Фельдегеря генералиссимуса (СИ)

— Под эпиграфом не ставьте ничего, — сказал мне Павел Петрович. — Читатель сам поймет, что это перевод с английского некого письма весьма значительного лица к еще более значительному лицу.

Нечего и говорить, что эту ночь я спал отвратительно. И когда мы ранним утром сели с Павлом Петровичем в просторную коляску, когда Михеич натянул вожжи и, лениво взмахнув кнутом, крикнул: «Эх, болезные!» — и три клячи неспешно побежали по проселочной дороге, такой вдруг сон на меня напал, что через пять минут я уже спал. Но это был не тот сон, когда спишь, как говорится, без задних ног, а сон, когда не понимаешь — то ли сон это, то ли явь?

А Павел Петрович или не заметил, что я сплю, или специально, — полагая, что мне, спящему, в самый раз впарить свою «историю» о Пушкине, заговорил! И заговорил так сладко, так певуче и проникновенно, что я, пожалуй, даже если бы и не хотел спать, непременно заснул. Так что, любезные мои читатели, берите поправку, как говорят артиллеристы, на это.

— Вы, верно, ждете от меня рассказа о Пушкине? — начал он. — Так извольте. Вот вам мой рассказ о нем! Вы не поверите мне конечно, но именно в этот день, 27 мая 1804 года, он попросил меня обыграть драгунского ротмистра Маркова в карты!

Действительно, поехали мы в имение графа Балконского 27 мая сего года, но Павел Петрович и тут соврал. 27 мая, может, и попросил его Пушкин обыграть драгуна в карты. Но 27 мая по старому стилю, т. е. в пересчете на новый стиль, если не ошибаюсь, четырнадцатого мая или тринадцатого. И об этом я ему тотчас сказал.

— Ах, — всплеснул руками Чичиков, — вы все-таки не спите. Притворяетесь только.

— И что? — спросил я его. — Да, не сплю. Просто закрыл глаза.

— Вот и я решил проверить, спите вы или нет. Конечно же, это произошло не двадцать седьмого мая по старому стилю, а как раз в тот день, когда по вашему стилю двадцать седьмое мая! Впрочем, что-то одно… вы или слушаете меня, или ловите, будто шулера, на каких-то датах, или спите!

— Я вас слушаю.

— Тогда продолжаю.

— Отойдите «от явных чисел века, года, дня»! — процитировал он строчку из эпиграфа к этой главе и добавил: — Отойдите! Вам же самому легче будет поверить в то, что я вам сейчас расскажу. Итак. Александр Сергеевич объявился в нашем уезде в середине той зимы, сразу же после «воскрешения» Суворова. Кто он и откуда, никто не знал. Сам же о себе он таинственно молчал, но иногда ставил нас в тупик. Вдруг что-нибудь предскажет невообразимое. Его на смех подымут. А на следующий день — и сбудется! Я уже не помню, что именно сбывалось.

— Он вам и то, что вы драгуна Маркова обыграете, предсказал?

