СТАНЦИЯ МОРТУИС

   Писатель замолк, распечатал пачку "Кента", прикурил сигарету от зажигалки, пару раз затянулся и немного торжественным (так мне показалось) голосом произнес:

   - Вот тут-то впервые я о вас и прослышал.

   И он опять ненадолго умолк. Может он ждал, что я задам ему простенький вопрос: каким, мол, многоуважаемый, образом, прознали вы о скромном существовании скромного депутатика городского совета, но вопроса я никакого не задал. Лишь пригубил из бокала и приготовился слушать дальше. Что ж, он был прав. Фамилия Кезерели, равно как и причитания мадам Кезерели, не успели пока еще изгладиться из моей памяти. Итак, я так и не подал голоса, и минуту спустя Писатель продолжил свою речь:

   - Арчил пригласил нас, меня с супругой, к себе на новоселье и мы приняли его приглашение. Видите ли, Арчилу было великолепно известно, что ни малейшей роли в их облагодетельствовании я не сыграл и, возможно, решил меня по-своему усовестить. Обычное проявление человеческой слабости. Ну а с нашей стороны, не принять его приглашение означало бы проявить другую непростительную слабость - высокомерие. А я всегда ненавидел высокомерных людей. В общем, мы пошли. И там, за столом, после нескольких традиционных тостов, Арчил пересел ко мне и тихо, не привлекая внимания остальных гостей, рассказал о перипетиях своей квартирной эпопеи. Перечисляя официальные инстанции, в которые ему пришлось обращаться, он естественным образом упомянул и горсовет. И, в частности, вашу комиссию...

   ...Комнатушка была, как и положено полуподвальному помещению, темной и затхлой. Глава семейства, встретивший меня утомленно-вопрошающим взором, не выказал, когда я назвал ему свою должность (а она и впрямь не звучала достаточно внушительно, велика важность, председатель одной из горсоветовских комиссии), ни малейшего почтения, вероятно предположив, что меня к нему прислали точно так же, как присылали многих и до меня. В общем, Кезерели представили будто это обычная формально-плановая проверка каких много, неспособная внести какие-либо изменения в их судьбу. Но они ошибались. Явился я к ним по собственной воле, выполняя собственную Программу Действий, о чем семейству Кезерели известно быть никак не могло. Хотя, с другой стороны, это, конечно, была проверка. Ибо, по-моему, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Многочисленные заявления направляемые ранее Арчилом Кезерели на имя председателя горисполкома, переправлялись далее вниз по инстанциям, и, в конце концов, оседали в нашей рабочей комиссии. Дело Кезерели досталось мне от своего предшественника. Человеку несведущему сама мысль о том, что к Кезерели относятся несправедливо, либо предвзято, показалась бы странной. На заявления накладывались самые благообразные и многообещающие резолюции типа: "Рассмотреть в кратчайшие сроки", "При возможности удовлетворить", "Принять надлежащие меры", и так далее в том же духе. Не хватало только самой нужной резолюции, как-то: "Проявить чуткость", или же "Рассмотреть вопрос по существу"... Ждали Кезерели долго - одиннадцатый год. С юридической точки зрения их вопрос представлялся довольно сложным. При подушном пересчете на членов их семьи приходилось по полметра жилплощади сверх установленной нормы. Это был тот самый, в общем, далеко не редкостный случай, когда принимая решение следовало рассматривать не одну какую-то причину, не один какой-то фактор, а всю совокупность таких причин, начиная от санитарных условий, и кончая реально малым метражом...

   ...Они говорили мне, что очень вам благодарны, и что не забудут о вашем участии в их судьбе по гроб жизни. И не пригласили вас к себе на новоселье только из опасения за вашу же репутацию. У вас ведь могли найтись доброжелатели, сами понимаете какого рода...

