Кровь и честь

В ухо тепло фыркнуло, и о плечо, тщательно выбрав место, не прикрытое металлом и тканью, потерлось что-то влажное и мягкое. Любимый конь почувствовал, что его хозяин недоволен, и, как мог, попытался поддержать человека в трудную минуту.

«Благородное животное, — растроганно подумал воитель, доставая из мешочка на поясе кусок сухой лепешки: здесь, в горной стране, было тяжело с фуражом, и сохранить удалось считанных лошадей. — Если бы и люди были такими же, я свернул бы горы…»

Конь благодарно хрумкал сухарем, а Александр все не мог оторвать взгляд от пропасти и от нависающего над ней неприступного утеса, на котором окопалась горстка туземцев, не пропускающая вперед его могучую армию. И плевать хотевшая на то, что числом в сотни раз уступает завоевателям.

Можно было, конечно, вернуться назад и попытаться обойти этот перевал стороной. Но кто скажет, сколько при этом будет потеряно людей, сорвавшихся в пропасть, груза, а главное — оружия? Оружия, которое привезли издалека и которое просто негде было взять здесь, в краю дикого камня и не менее диких людей. И вообще — отступать перед каким-то ласточкиным гнездом было не в его, Александра, правилах. Прорваться вперед, не считаясь с потерями? Тоже вариант — солдат, этот расходный материал войны — вместо погибших под стрелами и камнями, сыплющимися со стен, можно набрать в любом попутном селении. Горцы — народ крепкий, а за пару месяцев пути и постоянных стычек покрытые шрамами ветераны, которые следуют за ним с самой благословенной родины, сделают из них бойцов не хуже других. Но как оставить в тылу эту занозу? Дикари ведь не пропустят ни караван, ни гонца… Нет, проблему нужно решать сейчас, не откладывая на потом.

— О божественный… — услышал Александр знакомый голос и обернулся, недовольный тем, что его отрывают от размышлений.

— Чего тебе? — бросил он старшине телохранителей, от намотанных на себя плащей походившего на луковицу — теплолюбивая армия здесь, в горах, страдала от холода гораздо больше, чем от скудного рациона и вылазок горцев.

— Мои люди изловили дикаря, о божественный, — пал ниц охранник, почуявший в голосе повелителя раздражение.

— Так укоротите его на голову. Или сбросьте в пропасть. Мне что — учить вас, как поступать с врагом? — полководец рассердился по-настоящему.

— Ну… — замялся телохранитель. — Мы его не совсем поймали… Он сам пришел и требует провести его к тебе, о божественный.

— Требует? — Александр покачал головой. — Даже так? Ну что же — веди его сюда. Надеюсь, тебе хватит бойцов, чтобы усмирить этого требователя? Если нет — возьми солдат.

— Слушаюсь, о божественный…

Минуту спустя Александр уже разглядывал старика с выдубленной холодом и горным солнцем кожей, едва прикрытой ветхими лохмотьями. Порывы ветра трепали редкие седые волосы и бороденку.

«Наверняка здешний старейшина, — думал полководец, отмечая гордую осанку старца. — Пришел клянчить для своей деревни пощады и милости. Ну-ну, послушаем, что он скажет…»

Но старик молчал, глядя на воителя голубыми, удивительно молодыми глазами. И Александр не выдержал первым:

— Что тебе нужно от меня, старик?

— Ничего, — помолчав, ответил старец. — Это тебе что-то нужно от нас.

— Мне? От вас? Да я сотру вашу кучу камней с лица Земли! Ты знаешь, сколько царств и крепостей покорил я на своем пути, сколько народов склонилось передо мной?

— Нет, не знаю, — последовал спокойный ответ. — К чему мне это?

— Да я… — начал было полководец, поддавшись мгновенно подступившему гневу, но внезапно понял, что все, что он скажет, разобьется об эту непоколебимую уверенность, словно волна о камни.

— Вы готовы пропустить меня мимо вашей… крепости? — спросил он, решив забыть о трех с лишним десятках бойцов, уже сложивших под стенами «орлиного гнезда» свои головы в бесплодных попытках сломить сопротивление горцев.

