажают злобные ухмылки, а может быть, ему это просто показалось, но фитили практически одновременно вжались в затравки. Вспыхнул порох, и пушечные жерла с грохотом выплюнули картечь в самую гущу противника. Рой чугунных пуль врезался в летящую вперед кавалерийскую массу и буквально разодрал ее на части. На мгновение наступила пронзительная тишина. Какие-то неясные тени кружились вокруг, мельтешили непонятные фигуры, кто-то размахивал руками, как будто стараясь привлечь к себе внимание. Удивленно оглядев окружающую его вакханалию, Ходкевич судорожно сглотнул, и в его уши немедленно ворвался невообразимый шум. Жалобно ржали лошади, громко кричали умирающие и на чем свет стоит ругались уцелевшие. "Почему я без лошади?" — попытался спросить он у окружающих, но не услышал своего голоса. "Чтобы вам всем пусто было!" — успел подумать он напоследок, и сознание его погрузилось в непроглядную, невозможно черную темноту.