Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Толку-то? — Толстенберг отрицательно помотал головой. — Неужели ты думаешь, будто болтунам из парламента могут доверить что-то серьёзное? Иоганн, это даже не смешно.

— А вдруг? Может попробуем?

Фридрих назидательно поднял указательный палец и скучным голосом заявил:

— Запустив руку в дырявый карман, не надейся вытащить оттуда серебряный рубль. Э-э-э… в смысле, талер.

Последнее слово Толстенберг произнёс громко, и стоявший за стойкой хозяин «Колокольчика и полпинты» мысленно поблагодарил провидение, пославшее столь выгодных посетителей. Люди мало того, что денежные, так ещё и крепкие, здоровые! Это не те забулдыги, за которых сержант Симмонс даёт по три шиллинга с головы. Тут не меньше фунта за каждого можно выручить! Правда, содержимым кошельков придётся поделиться с вербовщиками… Или начать действовать самому, пока посланный с запиской мальчишка не успел добраться до порта?

Всё же природная бережливость не позволила предпринять что-то в одиночку. А ну как сержант обидится, не обнаружив кошельков у будущих моряков флота Его Величества, и уменьшит долю? С него станется. А то и вовсе откажется оплачивать выпитое и съеденное немцами во время, так сказать, уговаривания поступить на службу.

Хлопнула дверь, запуская в харчевню новых посетителей, и кабатчик, встретившись взглядом с вербовщиком, привычным движением глаз указал на предполагаемый товар. Симмонс едва заметно, но одобрительно кивнул, и громко потребовал вина для себя и троих своих спутников:

— Только лучшего, Сэмми, а не ту мочу, что ты в прошлый раз выдавал за рейнское!

— С каких это пор моё вино стало тебе по карману, Питер? — решил подыграть хозяин. — Или получил долю от сокровищ Голконды?

— Гораздо лучше!

— Наследство?

— Опять не угадал, Сэмми. Я завтра женюсь на вдовушке с изрядным капиталом, а сегодня намерен славно покутить, провожая последний денёк вольной жизни! — сержант Симмонс поклонился сидящим за соседним столом немцам. — Вы не откажетесь разделить мою радость, господа?

Когда в харчевню ввалился громогласный субъект с лицом, кричащим о вреде пьянства и печальных его последствиях, Фёдор Толстой немного насторожился. А уж когда тот стал перемигиваться с хозяином и пригласил незнакомых немецких негоциантов за свой стол, и вовсе обеспокоился.

— Ваня, готовься, нас сейчас грабить будут.

— Грабить? — Лопухин спрятал улыбку за кружкой. — Не будь банальным, мин херц Фридрих, это не разбойники, а вербовщики.

— Не вижу разницы.

— А она есть, уж поверь мне. Нас сначала напоят до усрачки, и лишь потом облегчат карманы. Ну а в нагрузку — уговорят поставить оттиск пальца под контрактом с Королевским Флотом.

— Не понял…

— Во флот вербовать будут, что же непонятного? Посмотри на мундиры — морская пехота.

— Да я про другое. Как они споить собираются, если их всего четверо?

Пока друзья шёпотом переговаривались по-немецки, краснолицый успел обидеться на воображаемое невнимание, и переспросил:

— Господа окажут мне честь?

Господа оказали, перебравшись за стол виновника торжества. Тут же по знаку Симмонса, так представился незнакомец, кабатчик принёс большой бочонок, а оставшиеся неназванными собутыльники с готовностью подставили кружки.

— Погоди, Сэмми, разве я не вина просил?

— Всё это так, Питер, но настоящую радость необходимо отпраздновать чем покрепче, а ту кислятину прилично пить лишь на похоронах архиепископа Кентерберийского.

— Он что, умер?

— Пока нет, но глядя на ваши трезвые физиономии, можно подумать, будто это уже случилось. Так выпейте за его здоровье!

Фёдор Толстой возразил:

— В первую очередь пьём за короля, храни его Господь! — и, дождавшись, когда кружки наполнятся, спросил у кабатчика. — А вы разве не желаете присоединиться? Или здоровье Его Величества вас совсем не интересует?

Выпили.

— Нет-нет-нет! — закричал Лопухин, когда англичане потянулись к закуске. — Теперь за величие доброй старой Англии! По полной и до дна! Сэмюель, друг мой, не отлынивайте!

