Записки грибника

Картошка!!! Черт возьми, тебя уже больше ста лет знают в Европе и жрут, буржуи проклятые, надо усилить поиски среди гостей заезжих, с тем, чтоб привезли мешочек, ну хотя бы пару клубней…

Если бы вы знали, как хочется жареной картошки с салом и луком… Хочу, хочу, ХОЧУ!!!'

От таких мыслей я, настолько явственно почувствовав вкус во рту, что нервно сглотнул слюну…

Пришлось запивать пивом.

— Грамоте учить будем?

Как я и ожидал, Никодим пожал плечами, — Так они ж не дьяками будут.

— Всякое умение потребно будет. Авось в Твери или Дмитрове лавку откроешь? Как тебе, тот же Мишка Рябов письма писать будет, ежели ты его этому не научил? К дьячку пойдет, за монету мелку отпишет тебе прошение, а писец тот, в кабаке вечером деньгу пропивая, поведает всем, что отписал в Москву, купцу Никодиму. Недруги торговые враз опередят его или купят подешевле али продадут дороже. Понесет убытки негоциант наш, только потому что пожалел деньгу когда-то, чтоб грамоте…

— Нет!

— Но почему? — Я был само изумление от такого твердого — 'нет'. Но потом когда повнимательней присмотрелся к Никодиму… до меня дошло, да он сам не умеет, писать, уж больно смущенно выглядит.

Но великолепно разбирается в цифрах, в чем я уже успел убедиться при совместной работе. Теперь становятся понятными его словеса на старость и плохое зрение и просьбы прочесть, что там написано. Вот и на ребят смотрит как на работников, а для них такое умение считает избыточным.

Да уж если он упрется… Отложим, разговор.

Окончание дня было напряженным, занимались обустройством всей гоп-компании, поселить их решили в горенке, там пока не было отопления, стоял всего один топчан. Но с этим решили быстро. Доски были, руки на месте и легкие походные кровати были готовы за два часа. Потом притащили и поставили на кирпичи жаровню. Для девчонки пока решили не выделять что-то особенное, просто отгородили угол, полотняной занавеской.

Весь вечер меня не покидало чувство в нереальности происходящего, я все ждал, что за детьми придут их родители и весь кошмар развеется как дым. Но поздний ужин убедил в обратном.

Разогнав мелких по койкам, мы, то есть взрослые посидели ещё немного, поговорили так не о чем, пустой треп, потом расползлись спать.

Поднявшись к себе, сел на кровать и бездумно уставился на стенку.

Вдруг накатило, до дрожи, затрясло, так что челюсти залязгали и меня накрыла волна черного отчаяния. Я один. Один на всем белом свете и никому не нужен, никому нет дела до меня. Помимо воли из глотки вырвался глухой стон, обхватив голову руками, стал раскачиваться и тихо подвывать, а слезы сами по себе потекли по щекам. Давно мне не было так хреново.

В последний раз такая тоска нападала, когда в больнице лежал, мне тогда лет семь было, матушка приехала, мне показалось что серо-зеленые стены в палате, солнышком озарило, когда она вошла. Мы сидели рядышком. Она держала мои ладошки в одной руке, а второй гладила меня по голове. Она что-то говорила, спрашивала, я отвечал не впопад, торопливо как-то взахлеб. Потом окончилось время, она засобиралась домой, там младший брат под присмотром сестры, отец на работе. Я уже был большой, все так вокруг говорили, а я в этот миг не хотел им быть. Больше всего хотелось остаться маленьким и что бы мама, всегда была рядом со мной. Закусив губу и пряча слезы, попрощался с ней. Она вышла, а я подошел к окну и прижался к нему, пытаясь через запотевшее стекло разглядеть её, идущую по аллее больничного сада к выходу. Смотрел и ждал. Смотрел и ждал, ждал, что она обернется и помашет мне рукой. Смотрел и ждал…

Я простоял до самой темноты, пока не пришла нянечка и не уложила в кровать. Вот тогда она меня и посетила черная, безысходная тоска.

Что бы там не говорили, о чем бы психологи и наркологи не писали, а спирт все-таки самое лучшее лекарство. В потемках пошарив на полках, нашел заветную баклажку, откупорил, и на одном дыхании высосал, чуть ли не половину. С трудом переведя дыхание и занюхав рукавом выпитое, плашмя рухнул на койку, жалобно заскрипевшую под моим весом. Не успела голова, коснутся подушки, как провалился в черные объятия пьяного морфея.