— Нет, вот это он мне как раз не предсказывал. «Павел Петрович, — завел он как-то со мной разговор, — ваш драгун Марков несносен!» — «Позвольте, — возразил я ему, — с какой стати он мой? И почему он несносен?» — «Ваш он потому, что в имении князя Ростова проживает, — ответил мне Пушкин. — А несносен он тем, что он счастливее меня в любви!» — «Так обыграйте его в карты — и вы с ним, как говорится, поквитаетесь!» — шутливо посоветовал я ему. Что драгун Марков был счастливее в любви, Пушкин ошибался. Они оба волочились за Катишь Безносовой (она в ту пору гостила у своей подруги Марии Балконской) — и сия барышня просто напросто их стравливала, кокетничая то с одним, то с другим. Кого она предпочитала, думаю, вы не забыли. «Но как я его обыграю? — воскликнул Александр Сергеевич. — Он и в картах счастливее меня!» — «Ну, тогда не знаю, как вам быть? Влюбитесь в другую!» — лукаво добавил я. Пушкин волочился за всеми нашими хорошенькими барышнями — но ни у одной не имел успеха! Разумеется, это его бесило. Скажу больше, стихи его, которые он им читал, их и отвращали от него. Столь они были прозаичны, так не похожи на настоящие! Думаю, это бесило его сильней. «Александр Сергеевич, — сказал я ему как-то раз, — ваши стихи опередили время лет на двадцать, а то и на все сто лет! Барышни, тем более уездные, не доросли до них еще. Сочините им лучше сказку! Уверяю, будете иметь успех!» Александр Сергеевич расхохотался: «Вы не подозреваете, Павел Петрович, как вы не далеки от истины. Через двадцать лет дочки этих барышень будут переписывать мои стихи в свои альбомы. Ох уж!.. и отомщу их мамашам. К тому же, — добавил он, — не за собственными дочками мне волочиться?!» Эти слова, скажу откровенно, меня озадачили. Пушкин понял, что сболтнул лишнего — и тут же заговорил о другом. А в том разговоре он как-то странно посмотрел на меня и сказал: «А обыграйте-ка вы этого драгуна! Я для вас тогда, что пожелаете, сделаю!» — «Хорошо, — неожиданно для него согласился я, — обыграю — да так, что он застрелится. Деньги у него казенные выиграю! Но вас ловлю на слове, Александр Сергеевич. Просьбу вы мою должны будете тотчас выполнить!» — «Непременно выполню! Говорите — какую?» — «Я вам потом скажу, когда его обыграю».

— И обыграли?