Тосты следовали один за другим, и когда в бочонке показалось дно, и кабатчика отправили за полным, Симмонс заплетающимся языком пытался объяснить, что он, сержант морской пехоты, вовсе не намеревался вербовать насильно таких симпатичных людей как Джон и Фред, то есть Иоганн и Фридрих, а надеялся уговорить их сделать это добровольно:

— Пойми, Джонни, ты увидишь совершенно другой мир!

— Питер, ты меня уважаешь? — Лопухин долил в кружку с ромом тёмного пива и протянул её сержанту. — Какой флот, если мы с Фридрихом не можем отличить грот от стакселя, а бушприт от марса?

— Настоящего морского волка подобные мелочи не интересуют! — Симмонс стукнул кулаком по столу. — Джентльмены, вы же волки?

— Ещё какие! — поддакнул Толстой и завыл, запрокинув голову.

Кабатчик, притащивший новый бочонок взамен опустевшего, пьяно погрозил пальцем и сообщил:

— Хорошо что я запер дверь, Фредди, а то бы ты перепугал всех посетителей.

— Они такие трусы?

— А ты?

— А я храбрец! Не веришь?

— Верю. Но тогда почему не хочешь идти во флот?

— Кто сказал такую глупость? Питер, ты слышал? Сэмми утверждает, что мы с Иоганном испугались, и завтра никуда не идём.

— Он дурак!

— Согласен. И, кстати, куда мы всё-таки идём?

— На «Геркулес», куда же ещё? Только не мы, а вы.

— Ты разве тоже боишься?

— Что значит тоже? — обиделся сержант.

— Сэмми боится.

— Он дурак.

— А ты?

— Я умный, поэтому предпочитаю ловить наивных простаков на суше, а не нюхать матросскую вонь на грязных палубах. Представляешь, Фредди, — вербовщик икнул и покачнулся на лавке. — Нет, ты представляешь, Фредди, капитан Винсли до сих пор думает, будто сержант Симмонс что-то вроде брауни или сидов.

— Это как так?

— Тех тоже никто и никогда не видел, но все знают об их существовании. Выпьем за добрых соседей?

— Непременно! — Толстой отодвинул тарелку с закуской как можно дальше, заменив её полной кружкой. — Но если тебя не знают в лицо, то как мы попадём на корабль?

— Вас проводят.

— Они? — Фёдор показал на молчаливых спутников сержанта, спящих в живописных позах.

— Слабаки! — встрепенулся кабатчик, медленно цедивший свой ром. К несчастью, именно это движение нарушило шаткое равновесие, и он упал лицом в столешницу.

— И этот готов, — прокомментировал Иван Лопухин. — Ну так что, Питер, как нам попасть на «Геркулес»?

— Найдёте в порту шлюпку с фрегата, скажете — Симмонс прислал. Вот и всё.

— Так просто?

— Угу, — пробормотал сержант и лёг щекой на сложенные руки. — Не буду же я брать деньги за столь достойных джентльменов?

Убедившись в том, что собутыльники крепко спят и просыпаться не собираются, Иоганн Лупехвальд, он же боец батальона особого назначения «Красная Гвардия» Иван Лопухин, вопросительно посмотрел на командира.

— Ну?

— Не нукай, не запряг! — Фёдор вытряхнул из рукава длинный трёхгранный стилет. — Я пока с этих мундиры поснимаю, а ты оставь следы ограбления.

— А стоит ли?

— По закону «двенадцать дробь двенадцать», лица, покушавшиеся на жизнь и свободу подданных российской короны, подлежат смертной казни через повешение. Замена другим видом допускается в исключительных случаях. У нас как раз такой, не так ли?

— Бюрократ, — проворчал Лопухин. — Я вообще-то про ограбление спрашивал.

— Работай, Ваня! — нахмурился Толстой. — В нашем деле мелочей не бывает.

На друга прикрикнул, а у самого в груди холодок и побелевшие пальцы мелко-мелко подрагивают. Одно дело, сойтись с неприятелем грудью в грудь, или даже вышибить мозги метким выстрелом из засады, и совсем другое — резать спящих. Причём делать это аккуратно, чтобы кровь не запачкала одежду. Но подписанный государем Павлом Петровичем закон от двенадцатого декабря прошлого года чётко и ясно гласит — собаке собачья смерть!