Альтернативная история

На экране показывали встречи на высшем мировом уровне, посвященные празднованию Рождества на территории Двух Империй. Он без особого интереса слушал поздравления из ленинградских и московских гарнизонов, с арктической метеостанции, плавучего маяка, из миссии в Восточной Африке. В три часа дня должен был выступать фюрер. В этом году Зиглер впервые выступал перед Эдуардом VIII.

В гостиной постепенно собрались все приглашенные. Но ее по-прежнему не было. Мэнверинг допил пиво, подошел к бару, взял еще один бокал и пачку сигарет. Досада и раздражение, охватившие его утром, теперь медленно превращались в стойкое чувство тревоги. Он впервые задумался, не могла ли она на что-нибудь обидеться?

Пришло время, и в гостиной зазвучал гимн Германии. Мэнверинг вместе со всеми гостями поднялся и неподвижно стоял, пока не смолкли торжественные звуки. На экране появилась знакомая комната в Канцелярии: высокие панели темного дерева на стенах, темно-красные портьеры, большой символ свастики на столе. Фюрер, как всегда, говорил безупречно, но, слушая его речь, Мэнверинг задумался о том, как тот постарел.

Выступление закончилось. Мэнверинг понял, что не услышал ни слова из того, что было сказано.

Зазвучала барабанная дробь, и заговорил король: «И вновь, в Рождество, для меня… большая честь и удовольствие… обращаться к вам».

Голова разрывалась на части; Мэнверинг стремительно поднялся и подошел к бару.

— Ганс, вы не видели мисс Хантер? — обратился он с вопросом.

В сознании Мэнверинга одна за другой взрывались маленькие бомбы.

— Сэр, прошу вас, тише… — ответил Ганс.

—  Вы видели ее?

Ганс посмотрел на большой экран и перевел взгляд на Мэнверинга. Король продолжал выступление: «Было… много проблем и трудностей. Возможно, еще больше ждет нас впереди. Но с… Божьей помощью мы сможем все преодолеть».

Шофер облизнул пересохшие губы.

— Прошу прощения, сэр. Я не понимаю, о чем вы говорите, — произнес он наконец.

— Как мне найти ее комнату?

Большой рослый человек, казалось, попал в ловушку, словно мелкий зверек.

— Мистер Мэнверинг, прошу вас… у меня могут быть проблемы.

— Где находится ее комната?

Кто-то из гостей обернулся и сердито шикнул на них.

— Я не понимаю, о чем вы, — ответил Ганс.

— Ради бога, Ганс, ведь вы поднимали наверх ее вещи. Я видел вас!

— Нет, сэр.

На мгновение ему показалось, что гостиная начала вращаться, подобно детской карусели. За баром была открытая дверь. Шофер отступил назад.

— Сэр, прошу вас… — начал он.

Там находилось складское помещение. На полках стройными рядами стояли бутылки с вином, чуть ниже располагались кувшины с маслинами, яйца, грецкие орехи. Мэнверинг закрыл за собой дверь, стараясь справиться с охватившей его бурей чувств и во всем разобраться.

— Сэр, — обратился к нему Ганс, — зачем вы спрашиваете меня о том, что мне неизвестно? Я не знаю мисс Хантер. Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Где находится ее комната? — воскликнул Мэнверинг. — Я требую, чтобы вы немедленно мне ответили!

— Но я не знаю, сэр!

— Вы привезли меня вчера из Лондона. Этого вы отрицать не можете?

— Нет, сэр.

— Вы привезли нас вдвоем с мисс Хантер?

— Нет, сэр!

— Да будьте вы прокляты, где она?!

Лицо шофера покрылось легкой испариной. После долгого молчания он опять заговорил:

— Мистер Мэнверинг, прошу вас, выслушайте меня. Вы должны понять. Я не могу вам ничем помочь. — Он судорожно сглотнул и продолжил: — Я привез вас из Лондона. Простите. Я привез вас… одного.

Дверь гостиной качнулась и захлопнулась за Мэнверингом. Он спешил в свою комнату, срываясь с быстрого шага на бег. С грохотом закрыв за собой дверь, он прислонился к стене, пытаясь восстановить дыхание. Через некоторое время головокружение прошло и дышать стало легче. Он медленно открыл глаза. В камине ровным пламенем горел огонь; книга Гесслера по-прежнему стояла на полке. Ничего не изменилось.

