Ревизор Империи (СИ)

"Красиво излагает. Значит, полковник в ресторане тоже про это, но другим языком? Либо и то и другое пропаганда? А когда цель обозначена плохо, хватают всех."

— Спасибо, что предупредили. Буду знать, кого опасаться.

— Да я бы сказал, опасаться нынче надо совсем другого. Почти доподлинно известно, что в конце лета Германия объявит войну — так она получит возможность реквизировать созревший урожай. И тогда по империи ударят изнутри — украинские и прибалтийские националисты, прикормленные немцами, кавказские и туркестанские, прикормленные англичанами, про Финляндию уже не говорю. Государство будут расшатывать с одной стороны либералы, координируемые масонами, чтобы освободиться от государственной опеки и планов, а с другой — социалисты, требуя железной рабочей руки над частным капиталом. Нынешняя система политического сыска остановить эту лавину уже не сможет. Мы ловим террористов и предаем их в руки правосудия, а добрые присяжные их отпускают, потому что в душе русского человека укоренилась привычка видеть в государстве не защитника, а угнетателя. Наше просвещенное общество простит Варраву и распнет Христа. Если ничего не менять, держава погибнет.

— И это говорите вы?

— Да. Это не провокация, просто, как мне кажется, вы способны воспринимать подобные вещи без излишнего мелодраматизма. Возраст, жизненный опыт.

— Но ведь, наверное, что‑то будут менять? — произнес Виктор, стараясь придать голосу растерянность.

— Есть такие планы, и они уже не составляют тайны. Чрезвычайные обстоятельства диктуют чрезвычайные меры. Поэтому есть сразу по объявлению войны намечено создание Чрезвычайной Комиссии — универсального учреждения розыска, дознания, вынесения приговоров и приведения их в исполнение. Революционеры, нелояльные элементы, все, кто может представлять угрозу державе, будут взяты под стражу или высланы в удаленные места империи, с введением для них трудовой повинности, чтобы все работали на нашу победу. Массовые репрессивные меры не просто обезглавят, а и полностью искоренят внутреннюю угрозу.

— А если начнут сопротивляться?

— Ну, в случае организованных выступлений для репрессированных будут созданы концентрационные лагеря, по типу британских, так, чтобы заключенные под стражу смогли также отбывать трудовую повинность, например, работать на заготовке леса. При попытке террора, как вы понимаете, прибегнут к расстрелам. В общем, жестокость репрессий будет определяться степенью угрозы державе.

"Мотать надо", мелькнуло в голове у Виктора. "Знаем мы, как в таких случаях разбираются. За эти пару месяцев поднакопить деньжат — и в Америку. А оттуда уже помогать".

"А у тебя совесть есть?" — спросил он себя через мгновенье. "Кто‑то, может, родные твои, будут гнить в окопах, голодать, а ты — за чашкой кофе газеты просматривать, да еще и сокрушаться, как России не везет? Как нынешние эмиграшки в Инете? А что ты сделал, чтобы России везло? Боишься в ЧК загреметь? А мужики не боятся в штыковую ходить, газами травиться, под танки с твоей бандурой бросаться, да? Радуешься, что образованный, да, мужики неграмотные за тебя помирать будут. Да это правильно, что такую "тилигенцию", как ты, в подвалах расстреливали. Она больше и не стоит".

— Так что вам, собственно, в этом случае, бояться нечего, — продолжал Веристов.

— Ну, конечно. Тем более, я не масон и не революционер, меня это все не касается.

— Вас‑то как раз касается. Причем лично.

— Это как?

— Ну, Аристарх Петрович же прочит вас в будущую приемку. А она как раз будет в составе чека. Так что его расчет — заполучить на должности в чека своего человека. Ну, расстреливать вы сами не будете, а вот выявлять саботаж на заводе…

"Ни фига себе пельмень. Меня — в чекисты? Интересно, кожаный прикид дадут? Хотя фигня все, эти прикиды, тут так: сегодня ты на расстрел отправляешь, завтра тебя."

