Боярская честь

И вдруг мне вспомнился заброшенный колодец, куда я угодил прошлым летом. Хороший колодец, камнем выложен — не бревенчатый. Был бы сруб деревянный — сгнил бы за это время, запросто мог осыпаться, осесть, похоронив меня. А ведь это идея, надо завтра же проверить. А что я проверю? Ну, найду я фундамент дома. И где искать этот манускрипт?

А вдруг колодец — и не колодец вовсе? Что-то я не слышал, чтобы раньше на Руси колодцы каменные делали. И к тому же колодец был сухой. Понятно, что он давно заброшен, земли там полно, но всё равно в нём должно быть хотя бы сыро. Стенки на известковом растворе, прочные — я нож между камнями воткнуть не мог. И ещё — колодцы делают в низких местах, к водоносным горизонтам поближе, дабы глубоко не копать. А развалины и колодец, насколько я помню, на пригорке. Точно, там поискать надо.

Возьму завтра с собой Федьку, а то он от пьянки опух уже, пусть похмеляется с лопатой. Ещё верёвки нужны — спускаться, фонарь масляный. О, ещё мешок, чтобы землю из колодца вытаскивать. Пожалуй, всё. Если чего и не хватит, деревня моя рядом, там можно будет взять.

Решив так, я со спокойной совестью лёг спать.

Первым делом утром я кликнул Федьку. Глядя на его взлохмаченную шевелюру и заплывшие глаза, я подумал про себя, что три дня отдыха — многовато для холопов.

— Так, Фёдор, бери лопату, мешок попрочнее — наверное, конопляный, несколько верёвок и фонарь.

— Ты чего… ик… боярин… ик.

— Перестань икать, иди — пива выпей. Сейчас по делу поедем, а на тебя смотреть нельзя — вытошнит.

— Извини, боярин.

Федька ушёл. Заявился он через полчаса, походка была неустойчивой.

— Ты что, напился?

— Нет, боярин. — Федька перекрестился. — Ты же пива разрешил, вот на вчерашнее и легло.

Дух от Федьки шёл тяжёлый, выдохнет — муха на лету умрёт. Ну, ничего, сегодня поработает, пропотеет — поймёт, что пить тоже надо умеючи, меру знать.

Мы оседлали лошадей, выехали.

— Куда хоть путь держим, боярин?

— В деревню.

— Чего искать будем, вроде поздновато.

— С чего решил?

— А что ещё в деревне лопатой делать можно?

— Увидишь.

Федька обиженно замолчал, сопел только.

Доехали до моей земли. Вроде где-то справа пригорок небольшой должен быть. Я вертел головой, пытаясь вспомнить.

— Чего ищешь?

— Федь, ты помнишь — о прошлом годе в колодец старый я угодил?

— Как не помнить, как вчера было.

— А место запомнил?

— А то! Вон осины стоят — аккурат за ними. Мы повернули, проехали осины. Да, вроде

здесь со мной случился казус. Я уже перенёс ногу на левое стремя, собираясь спрыгнуть на землю, затем остановился и посмотрел вниз. Вот была бы умора, угоди я в тот же колодец ещё раз.

Мы походили по пригорку, наткнулись на фундамент стоявшего здесь когда-то здания. Начали описывать круги вокруг него, и тут Федька заорал:

— Нашёл!

Я подошёл к нему — и в самом деле, передо мной зияла дыра колодца. Это был именно он — стены были обложены камнем. Сомнительно, что где-то рядом может быть ещё один такой же.

— Так, Федя. Привязываем верёвку, ты спускаешься, начинаешь копать, а я вытаскиваю мешком землю.

— Боярин, я же больной!

— Сейчас и вылечишься.

— Не дело боевому холопу землю копать, на то смерды есть — вон, деревня рядом.

— Дело тайное, Федя. О том знать никто не должен — даже твои сотоварищи. Понял?

Федька привязал один конец верёвки к камням, другой конец сбросил в колодец, туда же кинул мешок и лопату.

— А может, я буду землю поднимать?

— Это значит — боярин землю копать будет, а ты на ветерке прохлаждаться?

— Тоже верно.

Федька, кряхтя и матерясь сквозь зубы, полез в колодец. Вскоре послышались удары лопаты о землю, потом верёвка дёрнулась:

— Поднимай!

