Упавшие как-то раз (СИ)

— А сестрица где твоя? Где Сара? — полюбопытствовал Арчи, точно норовя ускользнуть от темы. — Небось, поспешает к нам со всех ног…

— Не поспешает, увы. В последнее время стала слаба здоровьем. Просила передать, чтобы ее не ждали. Даже опыты отложить пришлось. Никакая микстура не помогает. Я потому к тебе, Эсфирь, и напросилась на утренний час, чтобы за советом обратиться. Знаю, что незваных гостей ты спроваживаешь, а лекарство мне очень и очень нужно. Коль сестренка зачахнет, как я жить буду? — шмыгнула носом Дора.

— Да ты, кудесница-чудодейка, у нас прямо нарасхват. Даром что во дворце на тебя зуб имеют, — прищурившись, заметил Арчи, когда Эсфирь поднялась, чтобы сбегать за целебной настойкой. Удивительно, что в таком большом доме не было ни одной горничной, ни даже самого захудалого лакея, тогда как у мистера «пакостная ухмылка» и тебе повар, и личный секретарь, и мажордом — целая дивизия слуг!

Словно бы угадав мои мысли, Арчи улыбнулся краешком рта и подмигнул.

— Наша Эсфирь фрукт особый. С самого начала взбунтовалась против общественных устоев. Дора не даст соврать, правда, Дора?

Та, которой адресовалась последняя его фраза, притворилась глухонемой и, поежившись, вновь обмоталась своим шарфом.

— Да ты и сама посуди, — после паузы продолжил Арчи, обратившись ко мне со слащавой ухмылочкой. Пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы не вмазать ему по физиономии. — Что у моих современниц вызывает восторженные возгласы, то Эсфирь на дух не переносит. Она бросила вызов великосветской моде, из-за чего в «павлиньей» среде аристократов ее, мягко говоря, не переваривают. Как-то при мне платье фаворитки короля Лауры она обозвала чехлом для люстры, а прическу встретившейся нам малютки Эжени, — он рассмеялся в нос, — дохлым осьминогом. Кроме того, у нас принято, чтобы каждый, кто при умеренном достатке не хочет прослыть скрягой, обязательно держал прислугу. А что Эсфирь? На бедность не жалуется, концы с концами не сводит, но следовать «сему варварскому обычаю», видите ли, ниже ее достоинства. Уж и так, и эдак увещевали ее, уговаривали — всё коту под хвост.

Краем глаза я глянула на Дору: бедняжка вжалась в диванную спинку и боялась пошевелиться. То ли сплетни Арчи ее доконали, то ли от сестры болезнь подхватить умудрилась — неведомо. Только вот когда Эсфирь внезапно выступила на середину комнаты и обвела нас суровым, осуждающим взглядом, сердце у меня ушло в пятки. А мой сосед сделал несколько судорожных глотательных движений и, похоже, счел за благо прикусить язык, ввиду скорого оглашения приговора.

— Итак, что же мы видим? — ледяным тоном проговорила Эсфирь. — Шепчутся за моей спиной, косточки перемывают — и кто? Не старухи с рыночной площади, не пигалицы с королевского двора, а собственные друзья!

— Я… я тут не при чем! — точно ужаленная, воскликнула Дора.

— Знаю, что не при чем. Держи свое лекарство, — примирительно отозвалась та. — На роль разносчика сплетен у нас имеется другой кандидат. Что, Арчи Стайл, много нового узнала твоя протеже?

Эсфирь уперла руки в бока и гневно сверкнула на нас из-под черных бровей.

— Эй, эй! Ты не то подумала! У меня вовсе не было намерения выносить сор из избы. Наоборот, старался представить тебя в самом выгодном свете, — со скоростью тележурналиста оттараторил Арчи.

— Старайся — не старайся, да только у тебя с языка всякий раз одна грязь слетает. Ты уж не сочти за труд, поработай над собой. А теперь — вон, выметайся вместе со своей подопечной. Видеть вас больше нету мочи.

Арчи передернулся, схватил плащ и заторопился к выходу.

— Жюли, не зевай! Если нас попросили, медлить негоже! — крикнул он мне. Под тяжелым, недружелюбным взглядом Эсфири долго не продержишься; когда она не в духе, от нее холодом так и веет. Я встрепенулась и, пробормотав на прощанье несколько сбивчивых фраз, выбежала на крыльцо, где, притопывая ногой, меня поджидал недотепа-сплетник.