Мне снились какие-то черти, пьяные бабки разевая щербатые рты, орали матерные частушки. Старый седой бес, размахивая трезубцем пытался танцевать канкан на столе, но он сломался под его весом и, падая случайно попал своей дубиной мне по плечу, занывшему от удара. Упав на пол, он ворочался, пытаясь встать на ноги, но копыта разъезжались и он снова и снова падал, каждый раз стуча своей проклятой деревяшкой по многострадальному плечу, потом он просто протянул свою клешню ухватился и с такой силой сжал что я, не выдержав боли, вскрикнул и открыл глаза.

— Вставай! Не уж то забыл, о чем вчера говорили? И перестань орать как баба на сносях не то Силантий приходить будет. — Никодим, держал перед собой зажженный светильник, посмотрел в лицо и, убедившись что я открыл глаза, ушел.

'Да что же это такое, то всякая хрень сниться, то эта морда… Не… похоже на самом деле утро или все-таки нет…'

Повернул голову на скрипнувшей шее к темному окошку, там темно, как у известного персонажа в персональном месте, когда он ночью уголь грузит. Всегда мучил вопрос. Как местные умудряются вставать в одно и тоже время, особенно зимой? Надо будет спросить… Как ни будь… Потом…

Веки мои стали тяжелеть и закрываться…

Не успели они опуститься, как меня тут же принялись тормошить по новой, но делали это как-то аккуратно, я бы сказал осторожно.

Не открывая глаз пробурчал. — Ну кого там черти принесли? — Продолжить не успел, потому что от услышанного глаза открылись сами.

— Никто меня не приносил, я сама пришла, меня Деда Никодим тебя, будить послал. — Рядом с моим лежбищем стояла Машка, скромненько сложившая ладошки на животе.

Больше всего меня поразило, как она назвала Никодима, Деда, именно так с большой буквы.

Я сел, помял ладонями лицо, прогоняя сонную одурь, повернулся к ней. — Подняла? А теперь брысь отсюда.

Её как ветром сдуло. Провозившись с утренним туалетом минут десять (я так думаю) выскочил во двор и уткнулся в маленькую толпу. Осмотрев всех, взрослых и детей, мысленно взвыл '- Идиот двугорбый'

Ну забыл, с кем не бывает… Утренний поход в церковь. Сегодня он был немного особый, мы в первый раз шли все вместе…

***

То угожее место, — заявил мне дьячок из поместного приказа, после принятия подношения в виде гуся (живого) и алтына, оставленного рядом с образами. Не знаю чем, но мне этот тип не понравился с первого взгляда, редкие, сальные волосишки выбиваются из под шапки и неопрятными прядями обрамляют худощавое, какое-то крысиное личико. Добавить козлиную бородку, будет, ну вылитый грызун. Так и тянуло заглянуть под стол, а вдруг и правда хвост есть…

Пообщавшись с ним немного, понял, что ничего особенного от него не узнаю, 'сарафанное' радио на торгу и то знало больше. Одно выяснил точно, мне лично, землю могут продать, только с царского разрешения и никак иначе или же могу её получить в дар за заслуги. Виной тому мой гражданский статус иностранного мастера, даже владея наделом и, то не могу его продать на сторону, только как в казну. На все это от государя нашего указ имеется. Вот так. Будь здоров и не кашляй.

В легкой обиде на себя что просто так потратил алтын и гуся за копейку, решил прогуляться на торг. Была у меня одна задумка, надо к сапожникам зайти, они с самого краю сидят, а потом надо будет дойти до Мустафы, я у него обычно покупал хлопчатую бумагу, цена правда кусалась. Но с другой стороны это как посмотреть, другие ткани продавали аршинами, а эту на вес по два с полтиной за пуд.

На трусы и майки, вообще на исподнее самое оно.

— Еще не околел? — поздоровался с хозяином лавки, — Насколько помню, ты уже давно должен быть дома, персики кушать, пилав готовить, а ты все тут.

— А… — Все что он смог ответить, сокрушенно взмахивая руками, — Должны были мне кожи привести… День жду, нету. Второй, нету. Седмица прошла, нету. Земляки говорят, — 'Мустафа, ехать надо'