Веселый прогульщик

Артем Кораблев

Веселый прогульщик

Часть первая ПРОГУЛЬЩИК И ФЕЯ

Глава I ФЕЯ ИЗ «МЕРСЕДЕСА»

Мужик отчаянно тряс вытянутой вверх рукой, как Колька Чеков на математике, когда первым из класса сподобится правильно решить задачу. Только Колька тянет руку, сидя за партой, а этот мужик — на бегу, да еще прижимая другой к своему тощему боку пухлый старомодный портфель. Серый просторный плащ реял у мужика за спиной — точь-в-точь бурка Чапаева. Только шашки в руке не хватало да коня удалого под ним. И мчался он не в кавалерийскую атаку, а к остановке, где угрожающе урчал готовый отчалить длинный желтый автобус.

Мужик успел-таки, бедолага, вцепился за поручень, подтянулся, втиснулся. Скрипучая дверная гармоника тут же проиграла короткую песенку и сложилась, защемив край серого плаща. Автобус зафыркал, захаркал, дернулся и отвалил от стеклянной остановки, неспешно набирая ход по подсохшему уже после запоздалой весенней распутицы, шершавому Рублевскому шоссе.

— Тами, я кому сказал? Ко мне! Ко мне, дрянь такая! — крикнул высокий плечистый русоволосый парень белому бультерьеру, который лаял вслед уходящему автобусу, всем своим видом стремясь показать, что не слышит, не видит, не замечает хозяина. Ну, занижался пес, зазевался, да еще мужик так быстро мимо пробежал, до окриков ли тут?

— Тами, ко мне! Я кому сказал! — Хозяин рассердился не на шутку. — Нам еще минут пятнадцать до дома пилить, я из-за тебя, паразит, на занятия опаздываю.

Буль как бы понял, что обращаются все-таки к нему, а не к уехавшему в автобусе мужику и не к ближайшей сосне, у которой он только что оставил метку. Что ж, можно и поиграть с хозяином, — прикинулся пес полным идиотом.

— Ну, ты мне еще тут дурака валять будешь! Живо ко мне! — последнюю фразу парень рявкнул так, что его по весеннему бело-грязный четвероногий друг сразу же прижал уши, сделал умильные глаза и, вихляя вместе с хвостом обоими мясистыми окороками, потрусил вполу-присяд навстречу своему повелителю.

— Шутить мне тут вздумал, — все еще недовольно проворчал парень, накидывая на мощную шею друга шипастый строгий ошейник. Впрочем, он быстро сменил гнев на милость, погладил собаку, и они вместе удалились в сторону, противоположную автобусу.

Именно в этот момент Федя Чудинцев окончательно решил, что в школу не пойдет. «На фиг! — подумал он. — Что я, бультерьер, что ли, которого на поводке тащат? Не хочу я туда идти и не пойду. Пойду завтра. Один день погоды не сделает».

А погода и так стояла отличная. Солнце, тепло — градусов двенадцать, ветра почти нет, особенно тут, возле леска; синички какие-то запузыривают апрельские, и похоже даже, где-то первый скворец пробивается.

Нет, в школу он точно сегодня не пойдет. Ни за какие коврижки. Подумаешь — первый день. Ну и прогуляет для начала — пусть привыкают. Ему-то все равно уже с собой не справиться — стаж слишком большой. Федя в прежней-то школе по два дня на неделе прогуливал, а бывало, что и четыре. Так зачем же вводить в заблуждение новых преподавателей? Нет, он человек честный. Пусть уж лучше с самого начала знают: был он прогульщиком, прогульщиком и останется.

Федя отвернулся от шоссе, от уходящих прочь парня с бультерьером и решительно направился в лес, на опушке которого только что принял судьбоносное решение.

В конце концов, он вовсе не виноват, что сел не на тот автобус, оправдывал себя Федя, свернув на тропинку, бегущую по самому краю лесопарка вдоль длинной глубокой канавы, похожей на траншею. Отец говорил: «На любом». Федя и сел на первый попавшийся. Откуда же ему было знать, что 626-й не поворачивает на нужный Феде Осенний бульвар, а идет прямо по Рублевке и потом по Кольцевой в Строгино. Он едва успел соскочить на этой последней остановке за большим красным домом, которым оканчивается Крылатское. Кстати, в случае чего можно будет оправдаться: заехал, мол, неизвестно куда, потом дорогу назад искал, вот в школу и не пришел. На душе у Феди стало совсем радостно.

