Боярская честь

— Пли!

Изба окуталась дымом, от грохота мушкетов заложило уши.

— Перезаряжай быстро!

Холопы стали суетливо перезаряжать оружие.

С улицы раздались крики. Я выскочил за дверь. Тучков поднял своих холопов в седло и ринулся в атаку. Ох, зря! Мы бы успели сделать ещё залп картечью. И так после первого залпа полусотня потеряла не меньше семи-восьми воинов. Теперь стрелять поздно — холопы Тучкова закрыли своими телами сектор обстрела.

Самому ринуться в бой? Ведь на каждого тучковского по двое крымчаков приходится! Ну, чуть бы обождал с атакой, и второй залп из мушкетов значительно увеличил бы наш шанс на победу. А теперь — чего уж об этом… И так уже почти посредине реки, на широком броду, закипела сабельная схватка.

— По коням! — закричал я.

Никак не можно отсиживаться за спинами товарищей, когда они кровь свою проливают.

— Федька, берёшь двоих холопов — заходи справа, я с двумя — слева. Заходите подальше, сначала стреляйте в татар, потом сабли в руки — и вперёд!

— Понял, боярин, исполню!

Мы запрыгнули в сёдла, разделились. Я обошёл схватку, дал команду. Раздался жиденький залп. Как эхо, слева тоже прогремели выстрелы. С саблями наголо мы врубились в сечу.

Татары, не ожидавшие стрельбы с флангов, понесли потери, дрогнули. Наши силы уравнялись, и бились мы отчаянно.

Я работал обеими саблями как крылья мельницы при штормовом ветре. Рассекая воздух, лезвия шипели, жужжали, рассекая чужую плоть, жадно чавкали.

Не выдержали татары, начали отступать, потом развернули коней и кинулись с поля боя, оставляя убитых и раненых. Уходило не более десятка.

Мы перевели дух, и я с Никитой выехал на свой берег.

Холопы спрыгнули с коней, деловито добили раненых татар, пустив их тела по течению реки.

— Ну что, Никита, одержали мы верх! Ты чего в бой ринулся? Мы дали бы ещё один залп, драться потом легче было бы.

— Удержаться не смог, они ведь уже рядом были. После первых выстрелов, как посыпались убитые в воду, так и взыграла кровь.

— Ладно, победителей не судят.

Холопы умылись, сели готовить похлёбку. Дозор уехал вперёд, продолжать боевое дежурство — ведь татары могли повторить попытку нападения — уже большими силами. С нашей стороны, увы, тоже было двое убитых. Не мои — тучковские. Покряхтел, подосадовал Никита — ведь новых боевых холопов искать теперь надо будет.

Только мы сели есть, как слева, там, где располагались основные наши силы, послышалась пушечная стрельба. Это было похоже на далёкие раскаты грома — только ведь на небе не было ни облачка, да и громыхало почти беспрерывно. Похоже, там сошлись в смертельной схватке обе рати.

Часа через два стрельба утихла. Мы, пользуясь затишьем, схоронили убитых. Война — дело жестокое, не только татары понесли потери.

Потом Никита сказал задумчиво:

— Наверное, и мне надо раскошелиться на мушкеты. Непривычно — вес лишний на коне возить придётся. Однако смотрю я — кабы не твоя стрельба, нам бы туго пришлось.

— Ага, ты представь, что все холопы — и мои и твои — по разу выстрелили бы. Может, и сабли тогда доставать из ножен не пришлось.

Мы простояли ещё два дня, потом явился гонец и объявил, что силы татарские разбиты и противник отступает.

Подоспевшие свежие рати вятичей да новгородцев посланы их преследовать. А для нас война окончена.

Мы собрали вещи и отправились под Коломну, на соединение со своим вологодским ополчением. Наши дружины потери понесли невеликие, чему бояре были рады, а вот ярославцы да москвичи были порядком потрёпаны.

Обратно на Вологодчину мы возвращались медленно — было много раненых, и не все уверенно сидели в селе. Но любая дорога заканчивается, и вот мы у ворот своего дома.

Лена выбежала из дома, обвела нас взглядом. выдохнула:

— Все вернулись, счастье-то какое! Не зря я свечи Николаю-Угоднику, Георгию-Победоносцу да Пантелеймону в церкви ставила.

Я обнял и расцеловал жену, Васятку. Хорошо дома, даже запах свой, привычный.