   ...Общая очередь продвигалась вперед чудовищно медленными темпами. Ознакомившись с анкетными данными членов семьи Кезерели: отец - научный работник, мать - педиатр районной поликлиники, сын - студент первого курса Политехнического института, дочь - ученица восьмого класса, я составил о Кезерели бумажное впечатление, состоявшее в том, что они потенциально честные люди. И вот, для подкрепления этого "бумажного" мнения, я и решил внезапно, без всякого предупреждения, к ним нагрянуть. Ибо человеку Систему, - а я к таковым, несомненно, в какой то степени принадлежал, - было предельно ясно, что резолюции на заявлениях Кезерели носили откровенно "отписочный" характер. К ним в дверь я постучался (звонок был, но не работал) вечером, в начале десятого, когда семья Кезерели (если не вся, то большая ее часть) должна была, по моим расчетам, быть в сборе, а покинул я их куда как поздно, в половине второго ночи. Уходил я внутренне полностью убежденный в том, что именно этому семейству помочь можно и должно. Ордер на получение трехкомнатной квартиры в новостройке на окраине города, был выдан им неделю спустя моего позднего визита, и вскоре семья Кезерели праздновала новоселье...

   ...Они знают кому обязаны и никогда этого не забудут. Такое не забывается, - сказал Писатель, глубоко затянувшись сигаретой. Пригубив вина, он продолжил:

   - Итак, мы там были. Рассказ Арчила показался мне, грешному, не вполне правдоподобным. Вся эта история достойна телефильма из тех, знаете ли, "шедевров", в которых заведомых небылиц понапичкано далеко сверх необходимого минимума. Хотя эта халтура и смотрится, бывает, с порочным интересом. Арчил и по сей день свято верит, что вы тогда явились к нему домой лишь выполняя свой служебный долг. Особенное впечатление произвело на него проявленое вами абсолютное бескорыстие. Но я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Долг - долгом, но вы, конечно же, явились к ним по своей глубоко личной инициативе. Кроме того, мне стало известно и о пыле, с каким вы отстояли кандидатуру какого-то незнакомца на заседании комиссии, - известно от непосредственного участника того заседания, давнишнего моего приятеля. Ну прямо как в сказке, любезный мой! Вы уж простите меня, старика, за то, что решился полюбопытствовать: что из себя представляет чиновник, воспринимающий чужую беду столь близко к сердцу, и это в наше-то рациональное время! Я, знаете ли, на своем веку повидал немало и дурного, и доброго, но на этот раз не удивиться все-таки не смог. Простой горсоветовский работник, ни с того, ни с чего растревоженный судьбой совершенно неизвестных лично ему людей, да еще из обездоленных, без какого-либо блата "наверху", - да такое могло приключиться разве что в пору моей далекой юности. И я сказал себе: здесь присутствует какой-то подвох. Будь я писателем лишь по профессии, а не по призванию; будь я пресыщенным и равнодушным вельможей - а я мог бы с успехом играть и такую роль; не занимай меня человеческие сомнения и житейские закономерности чуть более положенного, клянусь всем что мне дорого, я и пальцем бы не пошевельнул. Но, пока что, я, божьей милостью, живой писатель. Живой и писатель. И посетила меня банальнейшая мысль: а чтобы мне с ним не встретиться и по душам поговорить, я нутром чую его Необычайность, а мне, старому, только такого и подавай, этого-то мне и нужно. Я ведь, поймите, не устал интересоваться людьми. Вы уж извините меня за откровенность, я предпочитаю выражаться прямо, без экивоков, не для того я вас пригласил, чтобы ограничиться пустой светской беседой по принципу: "кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит тот кукушку". Вы заинтриговали меня как профессионал профессионала. Ибо я профессиональный писака, а вы профессиональный... (тут Писатель ненадолго задумался), даже не знаю как назвать это, но я почуял, что вы ЧЕГО-ТО ТАМ профессионал, такие вещи чувствуешь инстинктивно. Я бы назвал вас политиком, но в нашей стране нет профессиональных политиков, есть люди выбившиеся на авансцену и, в силу обстоятельств, объективно вынужденные вести политику, но это совсем другое дело. Именно вести политику - с большей или меньшей энергией, и с меньшим или большим успехом. Итак, вы произвели на меня впечатление, но мне не хотелось бы опираться именно на первое впечатление: вопреки широко распространенному мнению, оно может оказаться и обманчивым. Не пугайтесь, но я взял на себя смелость навести о вас кое-какие справки. Это оказалось не очень трудным делом. Выясняется, что по нашим столичным меркам, вы довольно-таки известная личность, не знаю, осознаете ли вы в полной мере значение данного факта, и как сами к своей популярности относитесь. И в результате, нынче мне о вас известно не так уж мало.