— Ты не думай, она не злопамятна. Обиды таить не умеет, — обронил он, когда мы вышли за калитку. — Покипит-покипит — и остынет… Что смотришь? Точно тебе говорю!

— А ведь срам-то какой, да? Небось, со стыда готов был сквозь землю провалиться, — хихикнула я.

— Насмехаться изволишь? Мне проваливаться сквозь землю не положено. Да. Я должен производить хорошее впечатление. Я вообще всех с ума сводить должен! Если мимо проходит великий и ужасный Арчи — дамы штабелями ложатся, понятно?! Таков закон природы.

— Чего уж тут непонятного, — решила сострить я. — Только ты пока еще не великий и ужасный.

…Он гонялся за мною по мостовой добрую четверть часа, размахивая зонтом и грозя расквитаться за нанесенное ему «оскорбление», пока, наконец, не выбился из сил и не признал, что энергии у меня хоть отбавляй.

— Мы, путешественники, народ выносливый, — сообщила я в перерыве между приступами хохота. — Кому угодно фору дадим!

Он попытался было обнять меня, но тут стал накрапывать дождик, и я не придумала ничего лучше, чем укрыться в первом попавшемся кафе.

— А цилиндр, цилиндр-то я у Эсфири забыл! Эх, дырявая башка! — стукнул Арчи кулаком по столу, когда нам принесли меню.

— Невелика потеря, — отозвалась я. — Ты в этом цилиндре точно чучело гороховое. А плащ, видно, у призрака оперы стащил.

— Что еще за призрак оперы? — явно не польщенный сравнением, буркнул тот.

— Да так, воспоминания из прошлого. Персонаж романа Леру. Но тебе это мало о чем говорит.

Взяв в руки лоснящееся меню, он перелистнул страницу-другую и, остановив свой выбор на каком-то десерте, подозвал официантку. Я предпочла кофе без сахара.

— Ваш призрак… Он был личностью харизматичной? — словно бы невзначай поинтересовался мой опекун. Я кивнула. — В таком случае, буду носить этот плащ, пока не отправлюсь к праотцам, — сказал он, засияв, как медный таз. Шутник! Поди разбери, когда он всерьез, а когда нет. Я прыснула со смеху, и Арчи не замедлил ко мне присоединиться.

[1] 1 парланг = 6 км

Глава 4. Воля Теневого сенешаля

Наши заказы еще не подоспели, а охранники уже выталкивали нас взашей и вытолкнули-таки на улицу, прямо под проливной дождь. За нарушение порядка, как объяснил потом Арчи. Мы, видите ли, слишком уж шумно смеялись.

«Публика у нас здесь тонкая, рафинированная. Малейшее неудобство — и начинает шипеть, что твоя кошка, — любил говаривать он. — Знаешь, что бывает с теми, кто досаждает соседям трое суток кряду? Его сажают за решетку ровно на трое суток!»

«А как же тогда извозчики? Они ведь прямо под окнами склоки устраивают», — недоумевала я.

«У извозчиков и прочих „слуг народа“ — особая привилегия. Орут и гремят, где хотят и когда хотят. Не правда ли, парадокс?»

Пока я сражалась с тугим механизмом зонта, пока Арчи, перебирая ключи, колдовал с замком под аркой своего особняка, меня пронзила внезапная мысль: почему никто не путается у меня под ногами? Куда подевался вечно недовольный и вечно сердитый Пуаро?

— Пос-слушай, — проговорила я, стуча зубами от холода. — А как долго обычно остывает Эсфирь?

— Всё зависит от силы накаливания, моя милая, — уверенный в своей неотразимости, отозвался тот. — Интуиция подсказывает мне, что сегодня к ней лучше не соваться. А почему ты спросила?

— Понимаешь, я тоже кое-что у нее забыла. Вернее, кое-кого…

— А-а-а! — заулыбался Арчи, справившись с замком и подняв на меня глаза. — Так мы с тобой два сапога пара! Признаться, — сказал он, отворяя дверь, — мне даже на руку, что этот маленький проказник остался у нее. Авось чего разузнает, разнюхает. Не дает мне покоя предчувствие, что Эсфирь и ее дружок наворотят глупостей.

— Дружок — это Рифат, значит? — отважилась спросить я.

— Не упоминай при мне его имени! — вздрогнул он. — И думать о нем забудь! Существует поверье, что если просто устремить к нему мысли, то можно распрощаться с собою прежним. Боюсь, Эсфирь уже подпала под его чары…