Фельдегеря генералиссимуса (СИ)

— В каком?

— В первом — от двери. На третьей полке снизу, видите Плутарха?

— Вижу.

— Так возьмите его и откройте на сто первой странице. Там мой документ первый!

Я взял книгу, открыл ее на сто первой странице, потом стал перелистывать ее от корки до корки, даже потряс корешком вверх, чтобы этот документ из нее вытряхнуть.

— Что — нет? — спросил меня спокойно Павел Петрович и воскликнул: — Я так и знал! Уничтожил он его.

— Кто уничтожил?

— Неважно кто. Важно, что уничтожил! — выкрикнул он победно. — Не знал злодей, что у меня на сей документ копия осталась. — И он с потолка кинул мне листок, сложенный самолетиком. Самолетиком листок покружил в воздухе и на стол ко мне спланировал. Я его развернул, разгладил.

— Перепишите его в качестве эпиграфа к следующей главе, а после я дам необходимые пояснения к сему документу! — наставительно и строго сказал Павел Петрович — и опять исчез. — До завтра, — лукаво улыбнулся на прощанье.

Глава шестая

— Ну и зачем ты ко мне с того света заявился? — спросил недовольно старый князь Суворова. — Говори! Мы одни с тобой тут в моем кабинете. Так зачем явился? Зачем Павлушку своего всем выдал?

— Одни ли? — усмехнулся Александр Васильевич. — И какого Павлушку я всем выдал? Управляющего твоего?

— Нет, не управляющего, а своего императора Павла Петровича! Поди, он тебя ко мне послал? Опять какую-нибудь с ним каверзу петушиную удумали? Какую же?

— Каверзу я один, без него, удумал, ваша светлость. Затем к тебе и приехал. — Александр Васильевич замолчал. Прошелся по кабинету. — А ты все тот же, Николай. Колючий. Так ведь и я не сахарный. Поможешь или нет? — вдруг спросил неожиданно серьезно. До этого они с князем этакими петушками друг на друга налетали — разве только крыльями по бокам себя не хлопали, шпорами петушиными по паркету не звенели.

— Говори, что ты от меня хочешь? — нахмурил брови старый князь. — Ежели не против моей чести и твоей… и не против чести Отечества нашего, помогу!

— Карту не разучился читать? — не преминул уколоть своего лучшего друга генералиссимус — и достал с груди сложенную вчетверо карту, разложил ее на столе княжеском. — Смотри, здесь все наши планы расписаны, как мы Константинополь, Византию от турка будем отбивать!

Старый князь склонился над картой.

— Да, — сказал он чуть погодя, — лихое дело ты затеял, разбойницкое!

— Это почему же, ваша светлость, разбойницкое?

— А потому! Чем вам турка не угодил? Зачем вам Византия эта? Ее в каком веке турки завоевали? А вы через столько лет решили освободить. Поздно спохватились! Раньше надо было. При царе-горохе! — И старый князь захохотал. — Впрочем, — перестал он смеяться, — при том же царе гороховом вы нынче живете. Так в чем твоя просьба?

— При гороховом царе, может быть, мы живем. Но ведь не только живем — а еще и умираем! Вот беда-то в чем. Неужели не понял, что смерть мы под Константинополем свою найдем. Ладно бы, ваша светлость, я один там голову свою сложил. Один раз похоронили — второй раз будет легче похоронить. Сто тысяч солдатушек наших русских мы там погубим! Они-то в чем виноваты? Вот о чем моя печаль. — И Суворов взял карту со стола, сложил ее вчетверо. — Прощай, ваша светлость!

— Постой, ирод! — закричал старый князь. — Меня в их смерти хочешь укорить? Не выйдет. Говори, что от меня ты хочешь? Что я должен сделать?

— Фельдъегеря в декабре месяце с письмом нашего императора к императору Франции надо перехватить, — сухо сказал Александр Васильевич. — И вместо него моего фельдъегеря с моим письмом к Наполеону отослать!

— Всего-то, разбойничья твоя душа! — захохотал старый князь. — На дороге большой с кистенем побаловаться. И как я этого фельдъегеря от других отличу?

— Всех фельдъегерей придется перехватывать!

— А их тебе не жалко? С ними как прикажешь поступить? Придушить или зарезать?

— Вязать их будете, а через два месяца отпустите.

— А если не получится, Сашка, вязать их? На чьей совести они будут?

— На моей, князь!

— И на моей тоже!

— А что?! — склонился над моей головой Павел Петрович, — Верно, все в точности написали. Только почему документ мой не присовокупили? Хотя, думаю, ваш эпиграф, как говорится, не в бровь, а в глаз! Александр Сергеевич ведь тоже к нашим фельдъегерям свою руку гения приложил.

— Фу, черт! Как вы меня напугали, — отпрянул я от него. — При чем здесь Пушкин? Я просто, без задней мысли, его процитировал.

— А вот он, когда сказку свою о царе Салтане писал, нашу сказку в уме держал.

— Утомил ты меня, Павел Петрович, своим Пушкиным! — выкрикнул я в озлоблении. — Рассказывайте о нем сейчас же, а то брошу все — и уеду. Пусть он сам роман этот дописывает.

— Не кипятитесь — сейчас расскажу, но прежде главу эту до конца допишите.

— Я ее уже дописал!

— Нет, не дописали. Она без моего документа, что вам давеча с небес ангельских спустил, неполной будет, недостоверной.

— Так он же на английском — ваш документ! — воскликнул я.

— Ах, вот в чем вся загвоздка! — ехидно засмеялся Павел Петрович. — Английским языком не владеете. Так я вам его переведу с английского на наш… на русский язык. — И он стал его переводить, что называется, с листа, поэтому за достоверность перевода не ручаюсь, а подлинник, т. е. его копию, предоставить не могу. Она тотчас в воздухе растаяла, как он свой перевод сделал.