Техника игры в блинчики (СИ)

— А что в этом удивительного? — прикинулся "валенком" Малиновский.

И действительно, что тут удивительного? Ровным счетом ничего.

6. Майкл Гринвуд, Фиона Таммел. Турин. Королевство Италия. 16 января 1937 года

Несколько дней Степан ломал голову, как представить отъезд из Турина в Геную решением, возникшим спонтанно у самой Фионы, а вовсе не навязанным ей, пусть и осторожно, "милым Майклом". Да, отвык Матвеев от решения таких задачек. Холостяцкая жизнь в этом смысле сильно расслабляет и способствует утрате квалификации в некоторых видах человеческих отношений.

"А проще говоря, — хмыкнул про себя Степан, — про… потеряны базовые навыки счастливой семейной жизни".

Теперь он мог почти безболезненно вспоминать о том, что когда-то — "и где-то" — у него была семья. Радость от того, что рядом — любимая женщина, способна приглушить боль от потери, особенно — давней, почти не тревожащей уже сердце и память.

Случай натолкнуть Фиону на нужные мысли представился в субботу, 16-го числа, именно в тот момент, когда они стояли перед "Портретом старика" работы Антонелло де Мессины, в Башне Сокровищ Палаццо Мадама. Уставшие, стоптавшие ноги "по колено" в бесконечности лестниц, залов и галерей дворца-музея, Майкл и Фиона отдыхали перед полотном итальянского мастера

Лукавый взгляд из-под полуприкрытых век пожилого, лет сорока, человека, пухлые, чувственные губы и слегка приподнятая в недоумении левая бровь… Всё создавало ощущение "настоящести" находящегося по ту сторону холста… Будто и не было четырёх с половиной сотен лет, отделяющих творение итальянского мастера от влюблённой пары, застывшей сейчас перед картиной.

— Ты знаешь, Майкл, мне кажется, что этот старик сейчас сойдёт с портрета… — Фиона положила голову на плечо Матвееву

— Угу, и спросит: "А чёй-эт вы тут делаете?" — повторить интонацию известного киногероя на английском не удалось. Да и смысл фразы, вырванной из контекста, потерялся при переводе. Но всё исправила гримаса Степана, скопировавшего выражение лица на портрете.

Фиона улыбнулась и шутливо толкнула Степана кулаком в бок.

— И правда, сэр Майкл, а что мы здесь делаем?

— В смысле "здесь"? В этом музее или вообще в Турине?

— Просто, я подумала… За десять дней мы успели посмотреть всё, что хотели, и я подумала, а может нам поехать ещё куда-нибудь?

— Куда, например? В Венецию? Так там сейчас сыро и промозгло, да и холодно, почище чем у нас в Шотландии. В Рим? Столица — есть столица, суета и… — тут Степан немного задумался, будто подбирая слова, — … суета! Может быть, куда-нибудь поближе?..

В результате короткой и по-английски "бурной" дискуссии, впрочем, оставшейся незамеченной для служителей и немногочисленных посетителей музея, Фиона всё-таки произнесла заветное слово "Генуя". Немного поспорив, но исключительно для приличия, Матвеев согласился.

"Весёленький пейзажик, ничего не скажешь!" — Степан споткнулся и аккуратно переступил через мирно дремлющего почти на самом пороге траттории немолодого мужчину, выводившего сизым, распухшим носом такие рулады, что порой в них терялся гомон, доносившийся из-за полуоткрытой двери.

"Да-а-а… отдыхающий после трудовой недели пролетариат везде одинаков, что в Глазго, что здесь — в Турине, что на родине… На родине… — Матвеев отогнал вредную — именно сейчас и здесь — мысль и, толкнув неожиданно легко подавшуюся дверь, переступил через порог питейного заведения.

Машину он бросил за несколько кварталов отсюда, в "чистой" части города. Там вероятность найти своего "железного коня" именно на том месте, где ты его оставил, и, может быть даже, в целости и сохранности, была несколько выше, чем в "рабочих" кварталах. Но дело есть дело — бойцам из "университетской сборной" проще затеряться среди безликих и изрядно загаженных улиц, куда полицейские патрули и чернорубашечники заглядывают не столь часто.

"Потому что большая часть из них здесь же и живёт. Живёт по вбитым — кулаком и другими подручными предметами — с детства уличным и дворовым законам, а не по циркулярам Министерства Внутренних дел".