— Разумеется. И замечу, что играли мы в доме графа Балконского. Да-с! В этот дом я, как тогда говорили, был вхож. С радушием там меня принимали. — И он тяжело вздохнул и замолчал. Потом заговорил вновь: — Так вот, господин писатель, прошла неделя после нашего разговора. Съехались мы все трое к графу Ипполиту в гости. День был прекрасный. Но к вечеру дождь зарядил. Все, кроме меня, сели играть в карты. «А вы почему никогда не играете, Павел Петрович?» — спросил меня Пушкин. Мы с ним условились, что так он меня должен спросить. «Да видите ли, Александр Сергеевич, — ответил я ему этак свысока, — неинтересно мне играть с вами в карты. Ставки маленькие — да и..! — И я окинул небрежно взглядом собравшихся за столом и по драгуну нашему этим взглядом мазанул, будто пощечину ему, карточному шулеру, вмазал. Нет-нет (я уже говорил), записным, что называется, шулером он не был. Так по мелочи иногда этим баловался. Вот этот мой взгляд уязвил Маркова. В мелкие шулера я его тем взглядом записал. А он о себе мнил большее! «А не угодно ли вам, Павел Петрович, сесть со мной за стол — и проверить, кто из нас..?» — не договорил он, но я его отлично понял. «Извольте, — сказал ему, — Но я, как уже сказал, люблю играть по-крупному — и чтобы тут же, за столом, проигравший расплачивался. В долг, на мелок, лишь себе разрешаю играть, потому что денег с собой никогда не беру, так как никогда не проигрываю!» — «Так я отобью у вас охоту, Павел Петрович, в долг играть! — сдержанно ответил мне драгун. — Отучу от этой скверной привычки!» — «Сделайте милость, отучите! — усмехнулся я и сел за стол. — Так уж и быть, — сказал ему добродушно, — метайте банк вы, а я буду понтировать. — И мелком на сукне выписал пятьдесят тысяч. Спросил: — Вас эта цифра не затруднит?» — «Нет, не затруднит!» — ответил он и вытащил из пояса пятьдесят тысяч ассигнациями. Он казенные деньги, сто тысяч, при себе носил, зашив их в пояс. Боялся, украдут! И еще растолкую вам и нашему читателю. Мы в фараона с ним сели играть. Правила сей карточной игры просты. Играющие получают по колоде карт. Заметьте, колоды новые. Их прямо за столом распечатывают: крест-накрест заклеенную колоду особым движение левой руки сжимают так, что заклейка с треском лопается. С этим наш драгун превосходно справился. И стал метать, т. е. класть карты по обе стороны от себя: то справа, то слева. Я же, заранее, из своей колоды вытащил карту и положил ее на стол вверх рубашкой, к тому же загнул ей угол. Не долго мне пришлось ждать, когда она ляжет слева от Маркова. На третьей карте и легла! «Выиграла! — сказал я ему и перевернул свою карту. Тройка легла слева от драгуна. — Еще?» — спросил я его. «Разумеется», — ответил он мне спокойно. Думаю, он в ту минуту даже не понял, что пятьдесят тысяч казенных денег проиграл. Так все это быстро произошло. А деньги ведь для покупки воздушных шаров были предназначены! Я даже не стал стирать щеточкой прежде мной мелком на сукне написанное. Он вынул из пояса оставшиеся у него от казенных денег пятьдесят тысяч. Нам вручили новые колоды. Моя карта легла слева от него тут же — первой! «Проклятье!» — выкрикнул он, а я ему даже с некоторой досадой объявил: — «Однако, как вы скоро семерку мою выложили! Не дали мне ожиданием ее выпада насладиться!» — «И не дождетесь!» — ответил он все так же спокойно и вышел из комнаты. Надо отдать ему должное. Умел держать удар, по крайней мере на людях, драгунский ротмистр Марков. А вот когда остался наедине, то струсил. Через полчаса к нему в комнату зашли, чтобы деньги те казенные ему вернуть! Нет-нет, это был не я. Насладиться выигрышем мне Катишь Безносова не дала. «Я сейчас видела, как Марков выбежал от вас с таким мраморным лицом, что я требую от всех вас объяснений! — вошла он к нам в комнату. — Что случилось?» — «Ротмистр Марков, — ответил граф Ипполит, — только что проиграл сто тысяч казенных денег». — «Какой ужас! Кто это посмел сделать? Вы, Александр Сергеевич?» — «Нет, — ответил я за него, — это посмел сделать я, Катерина Гавриловна». — «Тотчас же верните ему деньги!» — «Это невозможно. Да он и не примет их от меня!» — «Тогда дайте их мне. Я сама их ему верну!» — «И это невозможно!» — «Почему, Павел Петрович?» — «Невозможно для вашей чести!» — «Ах, оставьте! Вздор какой! Какая честь, если он застрелиться может!» — «И непременно застрелится, если эти деньги вернете ему вы». — «Но как же тогда нам быть? — спросила она меня, наморщив свой прелестный лобик. — Кто должен вернуть ему эти деньги?» — «Никто! — ответил я ей непреклонно. — Никто, — повторил еще раз. — Никто, потому что свои выигрыши на ветер не бросаю!» — «Ах, вот вы как!» — возмутилась она и вышла из комнаты. А через пять минут к нам заявилась ее гувернантка Лизи! «Господин управляющий, — выпалила мне пренагло эта тощая селедка, — я хочу с вами сыграть в карты!» — «Я с женщинами не играю. И, насколько понимаю, вы хотите выиграть у меня сто тысяч!» — «Именно так! И ни шиллингом больше». — «А деньги при вас есть? На мелок с вами играть не намерен!» — «На мелок? — не поняла англичанка. — Что значит ваш русский «мелок»?» — «А то и значит, что и у вас, англичан. В долг с вами играть не буду!» Тощая селедка чуть смутилась. «В долг не будете? — наконец спросила она. — Так я не собираюсь занимать у вас деньги в долг. Зачем мне их у вас занимать? Я же их у вас сейчас выиграю!» Скажу откровенно, я даже смешался. Так поразил меня ее наглый ответ. Но все равно играть с ней на мелок не согласился. «Павел Петрович, — вдруг обратился ко мне граф Ипполит. — Если она проиграет, я расплачусь с вами!» И с такой мольбой на меня посмотрел, что я согласился. «Но, — заметил ему тут же, — я и вас щадить не буду!» — и вывел на сукне ровно сто тысяч. — Метайте банк, мадам!» — «Мадмуазель», — поправила меня англичанка и стала метать банк. На шестой, кажется, карте я ей сказал: «Туз выиграл!» — и открыл свою карту. «Ваша дама бита!» — ответила тощая английская ведьма! Налево от нее лежал туз, направо — дама. Я посмотрел на свою карту. Боже, как я мог обдернуться — и вместо туза взять из своей колоды даму пик!