Это ничего, что свежей ранней зелени нигде еще не видать. Лишь на солнышке, по пустырям, цветет мать-и-мачеха. Но здесь, в лесу, влажное, пропитанное талой водой тело земли укрывает только ржавый коврик подгнившей прошлогодней листвы. И ни травинки. Зато, снег почти весь сошел. Только в ямах кое-где остался. И весной уже пахнет до одурения.

Федя глубоко вдохнул. Откуда только берется этот запах, прямо за душу берет! Все же он, как всегда, прав. Гулять по весеннему лесу куда как приятнее, чем идти на уроки в совершенно незнакомый класс. Да еще в середине четвертой четверти. Вот ведь угораздило родителей обменять две однокомнатные квартиры, их старую и ту, что досталась в наследство от бабушки, на двухкомнатную на Рублевском шоссе. Нет, конечно, хорошо, что у Феди теперь есть своя комната, своя обитель, но менять школу в конце года — хорошего мало. Только что поделаешь, если выгодный вариант обмена подвернулся родителям именно в это время.

Новую школу для Феди мама нашла. Она у него учительница английского, и, на беду или удачу — Федя еще не знал, в одной из школ Крылатского у нее знакомый директор оказался, с которым мама когда-то вместе работала. Он и согласился пристроить Федю до конца года в своей школе: не ездить же мальчику каждое утро через весь город на «Электрозаводскую». Вот только плохо будет, если мама тоже в эту школу устроится на следующий год — вариант возможный и нерадостный.

Вообще-то новая школа не самым удобным образом для Феди расположена. Они-то ведь переехали все-таки не в Крылатское, а в дом по другую сторону Рублевского шоссе. Школа же, уроки в которой Федя только что решил прогулять, стояла в престижном районе, где-то за домом Ельцина. Дом этот Федя уже видел, а школу еще нет. Сегодня вот тоже не увидит, ну и Бог с ней, не развалится.

Окончательно прогнав мысли об учебном заведении, в котором предстояло заканчивать год, Федя углубился в лес. Хороший тут лесок, с виду не хуже Измайловского парка, в который он часто ездил прошлую школу прогуливать. Только такой ли он обширный? Неужели до самой Кольцевой тянется? Федя тотчас же решил это выяснить. Он быстро повернулся на месте и немного замешкался, выискивая тропу посуше, чтобы с комфортом идти в глубь неизведанного. Тропу-то он почти сразу нашел, только и шагу по ней не сделал, так и застыл. Его ослепило видение…

Прямо на Федю из леса шла фея весны. Да какая, на фиг, фея! Нет на свете никаких фей. Да и не фея ОНА. Ангел, что ли? Да и в ангелах Федя весьма сомневается. И вроде бы он уже эту фею-ангела где-то видел. То ли в кинофильме каком по телевизору, то ли на картине в музее, куда с мамой ходил, то ли ее для журнала фотографировали. А может, во сне она ему привиделась? Или просто все красавицы, какие только есть, слились в одну, и идет ОНА теперь к нему по бурой прошлогодней листве, руки на груди скрестив и задумчиво опустив глаза с потрясающе длинными ресницами — даже за десять шагов те ресницы видать. И легкую пружинку темных волос тоже видать, что легонько вздрагивает на ветерке у ее упругой и нежной щеки, едва розовеющей по-весеннему. Ах, черт! Человек это или вправду ангел? Нет, таких девушек, девочек, киноактрис, певиц, фотомоделей, или Бог его знает кого, он в жизни еще никогда не видал. И почудилось Феде Чудинцеву, что и не идет эта девочка вовсе, а словно плывет по воздуху над самой поверхностью жухлой листвы.

И тут ОНА подняла на него глаза. Совсем близко уже подняла, потому что пока Федя пнем деревянным стоял, подошла и оказалась от него всего в двух каких-то коротких шажках. Тут он и вовсе едва не упал, а закачался уж наверняка, потому что она улыбнулась. Ох ты, елки! Словно раскаленным утюгом Федю по сердцу припечатали. Больно даже… И дальше мимо пошла. У самого края канавы-траншеи остановилась, обернулась, посвистела тоненько и стала осторожно, боком ступая, вниз по откосу спускаться. Тропинка там оказалась утоптанная, а у НЕЕ сапожки на ногах, чтоб по весенней грязи ходить. Скоро скрылась совсем, а Федя-то сначала чуть не подбежал: не ему ли ОНА посвистела? Да только вовремя в чувство пришел, заметил, что мимо него собачка небольшая лохматая прошмыгнула. Пекинес, кажется, называется. А ОНА тем временем по дну траншею перешла, и Федя ЕЕ снова увидал — по противоположному откосу поднимается, и собачка за ней на коротких лапках семенит.