Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Примерно через два часа через чёрный ход, открывающийся в залитый помоями крохотный дворик, харчевню «Колокольчик и полпинты» покинули два солдата морской пехоты. Собственно, один был сержантом, но никто в спешащей поглазеть на пожар толпе не обратил на это никакого внимания. Эка невидаль, обыкновенный сержант! На прошлой неделе в соседнем переулке нашли ограбленного и повешенного гвардейского лейтенанта, вот действительно зрелище!

— Да, друг мой Теодор, — младший по званию скептически поглядел на командира. — Неважный из тебя Питер Симмонс получился.

— Это почему же?

— Тот родом из Глостершира был, ты же разговариваешь как уроженец Шеффилда.

— Ну да… бонна, учившая меня английскому, оттуда и приехала. Но учти, Ваня, это всяко лучше московского аканья некоторых… не буду показывать пальцем. С сегодняшнего дня будешь валлийцем. Согласен?

Лопухин коротко кивнул и дальше шёл молча, с любопытством разглядывая лондонские улицы. Из окна дилижанса толком ничего не увидишь, а тут всё рядом, хоть руками щупай. Особого желания, правда, не возникало, даже когда навстречу попадались женщины. Или, честно сказать, именно из-за них. Конечно, кому-то и кобыла невеста, но Иван в свои двадцать лет был достаточно искушён, что бы определить по бледным вытянутым личикам — воздержание в Англии чрезвычайно полезно для молодого организма. И более того, готов удерживать мужа младшей сестры от опрометчивых поступков силой.

— Слушай, друг Теодор…

— Питер, — поправил Толстой.

— Ну да, Питер… Слушай, почему они такие страшные, будто их отцы согрешили с овцой? И не единожды.

— Интересный вопрос, — разговаривая, Фёдор старательно репетировал походку моряка, что, учитывая выпитое в харчевне, довольно неплохо получалось. — Вот так сразу на него не ответишь, но что-то мне подсказывает, будто именно в нём кроется секрет успехов британцев в мореплавании вообще, и завоевании колоний в частности.

— Не понял.

— Ну как же… ты усидишь дома, если каждый вечер в твою постель такое страшилище лезет? То-то и оно! А острова маленькие.

— Да? А что же сам через месяц после венца смылся? Или хочешь сказать…

— Иван, не сравнивай долг перед Отечеством с супружеским долгом. Мы дворяне, и этим всё сказано!

— Извини, — Лопухин, сестра которого слыла одной из первых красавиц Петербурга, смущённо кашлянул. — Извини, слишком вжился в роль англичанина.

— Валлийца.

— Ага, и его тоже.

Шлюпку с «Геркулеса» нашли довольно быстро, но самого фрегата в пределах видимости не оказалось, так как обеспокоенный участившимися случаями дезертирства капитан Винсли решил дожидаться пополнения экипажа и припасов ниже по течению, напротив Грэйвсенда. Там, в отличие от Лондона, прыжок за борт ещё не гарантировал беглецу полной свободы. Вот плети от патрулей, а при повторном побеге и близкое знакомство с пеньковым галстуком, это всегда пожалуйста. С каждым днём желающих рискнуть находилось всё меньше и меньше — в игре на жизнь не многие решаются поставить её на кон.

Фёдор Толстой задержке не огорчился. Даже наоборот, она позволила внимательно присмотреться к гребцам, морским пехотинцам с «Геркулеса» — своим будущим подчинённым. Те если и удивились появлению нежданного командира, то виду не подали. Дисциплина, что ни говорите, на высоте, причём сознательная. Как-никак, хоть и плохонькая, но элита флота!

— Пошевеливайте вёслами! — приказал Питер Симмонс (да, теперь уже он), и развалился на мешках с какой-то крупой. — Джонни, а ты пока займись чисткой оружия.

Лопухин, изображающий молчаливого, глуповатого, и вместе с тем исполнительного валлийца, кивнул и приступил к осмотру захваченных из харчевни ружей и пистолетов. Да, жалость великая, что кулибинские винтовки пришлось оставить в Петербурге… Но и эти вроде бы ничего, особенно штуцер сержанта — вещь серьёзная, штучной работы хорошего мастера. Сразу видно, что прежний хозяин не бедствовал, откладывая на покупку ружья последний пенни. Вот самому Ивану досталось поплоше, обычное, по виду помнившее войну с американскими мятежниками.