— Правда, у проекта есть противники, и они будут пытаться задержать его принятие.

— Ну да, — поспешил согласиться Виктор, — враги государства.

— Да если бы враги. Генералитет определенно против. Создание Чрезвычайной Комиссии предполагает, что ей будет передана и военная разведка и контрразведка. С одной стороны, это хорошо. Военная контрразведка должна быть строго централизована. Если мы пустим это дело на самотек, все в армии начнут создавать свои контрразведывательные органы, и последние вскорости превратятся в клоаки, в шайки вымогателей и мародеров под прикрытием воинских частей и армейских чинов. Это же очень просто — хватать обывателей якобы по подозрению в помощи врагу, потом требовать выкуп или изъять при обыске ценности и прикарманить. Самостийному созданию личных контрразведок будет положен конец. У служащих в чека будет мало денежной наличности и золота, но они за свою усердную деятельность будут награждаться казенным имуществом без передачи в частное владение, после окончания службы — высокой казенной пенсией. Так мы ограничим мздоимство и злоупотребления властью.

— Разумно, — снова поддакнул Виктор. В жизни бывают моменты, когда не имеет смысла спорить с собеседником.

— Но — есть другая сторона. Каждый из армейских чинов не хочет выносить сор из своей избы, потому они все хотят удалить из армии сотрудников тайной полиции. А у того же Добруйского, конечно, в армии товарищи, связи, боевые воспоминания, это тоже род влияния. Короче, господин полковник колеблется и будет искать выгоды при любом раскладе…. А теперь, когда вы представляете себе общую ситуацию…

Веристов неторопливо зацепил отрезанный кусочек котлеты вилкой и, прожевав, отхлебнул молока.

— Недурно готовят… Так вот, раз вы представили себе общую ситуацию, можно поговорить о вас.

Виктор вдруг услышал сквозь неторопливую мелодию музыкального ящика, как вдали, в цеху у рощи, ухает молот, за который стали рабочие второй смены. "Бух — бух…" Нет, молот всегда так бил, с начала смены, просто он, Виктор, привык, и мозг его перестал воспринимать эти звуки. А сейчас он снова был весь во внимании.

— Что‑то случилось?

— Как вам сказать… Случилось. Военная контрразведка подозревает вас в убийстве Прунса.

Спокойно, подумал Виктор. Это может быть банальная провокация. Вот так бахнуть по голове в тихой спокойной обстановке, человек растеряется и себя выдаст.

Виктор отхлебнул кофе. Он был очень ароматный, здешний кофе. В чем его готовят, наверное в турке? Теперь надо отрезать ножом и вилкой кусочек лангета и не спеша жевать. Пусть Веристов снова что‑нибудь скажет.

— Вы, наверное, не поняли… Армейцы подозревают не всех подряд. Они подозревают вас в первую голову.

— С чего это вдруг? — равнодушно произнес Виктор. — Я его даже не знал.

— Очевидно, постарался Коськин. Знаете, на любого человека всегда можно подобрать косвенные улики и выстроить из них такую логическую цепь, что человек будет выглядеть кем угодно. Революционером, террористом, шпионом, убийцей. Особенно когда контрразведка встревожена и везде ищет шпионов и саботаж. И ищет не зря: у нас тоже есть данные о том, что на заводе определенно есть гнездо германских агентов, и если за пару месяцев его не выявить, и не выяснить планы диверсий, последствия будут очень печальны. Более того, по непроверенным агентурным данным, возможно, есть двойной агент, который работает и на немцев, и на гостапо. Короче, удобный случай показать рвение. При этом в отношении вас у господина капитана есть мотив — он все же считает вас моим агентом, и, разоблачая вас, как пресловутого двойника, он получает возможность посадить в лужу тайную полицию. Надеюсь, вы понимаете, зачем.