Ветвь оливы

Он только продолжал хлопать глазами. Его лицо сплошь покрывали веснушки и оспины, а на голове не иначе как свила гнездо болотная цапля.

— Господин, не надо вам туда ехать! Да еще одному! Вот кабы с подмогой — иное дело. А то пропадете.

— Ты меня знаешь?

— Знаю, ваша милость! Как не знать?! — Ну да, вся маскировка была условной, да и та была забыта еще в Труа. Кто издали будет разбираться, закрашена ли звездочка на лбу Танкреда? Не говоря уж о том, что с тех пор, как я потерял шляпу, моя собственная масть была очень даже заметна.

— Ясно…

— Ваша милость, а почему это вы привязаны к седлу?

— Долго рассказывать. Лучше помоги мне это исправить.

— Это я мигом… — Несмотря на такое обещание, он только озадаченно подергал веревку, ломая голову, как развязать такой узел.

— Будет лучше, если ты дотянешься до моего кинжала и просто ее разрежешь, право слово.

Парень вытаращил глаза еще больше и благоговейней:

— Эге!.. — но кинжал благополучно вытащил, и мы наконец быстро покончили с досадным недоразумением, бросив его обрывки на дорогу.

— Так что случилось? — спросил я.

— Разбойники-гугеноты! — пояснил крестьянин. — Недавно вошли в деревню.

— Так-таки разбойники? — поинтересовался я. — И что поделывают?

— Пока ничего, — нервно ответил парень. — Только обстреляли немного нашу церквушку, а потом засели в лучшем доме. Что дальше будет, не ведаю, их ведь аж сотня!

— Чудно!.. — вырвалось у меня.

— Как это? — поразился парень.

— Где они? Я должен сам посмотреть, что там творится.

— Ради Бога, не делайте этого, ваша милость! — он даже подскочил на месте, вытаращив глаза.

— Почему это?

— Они же нечестивцы! Гугеноты! Богохульники! Убивцы!

Зато, судя по поведению, не хранители. А какие еще бесхозные гугеноты, числом около сотни, могли бы заплутать в здешних местах и еще не встретиться ни с одним патрулем, о которых говорила Диана?.. Правда, я пока и сам еще ни с одним не встретился…

— Не спорю. Но если ты хочешь, чтобы ничего плохого не произошло, ты должен отвести меня туда.

В восторг парень не пришел, наоборот, начал оглядываться, видно, раздумывая, как бы половчее сбежать.

— Эй, погоди, — позвал я мягко. — Как тебя зовут?

— Матье, господин, — ответил он убито, словно я спросил его лишь затем, чтобы заказать потом заупокойную службу.

— Не пугайся, Матье. Я не прошу, чтобы ты шел со мной до конца. Покажи мне издали или просто объясни как следует, как добраться до твоей деревни. Сдается мне, у меня найдется, что сказать тем людям, которых ты видел. И обещаю, если у меня все получится, деревню не тронут, а если не получится или если просто тянуть, то — как ты думаешь, чем все кончится?

Матье промямлил что-то неразборчивое и уставился в землю с таким решительным видом, будто ставил в разговоре точку. А потом, застыв так, начал всхлипывать.

Нельзя требовать от человека слишком многого. К тому же, в его классе безрассудная храбрость не поощряется — в нем она может укоротить жизнь, как в никаком другом.

— Ладно, забудь об этом, приятель. Спасибо за предупреждение. Оно тоже дорогого стоило, — я вытащил из кошелька золотую монетку и когда он на мгновение поднял голову, бросил ему. Матье машинально поймал ее, потом, приглушенно взвизгнув, выронил в дорожную пыль.

— Это золото!..

— И что с того?

— Постойте! Я вам все покажу!

— И с какой стороны лучше подъехать?

— Ага, и с какой стороны! Тут с полмили будет!

— Ясно. Влезай на лошадь.

— Что-о?!..

— Давай, только быстро, — я протянул ему руку. — Садись позади меня.

Матье вытаращил глаза до отказа — я уж думал, что дальше некуда, поглядев на ворчливо похрапывающего Танкреда с благоговейным ужасом и нерешительно улыбнулся, верно подумав, что никогда не считал столь благородное животное пригодным для своего простецкого седалища.

— Не тяни! — Мне было не до его самокопаний.