Первая встреча с "людьми Шаунбурга" нелегко далась Степану, так и не сумевшему ощутить себя равным этим немногословным в его присутствии людям. Он чувствовал себя в тот момент подобно породистому служебному псу среди стаи диких полукровок, по-звериному хитрых, ни в грош не ставящих авторитеты, опасных, но до поры до времени находящихся на его стороне. К счастью, взаимное "обнюхивание" обошлось без подростковых подначек и дешёвых проверок. Тёртые жизнью "мужики" понимали, где заканчивается субординация и начинается анархия, а может "тень", отбрасываемая Олегом в его немецкой ипостаси на восприятие "залётного" британца оказала своё действие. В общем — притёрлись и начали работать.

Сняв кепку и машинально поправив рукой сбившуюся причёску, Матвеев прошёл через общий зал — народу в траттории оказалось немного, всего две компании, но шумели они словно "нанятые" и совершенно не обратили внимания на вошедшего чужака. А то, что он выглядит здесь "белой вороной", Степан ни секунды не сомневался. Сколько не рядись в заношенную куртку с аккуратной штопкой на локтях, сколько не повязывай галстук-шнурок с дурацкими бархатными помпончиками. В общем: "Брейся не брейся, а на ёлку всё равно не похож!" Разве что в сумерках и издали. Но всё равно лучше, чем подкатить на дорогом авто прямо к порогу и войти в эту забегаловку в костюме, стоимостью в полугодовое жалование местного инженера, то-то разговоров будет — на неделю, не меньше!

"Совершенно лишних и опасных разговоров".

Степан поднялся по скрипучей, рассохшейся лестнице к двери одной из отдельных комнат — "кабинетов" на втором этаже, где его уже ждали — привалившийся к дверному косяку Венцель Де Куртис мрачно курил, аккуратно стряхивая пепел вдоль стены. Окинув Матвеева удивлённым взглядом, он, тем не менее, сдержался, и не стал отпускать комментарии по поводу внешнего вида руководителя операции.

Пропустив мимо себя Степана, Де Куртис плотно закрыл дверь и лишь после этого протянул руку для приветствия.

— Здравствуйте, геноссе Михаэль!..

7. Кайзерина Альбедиль-Николова, Эль-Эспинар, Испанская республика, 16 января 1937, вечер

Вечером во внутренний двор вынесли огромный, как сундук с пиратскими сокровищами, радиоприемник, проложили метров двадцать кабеля до электрогенератора, питавшего хирургические лампы в операционной, приладили громкоговоритель и запустили — в живой трансляции — концерт Виктории Фар из Сарагосы. Качество звука было ужасным, но Кайзерина увидела лица раненых, слушавших "Бессаме мучо" или "Я танцую под дождем", и решила отложить критику на "потом".

Она сидела на лавочке, прислонившись к прохладному камню колонны, поддерживающей галерею второго этаже, курила и слушала. Но слушала она, не слыша, и ничего перед собой не видела, находясь не здесь и сейчас, а где-то далеко-далеко и отнюдь не случайно. Память и голос Тани, прорывающийся сквозь все "возмущения атмосферы", повернули личное время Ольги вспять, вернув Кайзерину в первое сентября тридцать шестого. Так что, оставаясь физически во дворе превращенной в госпиталь асьенды "Ла Калера", на самом деле душой она вернулась в туда и тогда, — в жаркий сентябрьский вечер и насыщенное ароматами духов и алкоголя варьете на бульваре Клиши…

Включился прожектор, распахнул с металлическим щелчком веки-жалюзи, чуть сдвинулся вправо, рассекая темные глубины сцены, и в круг света вошла Таня. Это было как черно-белое кино, но только в ином, недоступном пока технике 30-х годов качестве. Исключительной белизны алебастр кожи, черные губы — бантиком — обесцвеченные освещением волосы, и "кромешное" платье, словно сгусток жидкой тьмы, стекающей по замечательно гибкому, изящному телу… Шаг, другой, легкое — изысканное — покачивание бедер, в одной руке — бокал с белым вином, в другой — дымящаяся сигарета в длинном черном мундштуке… Еще шаг… Таня приближалась к рампе, и там, на обрезе сцены, начали разгораться цветные прожектора. Мгновение, пауза длинной в сокращение сердечной мышцы, и в мир вернулись краски. Пунцово-красные губы, золотистые — светло-русые желтоватого оттенка волосы, голубые глаза — они засветились вдруг невероятной синью — и серебряное открытое платье, лунным шлейфом стекающее по великолепной фигуре дивы Виктории…