Поскольку людям и лошадям надо было отойти от дороги, я дал холопам трёхдневный отдых.

— А ты знаешь, в церкви отец Питирим тебя спрашивал, да узнав, что в походе ты, молитву ко Господу за тебя вознёс.

Интересно, зачем я ему понадобился? Скорее всего, даже и не Питириму а Савве, настоятелю Спасо-Прилуцкого монастыря. Нет, не поеду сразу: только из похода, устал, да и в деревню съездить надо — три недели меня не было. Хоть и хороший Андрей управляющий, всё равно за всем хозяйский глаз нужен.

День я отлёживался — деревянное седло так поотбивало за дорогу пятую точку, что сразу садиться в седло никакого желания не было. А мои холопы устроили выпивку с посиделками в воинской избе. Пускай себе гуляют, лишь бы избу не спалили.

Через день я направился в свою вотчину. Мы с Андреем обошли деревню, зашли в церковь. Я поставил свечи, помолился, пожертвовал церкви деньги на образа. А вернувшись домой, я услышал от жены, что приходил монах, спрашивал меня.

Оттягивать дальше с визитом в Спасо-Прилуцкий монастырь было уже неприлично, и следующим утром я выехал туда.

На стук в ворота выглянул знакомый монах, без лишних вопросов отворил ворота. Я уже знал дорогу и пошёл без сопровождающего.

Войдя в зал, я остановился.

Почти тотчас появился настоятель — отец Савва. На моё приветствие он шутливо бросил:

— Явился, блудный сын?!

— Не для ради мошны своей приехать не мог — токмо из похода, по приказу государя отражал с ополчением набег крымчаков злопакостных.

— Знаю, наслышан. Как и о том, что злоумышленника, боярина жизни лишившего, разыскал. Похвально сие! Инда глум и срам городу, в котором при почтенном госте непотребства творятся. Да что же мы стоим? Давай присядем!

Ох, ловок и хитёр настоятель. Знать — беседа долгая предстоит, ишь как ласково подводит — «давай присядем».

— И верно, в ногах правды нет.

Я сел на лавку, отец Савва уселся в кресло за столом.

— И как поход прошёл, поделись.

Я вкратце рассказал о походе. Я понимал, что настоятель меня призвал не для того, чтобы узнать новости о походе, но начинать беседу сразу о деле было не принято. Потом разговор плавно перешёл на погоду, поговорили и о видах на урожай.

— Священник церкви, что ты поставил в селе своём, отзывается о тебе благосклонно. Хозяин-де добрый, людишки довольны, да и церковь пожертвованиями не забываешь. Похвально!

Я насторожился. Понятно — сейчас разговор пойдёт о деле, ради которого меня пригласили. Однако следующий вопрос настоятеля меня удивил.

— И что же ты не согласился в столицу переехать? Должность высокую стряпчий тебе предлагал: дьяк Разбойного приказа — не чека от телеги. Там твои знания и опыт и государству пригодились бы, да и святой церкви.

Ага, свой человек в Разбойном приказе им наверняка нужен был.

— Не хочу в крови да бедах людских, инда червь, копаться. Мне милее родину от врага защищать на поле бранном, с сабелькой вострой.

— Похвально! Только Господь устами стряпчего другое послушание на тебя возлагал.

— Извини, настоятель, но только-только деревню свою поднял, жалко бросать.

— Понятно, жалко, только деревень таких у тебя на высоком месте множество могло быть. Выгоды своей не видишь.

— Отец Савва, не мне тебе объяснять, что в окружении государевом вечно интриги плетутся. Вспомни, сколько голов безвинных по лживым али облыжным обвинениям на плаху, под топор ката, легло?

Настоятель внимательно посмотрел на меня.

— Церковь святая не оставила бы тебя на столь высоком посту — помогли бы, подсказали, уберегли бы от ненужных шагов.

Сожалеет настоятель — своего человека в ближнем государевом окружении, наверное, очень надо иметь.

Я немного расслабился. Какой смысл жалеть о том, чего не вернёшь?

— Ну будет о пустом, давай о деле.

Я ошалел — ни фига себе, подвёл!

— Сведения недавно мы получили, как и откуда — пока не твоего ума дело. А поручить тебе вот что хочу. Манускрипты древние найти надо. Где они — сам не знаю, у меня есть только кусок грамотки. Поди сюда, взгляни.