Этюд в изумрудных тонах

– Не могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.

Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика – в последней, указала куда–то в глубину комнаты.

– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.

Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.

– Неужели я имею честь лицезреть?..

– Меня зовут Генри Кэмберли, – произнес мой друг, слегка растягивая слова. – Вы могли обо мне слышать.

– Должен признаться, что такого счастья мне не выпало, – ответил Верне.

Мой друг преподнес актеру тисненую визитную карточку.

Тот посмотрел на карточку с неподдельным интересом.

– Антрепренер? Из Нового Света? Бог мой. А это?.. – Он посмотрел на меня.

– Это мой друг, мистер Себастиан. Он не из нашего цеха.

Я пробормотал что–то по поводу того, как мне понравилась постановка, и пожал актеру руку.

Мой друг сказал:

– Вы когда–нибудь бывали в Новом Свете?

– Мне еще не выпадала такая честь, – признался Верне, – хотя это всегда оставалось моей заветной мечтой.

– Ну–с, дорогой вы мой, – сказал мой друг с непосредственностью выходца из Нового Света, – может быть, вам и повезет воплотить вашу мечту в жизнь. Вот эта последняя пьеса. Никогда не видел ничего подобного. Это вы написали?

– Увы, нет. Автор пьесы – мой добрый друг. Впрочем, это я изобрел механизм, который создает движущиеся тени. Лучшего вы на современной сцене не найдете.

– Вы не скажете, как зовут драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с этим вашим другом лично.

Верне покачал головой:

– Боюсь, что это невозможно. Он человек с высокой профессиональной репутацией и не хочет делать свою причастность к театру достоянием общественности.

– Вот как, – мой друг вытащил из кармана трубку и сжал зубами мундштук. Затем он похлопал себя по карманам. – Простите великодушно, – начал он, – я, кажется, где–то забыл кисет с табаком.

– Я курю крепкий черный «шэг», – сказал актер, – но если вы не возражаете…

– Отнюдь! – искренне воскликнул мой друг. – Я и сам курю крепкий «шэг».

И он наполнил трубку табаком актера. Оба закурили, а мой друг расписывал перед Верне блистательные перспективы, которые ожидают труппу, когда она поедет с новой пьесой в турне по городам Нового Света, от острова Манхэттен до самой южной оконечности континента. Первым актом станет последняя из виденных нами сегодня пьес. Затем можно поведать, скажем, о власти Древних над человечеством и его богами, или показать мир варварства и тьмы, которые неизбежно воцарились бы, если бы не присмотр и забота со стороны Правящих семей.

– Тем не менее, автором всей пьесы должен быть этот ваш таинственный друг, и что в ней произойдет – решать только ему, – заметил мой друг. – Наша драма будет создана им. Зато я могу гарантировать вам многочисленную публику и значительную часть прибыли от спектаклей. Скажем, пятьдесят процентов!

– Это просто невообразимо, – откликнулся Верне. – Надеюсь, все эти перспективы не рассеются, как табачный дым!

– О нет, сэр! Ни в коей мере! – сказал мой друг, попыхивая трубкой и усмехаясь шутке актера. – Приходите ко мне в контору на Бейкер–стрит завтра утром, после завтрака, скажем, в десять, и приводите с собой вашего друга–драматурга, а я приготовлю контракты по всей форме.

После этого актер вскарабкался на кресло и захлопал в ладоши, призывая остальных к тишине.

– Дамы и господа! Я должен сделать объявление, – сказал он звучным голосом. – Этот джентльмен – Генри Кэмберли, антрепренер, и он предлагает нам отправиться с ним через Атлантический океан к славе и успеху.

Раздалось несколько радостных возгласов, а комик проворчал:

– Ну что ж, хоть придет конец селедке и квашеной капусте!

Все захохотали.

Провожаемые улыбками актеров, мы вышли из здания театра на окутанные туманом улицы.

– Дорогой друг, – начал я, – что бы вы там ни…

– Ни слова! – сказал он. – В этом городе много ушей.

И ни слова не было произнесено, покуда мы не наняли кеб. Забравшись внутрь, мы потряслись по Чаринг–Кросс–роуд.

И даже тогда, прежде чем сказать хоть что–нибудь, мой друг вынул трубку изо рта и вытряхнул пепел и остатки табака в небольшую жестянку. Он закрыл ее крышкой и спрятал в карман.

– Итак, – сказал он, – высокий найден, или я голландец! Теперь нам остается только надеяться, что жадность и любопытство Хромого Доктора приведут его к нам завтра утром.

– Хромого Доктора?

Мой друг фыркнул.

– Я его так зову. По следам и другим уликам было очевидно, что той ночью в комнату с Принцем вошли два человека: высокий, с которым, если только я не ошибаюсь, мы сегодня познакомились, и хромой, который распотрошил Принца как профессиональный хирург.

– Доктор?

– Именно. Мне неприятно это говорить, но мой опыт свидетельствует, что, когда врач идет по кривой дорожке, он становится более злобным и ужасным существом, чем даже худшие из обычных головорезов. Был ведь Хьюстон с его кислотными ваннами, и Кэмпбелл, который привез в Илинг «прокрустово ложе»… – и в таком духе мой друг продолжал распространяться до самого конца пути.

Кеб остановился у обочины.

– Я вас шиллинг десять пенсов, – сказал кучер. Мой друг бросил ему флорин – кучер поймал монету и прикоснулся к своей драной высокой шляпе.

– Премного вам обоим благодарен! – выкрикнул он, когда лошадь уже уносила кеб в туман.

Мы подошли к дверям нашего дома. Пока я отпирал замок, мой друг заметил:

– Странно. Наш кучер не обратил внимания вон на того господина на углу.

– Они иногда не берут пассажиров в конце смены, – сказал я.

– Бывает и так, – согласился мой друг.

Этой ночью мне снились тени, густые тени, которые заслоняли солнце, в отчаянии я взывал к ним, но они не слышали меня.