Мэнверинг скрупулезно принялся исследовать каждый метр своей комнаты. Он передвинул мебель, заглянул за шкаф и кровать, закатал ковер в рулон и тщательно простучал каждую доску пола, достал из чемодана фонарик и изучил едва ли не каждый сантиметр внутри платяного шкафа, медленно провел рукой по стенам, простукивая возможные пустоты. Наконец он встал на стул и внимательно осмотрел все верхнее освещение.

Ничего!

Не остановившись на этом, он предпринял вторую попытку. Завершая повторный осмотр комнаты, Мэнверинг вдруг замер, пристально вглядываясь в едва заметную щель на полу между досками. Он подошел к чемодану и достал небольшую отвертку, спрятанную в кобуре пистолета. Прошло несколько напряженных минут, и Мэнверинг уже сидел на полу, внимательно разглядывая что-то лежащее у него на ладони. Он провел рукой по лицу и аккуратно положил свою находку на прикроватную тумбочку. На ровной поверхности лежала, поблескивая в отсветах огня, маленькая сережка, одна из тех, что были на ней накануне вечером. Время шло, а он по-прежнему сидел на полу, обхватив голову руками и тяжело дыша.

Недолгий зимний день угасал, уступая место незаметно сгущавшимся сумеркам. Мэнверинг включил настольную лампу, снял абажур, рассеивавший яркий свет, и поставил ее в середине комнаты. Теперь он обратил все свое внимание на стены и медленно, сантиметр за сантиметром, рассматривал их, простукивал и нажимал на отдельные участки. Внезапно, стукнув по квадратной панели около камина, он услышал звук иного рода, будто в том месте имелась пустота.

Мэнверинг поднес лампу ближе к стене и заметил едва видимую трещинку толщиной не больше пары миллиметров. Аккуратно вставив туда острие отвертки, он повернул ее раз-другой. Раздался щелчок, и в стене открылась небольшая дверца, замаскированная штукатуркой.

Мужчина заглянул внутрь образовавшегося пространства и, потрясенный своей находкой, достал миниатюрное записывающее устройство. Какое-то время он неподвижно стоял, сжимая в руке странный предмет, как вдруг вскинул руку вверх и со всего размаху швырнул свою находку о мраморную панель камина. Он с остервенением давил и топтал ее ногами, пока миниатюрный диктофон не превратился в груду крошечных обломков.

Мерное гудение превратилось в нестерпимый рев, охвативший все пространство большого дома. Вертолет медленно снижался, освещая все вокруг яркими огнями и поднимая снизу снежные клубы. Подойдя к окну, Мэнверинг внимательно наблюдал за происходящим. Дети рассаживались в вертолете, прижимая к себе шарфы и перчатки, чемоданы и коробки с новыми игрушками. Убрали лестницы, плотно закрыли дверь. Вновь закружились клубы снега; вертолет тяжело поднялся в воздух, взяв курс на Уилтон.

Вскоре должен был начаться прием.

В ночном сумраке сверкало огромное здание, освещенное яркими огнями. На снег причудливыми узорами ложились мелькавшие в окнах тени приглашенных. Комнаты наполнились всевозможными звуками: тяжелая поступь и легкие шаги гостей, в нетерпеливом ожидании переходивших из зала в зал; звон бокалов и столового серебра; резкие окрики и приказы поторапливаться. Официанты спешно передвигаются между кухней и Зеленой гостиной, где должен быть накрыт ужин. На столах появляются разнообразные, великолепно украшенные блюда. Павлины, жаренные до золотистой корочки, хвастливо раскинув веерами золотисто-зеленые хвосты, стоят в ореоле мерцающих огней, держа в клювах фитили свечей. Министр поднимается из-за стола, в гостиной слышен смех и один за другим звучат провозглашаемые тосты: «За пять тысяч танков!», «За десять тысяч боевых самолетов», «За сто тысяч винтовок!» Две Империи празднуют и угощают своих гостей по-царски.

Приближался кульминационный момент празднества. В зал внесли фаршированную голову кабана, от которой поднимались едва видимые завитки пара; в отблеске свечей поблескивали клыки; в пасти был зажат апельсин — символ солнца. Вслед за этим в гостиную вошли музыканты и шуты, сжимая в руках фонари и чаши для подаяния. Рождественский гимн, которым сопровождалось их шествие, торжественный и старинный, был, безусловно, древнее, чем Две Империи, чем Рейх и даже чем сама Великобритания.