Ревизор Империи (СИ)

Обедать к Причахову Виктор шел с приподнятым настроением: где‑то минут за сорок до перерыва его позвали в кассу, где выдали премию в пол — оклада.

"Интересно, премии здесь обмывают?" — думал он, пробираясь между столиками. "И вообще, надо как‑то выглядеть более общительным…" Он направился к дальнему окну залы, где что‑то весело обсуждали коллеги из "Голландской казармы", но тут дорогу ему преградил невысокий, худощавый молодой человек в светлом костюме с итальянскими усиками.

— Виктор Сергеевич, добрый день! Тропинкин, Евгений Николаевич, "Брянские вести". Не угодно ли до моего столика? Специально приехал утренним поездом в Бежицу, чтобы встретиться с вами, но мне сообщили, что вы сильно заняты. Не возражаете против недолгой беседы во время трапезы? Человек!

"Придется присесть. Господин журналист человек настырный и привлекает внимание."

Виктор заказал почки и окрошку, решительно отвергнув попытки представителя прессы разнообразить трапезу спиртным и заплатить за обед.

— Врачи, знаете, не рекомендуют. Воздерживаюсь. Так что же вызвало такой интерес у уездной прессы к моей скромной персоне?

В руках Евгения Николаевича моментально появился большой зеленый блокнот со скругленными углами, похожий на книжку карманного издания, но с толстым картонным, обтянутым зеленой материей переплетом; в правую руку, словно сам собой, из корешка выскочил карандаш.

— Наших читателей интересуют все необычайные случаи и происшествия в городе и уезде. Шофер пивоварни Буркатовского, Максим Солонин, рассказал нам, что в Пасху, пятого числа, вы неожиданно появились из воздуха на перекрестке Бежицкой и Церковной. Шоферу пришлось употребить все свое умение, чтобы не совершить наезд на вас. Не могли бы вы поделиться с нами подробностями этого загадочного случая?

Виктор улыбнулся.

— Хороший вопрос.

Теперь в его распоряжении была пара секунд, чтобы обдумать ответ.

31. Пятница выживания

— Хороший вопрос, — повторил Виктор.

Журналист устремился в слух. Его карандаш замер на чистой странице блокнота, словно спринтер на старте.

— Уважаемый господин Тропинкин, — продолжал Виктор, — мне, конечно, очень жаль, но в данном событии нет совершенно ничего необычного. Мы живем в начале двадцатого столетия, известно, что все так называемые чудеса, таинственные вещи — все это проявления разных законов природы и особенностей нашей психики. Шофер мог отвлечься, слыша церковный звон, из его памяти мог выпасть момент, когда он видел меня, идущего через дорогу… Я же тоже не заметил его машины, значит, для меня, она тоже вроде как появилась из воздуха. Верно?

— Это логичное объяснение. Однако вы были практически тут же схвачены филерами бежицкого гостапо и заключены под стражу.

— Мне принесли официальные извинения, которыми я полностью удовлетворен.

— Однако до этого случая вас никто в Бежице не видел.

— Ну, возле станции часто встречаются люди, которых ранее до этого никто не видел.

— Вы хотите сказать, что приехали поездом? Если не затруднит, то каким и откуда? В это час поезд не проходит.

— Ну, вы простите, но это уже подробности частной жизни. На чем приехал, ожидал ли на станции, чего ожидал, откуда приехал… Духовное раздевание на публике устраивать не собираюсь.

— Жаль, — вздохнул Тропинкин, пряча в карман блокнот и карандаш, — жаль. Наша редакция готова вознаграждать тех, кто предоставить ей что‑либо интересное для читателей. А вы, Виктор Сергеевич, безусловно, человек необычный. Только приехали, никому не известны, и уже — в "Версале" с представителем губкомиссара. Говорят, вы предотвратили на заводе какую‑то аварию?

— Ревизор из Петербурга, инкогнито? Ну что вы, право. Я всего лишь скромный служащий паровозного завода, остальное — чистая случайность. А говорят — ну, Бежица — деревня, в ней про каждого что только не говорят. Сенсаций не происходит, а людям каждый домысел — развлечение.

— Да, вы правы. На всякий роток не накинешь платок…

— Мне действительно очень жаль, что вы угробили столько времени и потратились, и без всякого результата.

— Ну, не совсем без результата. Во — первых, в Бежице появляются прокламации, и я взял интервью у представителей власти, какие меры принимаются. На заводе же действует обширная подпольная организация, правда, последнее время стачек или демонстраций не случалось, только тайная маевка была первого числа, но на это смотрят сквозь пальцы. Знаете, местность у завода лесистая и хорошо известная местным, казаков туда посылать бесполезно, да и на законную манифестацию профсоюзов близ храма Преображения собралось куда больше…

"Значит Первого мая — легально и нелегально? Рабочий раскол? Интересно…"

— Кроме того, — продолжал журналист, — много неясного вокруг гибели инженера Прунса и бегства рабочего, разлившего масло. Знакомые мне люди на заводе уверяют, что Прунс кому‑то мешал…

Виктор сделал вид, что мешает сметану в окрошке, что дало некоторую паузу.

— Ну, не знаю, кому он мог мешать, — промолвил Виктор. — Я, например, его даже не знал и не видел, и не успел ни от кого услышать о погибшем ничего плохого.

— Наверное, теперь и не услышите — о покойных нельзя говорить плохо… Кстати, что у вас там говорят о возврате бронеходов на завод? Вы же в инновационном бюро работаете?

— Наш завод, — скучным голосом начал Виктор, — выпускает паровозы, рельсы, мосты, краны, сельскохозяйственную технику и трактора. Поступив на службу, я начал заниматься сопровождением колесных тракторов "Северянин", был в цеху, это могут подтвердить рабочие тракторного производства, которые меня там видели.

— Я вас понял, — вздохнул журналист, — хотя многие, с которыми доводилось беседовать, более многословны. Не читали моего репортажа о первых учениях императорского воздушно — десантного батальона? Нет? Так я скажу в редакции, чтобы прислали номер на ваш адрес. Вы ведь у вдовы Безносюк живете.

— Спасибо. С большим интересом прочту. Знаете, если вас интересуют разные интересные вещи, как вам новая гипотеза о Венере?

— Венере?

— Которая вторая планета от Солнца. Поверхности ее астрономы не видели, она всегда скрыта облаками. Представляете, есть такое мнение, что под облаками нет воды и жизни, а сплошная каменистая пустыня. На поверхности может плавиться свинец, там температура четыреста пятьдесят градусов, а давление — как на дней глубочайшей из впадин Мирового Океана…

— Как пообедали? — лицо Бахрушева излучало сияние.

— Журналист один пристал. Но я ему в основном о космосе.

— Прекрасно, прекрасно… А у меня для вас сюрприз… "Вам не понять, вам не понять, вам не понять моей печали…"