Я потянул за верёвку. Ого, он что — полтонны туда нагрузил? Я еле вытянул почти полный мешок. Да в нём верных полцентнера будет, если не больше. Я с трудом оттащил его к развалинам, высыпал. У колодца высыпать не стал: вдруг интересно прохожим будет — чего это тут куча свежей земли лежит? Сбросил пустой мешок Фёдору:

— Сыпь поменьше — по половине мешка.

— Как скажешь, боярин.

Мы работали без перерыва часа два, потом я решил, что нам обоим необходим короткий отдых. Федька выбрался из колодца мокрым от пота:

— Дышать нечем, боярин, хоть воздуха свежего глотну.

Он повалился на траву, отдышался.

— А глубоко ли копать будем, боярин?

Я решил пошутить:

— Сажени четыре ещё.

Федька аж подскочил.

— Четыре сажени? Я же умру!

Я засмеялся.

— Пошутил я, Федь.

— А сколько?

— Сам не знаю, там видно будет.

Пока Федька лежал, я задумался. А и в самом деле — на какую глубину копать? И что будет сигналом о конце моих изыскательских работ? Ответа на этот вопрос я пока не знал.

Теперь опуститься в колодец решил я.

— Боярин, давай уж я копать буду. Мы люди привычные.

— Охолонись немного, Федя.

Я спустился по верёвке в колодец. Федька уже углубился на метр, всё-таки площадь колодца была велика — немногим менее двух метров. Но делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов.

Я взялся за лопату. И в самом деле здесь душно, воздух спёртый.

Я копал и копал, загружая землю в мешок. Когда почувствовал, что силы на исходе, вылез наружу. Ветерок приятно овевал разгорячённое лицо. Какая благодать — вдохнуть свежего воздуха. Вот ведь — дышишь, и не чувствуешь, как это славно.

Мы передохнули, затем в колодец полез Фёдор. Работали в полную силу, и лишь когда солнце коснулось горизонта, я крикнул Феде:

— Всё, вылезай, прихвати фонарь и лопату.

Федька вылез взмыленный, мокрый от пота.

— Хорошую баню ты мне устроил, боярин.

Эх, чего не предусмотрел — так это не сказал холопам, чтобы баньку истопили. Мы оба были потные, в пыли. От стекающего по лицу пота на пыльной коже оставались полоски. Я посмотрел на Фёдора и засмеялся.

— Ты чего смеёшься, боярин? Думаешь — как боярин, так чище меня?

Мы оседлали отдохнувших коней и поехали домой. По дороге умылись во встреченном ручье тёплой, нагретой солнцем водой. А одежду теперь только стирать, столько пыли не выбьешь. Надо будет завтра сменную одежду, что похуже, взять.

С утра все мышцы ныли с непривычки. Одно дело — в седле сидеть и саблей махать, и совсем иное — копать с утра до вечера, как Стаханов.

Мы плотно поели, выехали.

У колодца я переоделся, а Федька остался в исподнем.

— Не могу в одёже, боярин, душно.

Снова два часа каторжной работы, потом перерыв. Федька упал в траву, а я сидел рядом и думал — там ли мы копаем, не ошибся ли я? Не пустышку ли тяну? Столько труда может насмарку пойти.

После перерыва вниз спустился я. Колодец стал заметно глубже, и поднимать мешок с землёй стало труднее, впрочем, как и дышать.

Через час работы лопата стукнулась о камни. Кладка что ли неровная? Или конец колодца? Может, мы добрались до дна? Если это дно, то вся работа впустую.

Меня охватила такая злость, что я с силой ударил лопатой под камень. Земля провалилась, и из образовавшегося небольшого отверстия потянул сквознячок. Э, нет, работа не впустую. Не бывает сквозняков, если нет тяги, если нет второго выхода.

Я копал и копал, пока обеспокоенный Фёдор не крикнул сверху:

— Боярин, ты там живой?

— Живой, Федька.

Я вылез из колодца — сил копать уже не было. Да и солнце клонится к закату. Я и не заметил, как быстро пролетело время и я проработал в колодце почти две смены кряду.

— Всё, Федька, хватит на сегодня — сил нет, да и баня нас ждёт.

— Как скажешь, боярин.

Но по голосу чувствовалось — рад Федька. Да и то — долбим и копаем — трудно, тяжело, душно.

Пока я не стал говорить Фёдору, что пробился к небольшому отверстию. Велико ли оно и куда ведёт, я не знаю. Может, промоина от грунтовых вод? Завтра я должен докопаться до истины и решить, стоит ли продолжать рыть дальше в этом колодце.