Он зажмурившись, несмело ухватился за мою руку, и я попытался помочь ему забросить его бычье тело на спину коня. И в итоге чуть не свалился вслед за ним. Этот переросток повис как куль с овсом. С выбитым плечом это было куда как кстати.

— Балбес, — пробормотал я беззлобно, восстановив равновесие. — Поставь ногу в стремя, я же освободил его, и от земли оттолкнись, неужели никогда даже на водовозную клячу не влезал?

— Прощенья прошу, господин. Я того… засмущался.

В конце концов с грехом пополам мы оба оказались наверху, и преодолели основной участок пути на оптимальной скорости. Матье сзади что-то подвывал, но по-моему, ему путешествие понравилось и таким образом он выражал свой азарт. Ближе к назначенному месту мы остановились и спешились на краю опушки, подходящей к относительно безопасному концу деревни.

— Вон там, — сказал Матье, возбужденно протягивая руку. Лихая скачка и сознание собственного героизма пошли ему на пользу. Хоть зубы его еще стучали, но щеки раскраснелись и глаза живо блестели.

Деревня пока выглядела целой, но тихой и как будто вымершей. Только в отделении, куда показывал парень, раздавалась какая-то перебранка, сменявшаяся то и дело многоголосым гулом. Это место загораживал от нас свиной загон и стена амбара.

— Пока все пристойно, — признал я. — Послушай, приятель, ты оставайся здесь и позаботься о коне. Не высовывайся, а я пойду погляжу, что к чему. Можешь зайти в лес поглубже, но только так, чтобы я мог тебя найти, ладно?

Я выбрался из кустов и почти не прячась, так как лишние строения служили хорошей преградой от случайного взгляда, быстро пошел в сторону загона, обогнул его, не забывая все же внимательно посматривать по сторонам. Амбар прикрывал меня надежно, а свиньи заглушали все нечаянные звуки. Никогда ведь никого не интересует — может ли к ним подобраться всего лишь один человек, верно? Скоро я начал различать голоса, и слова, которыми они обменивались.

— Хватит с меня детских сказок! — резко говорил голос немного в нос, с отчетливым гасконским акцентом. — Нас предали! И вы это отлично понимаете! Все эти чертовы паписты — предатели! Они заманили нас в ловушку, они сбили нас с толку, чтобы рассеять наши силы и уничтожить нас! Вы видели, кто на нас напал! Видели, кто их вел?! А в Париже, этом городе-вертепе, мы-то думали, что мы заодно! Как же!..

Толпа одобрительно загудела. Что ж мне так не везет с гасконцами? — подумал я не без иронии.

— Дю Барра, — ответил ему твердый молодой голос с очень похожим акцентом, и к тому же, хорошо знакомый. — Вы, конечно, только и рады припомнить старые счеты! Неужто это все из-за того «пушечного переполоха», который вы никак не можете переварить? — Чувства меня настигли самые смешанные. Я рад был услышать д’Обинье, присутствия которого никак тут не ожидал, но слова «пушечный переполох» не слишком меня обрадовали. Если у кого-то, достаточно шумного, есть претензии к тому, что когда-то мы натворили вместе с Раулем и Готье, мое появление вряд ли его успокоит.

— Во время пушечного переполоха погиб мой брат! — пылко заявил первый гасконец, усугубив мою легкую меланхолию.

— Это война, дю Барра. Мы все друг друга убиваем. А вы никогда не слышали поговорку: «Кто старое помянет, тому глаз вон»?!

По толпе, хоть и негусто, прокатился невольный смех. Что ж, это немного, но обнадеживало.

— Это был он! — воскликнул дю Барра. — Д’Эмико-Левер! А де Флёррн последнее время водил с ним дружбу! И с другими «героями», — это слово дю Барра буквально выплюнул, — той подлой вылазки!

— Что касается «героеф той подлой вылазки», — услышал я, снова не без облегчения, спокойный голос Таннеберга. Правда, редко у него так сильно проявлялся акцент, и значит, он был отнюдь не спокоен. Но по крайней мере, он был жив-здоров, и это меня порадовало. — То я пыл бы не прочь, чтобы они были на нашей стороне. Увфы. С ними всего лишь случшилось то, что случшалось со многими, нашими жше товарищами! Мы знали их! И они знали нас! Но мы их большше не узнаём, и они нас не узнаютт! И в этом ужше виноваты не паписты. Им тожше достается. Так может, это вы заодно с нашими врагами, дю Барра?