А гребцы с завистью принюхивались к запахам, приносимым ветерком от нового командира и его любимчика. Ну да, никем иным, по их мнению, пьяный валлиец быть не мог. Вон как лениво двигает шомполом — другой на его месте давно словил бы кулаком в зубы. Значит опасный тип, такой же, как сержант, о жестокости которого ходили очень нехорошие слухи. И вот пришлось увидеть легендарную личность воочию… По виду, так ещё молодой и зелёный, не скажешь, что зверь зверем. Зачем в море решил пойти? Не иначе убил кого. Человек тридцать, не меньше.

Фёдор Толстой сладко дремал и не знал, что является пугалом чуть ли не для половины британского флота. Да пусть спит, новоявленному сержанту это полезнее ненужных знаний. Пусть теперь голова болит у капитана Винсли, ведь именно он, отдавая приказы о порке плетьми, всегда сокрушался:

— Вам повезло! Вот если бы попались не мне, а сержанту Симмонсу… — и дальше следовало многозначительное молчание.

Но вот зачем сэру Чарльзу так говорить о человеке, которого в глаза никогда не видел? Это так и осталось неизвестным. Или может просто в благодарность за присылаемые ежегодно пятьдесят гиней?

Как бы то ни было, через несколько часов он встретил известие о появлении сержанта на борту фрегата довольно неприветливо:

— Симмонс? Какого чёрта старому козлу понадобилось на моём корабле? — буркнул Винсли на доклад вахтенного офицера.

— Старому? — удивился лейтенант Броудброк. — На вид он моложе меня.

— Не может быть! — капитан помолчал, переваривая новость. — Ещё мой покойный отец имел дело с этим пройдохой не меньше пятнадцати лет назад.

— Родственник?

— Мой?

— Что вы, сэр! В том смысле, что этот Симмонс может быть родственником того Симмонса.

— Возможно… Впрочем, позовите-ка его сюда.

— Под конвоем?

— Зачем?

— Не знаю, но мало ли что.

— Лейтенант, — рассмеялся Винсли. — У нас одна половина экипажа заслуживает хорошей верёвки и реи, а другая давно всё это заслужила. Вы же собираетесь арестовать человека только потому, что он слишком молод.

— Я не собирался, сэр! Это вам сержант Симмонс показался подозрительным.

— Вы совсем меня запутали, лейтенант. Впрочем, разберёмся. Проводите его ко мне.

Броудброк вышел из каюты и почти сразу же вернулся:

— Он уже здесь.

— Хорошо, пропустите. И это, Эшли… оставьте нас наедине.

Толстой молча выслушивал сварливые нотации капитана и с трудом сдерживал искушение треснуть сэру Чарльзу в зубы. Останавливало только то, что англичанин внешне напоминал любимого Орлика — донского жеребца соловой масти, оставшегося дома. Такая же вытянутая физиономия с неподвижной верхней губой, разве что выражение разное. Кажется, или у коня действительно умнее? Так то конь, а этот козёл… И ведь приходится терпеть!

— Терпение, суть самое важное качество разведчика! — так говорил император Павел Петрович при личной встрече пред отправкой в Лондон. — Хоть неделю на нейтралке живи, но языка притащить обязан!

К большому сожалению, Фёдор тогда не решился переспросить, и до сих пор не знал, что такое «нейтралка». А вот… ну да, точно, если надеть на капитана мешок с дырками для глаз, то получится вылитый язык, которых водили когда-то по улицам для опознания сообщников. Теперь что, его в Петербург тащить?

— Скажите, сержант, ваш отец не поручил мне передать? — Винсли многозначительно подбросил к потолку шестипенсовик, поймал на лету, и лёгким щелчком закрутил по столешнице.

— Конечно же, сэр! — обрадовался Толстой и достал из кармана замшевый мешочек, приятно ласкающий взгляд своим объёмом.

— Замечательно, Симмонс, вы очень почтительный сын. Но где теперь брать новобранцев?

— Сколько?

— Денег?

— Ну что вы, милорд! — подольстился Фёдор. — Какова потребность в людях?