— Мимо наших стен еще никогда не проходил враг, — ответил дикарь.

— Хочешь сказать, что мы тут первые? — хмыкнул Александр.

— Нет, далеко не первые. Враг либо оставался здесь навсегда, либо уходил восвояси. Врагу мимо нас не пройти.

— Вы так верно блюдете их интересы? — кивнул полководец в ту строну, где лежала цель его жизни. — За что такая верность? Чем вас купили? Золотом? Только скажи цену, и я дам вдесятеро больше.

— Нас нельзя купить, — покачал головой посланец. — А пройти мимо нас пытались и оттуда, и оттуда, откуда пришли вы. Мы очень давно тут живем.

— Но кто-то все равно проходит?

— Да, проходят, — последовал ответ. — И туда, и оттуда. Наши друзья. Стань и ты нашим другом, и ты пройдешь туда, куда захочешь.

Полководец только покрутил головой: каков нахал! Признать своим другом какое-то горное племя, когда он не посчитал равными даже гордых персов! Да за одно такое предложение следовало приказать изрубить этого наглеца на мелкие кусочки и скормить собакам!

Но взгляд Александра снова упал на сложенные в сторонке щиты и шлемы, сегодня оставшиеся без хозяев…

«А что я, в конце концов, теряю? — решил он. — Кто узнает, что я, Александр Великий, повелитель всего Подлунного мира, признал каких-то горцев своей ровней?..»

— Ты убедил меня, старик, — кинул он. — Мы будем вам друзьями…

Александр удовлетворенно оглянулся: армия, подобно огромной чешуйчатой змее, стекала по горной дороге вниз, в зеленую долину, спрятавшуюся между горных хребтов. Такие долины стали встречаться все чаще и чаще, больше и больше размером, а значит, великие горы, путь по которым казался бесконечным, подходят к концу. Скоро воспоминания о них покажутся страшным сном.

Полководец почувствовал, как перстень, надетый на безымянный палец его руки, чуть-чуть нагрелся, и поднес его к глазам. Прозрачный камень снова потемнел в середине, будто в его глубине открылся внимательный глаз. Глаз змеи…

Сразу накатили воспоминания: долгое празднество, на котором горцы, не жалея своих скудных запасов, принимали его изголодавшихся воинов, действительно как старых друзей, жаркие костры с исходящими на них жиром тушами быков и баранов, мягкие постели, на которых щедрые до любви горянки дарили себя давно не знавшим женской ласки чужеземцам… И темноволосая красавица, разделившая ложе с ним — Властелином Мира, а на прощанье подарившая этот вот камень.

От одной мысли о хозяйке гор сладко заныло внизу живота, затуманился взор, и Александр лишь усилием воли отогнал наваждение. Солдат не должен давать воли слабостям собственного тела, иначе из воина он превратится в нерешительного обывателя, больше всего ценящего покой. А время покоя еще не пришло…

Но больше вожделения его жгла память о том, как их, завоевателей, вежливо, но весьма непреклонно выставили вон по истечении двух недель. Снабдили на дорогу водой и продовольствием, указали дорогу дальше и… Отпустить в поход молодых воинов отказались наотрез, даже дать проводника. Будто не великого воина принимали в своем захолустье, а захудалого караванщика, везущего нехитрый товар.

«Не много ли чести этим дикарям? — со злобой подумал воитель. — То, что не удалось всем предыдущим, не удастся и этой… дикарке!»

— Эй, ты! — окликнул он почтительно ожидавшего распоряжений телохранителя.

— Внимаю, о божественный!

— Бери две… нет, три сотни и возвращайся к «орлиному гнезду».

— Ты что-то забыл там, о божественный?

— Перебей там всех от мала до велика, — последовал жесткий ответ. — И разрушь стены. Ничего не должно стоять на нашем пути, когда мы вернемся назад. А потому, когда будешь выбирать — бери лишь самых отъявленных головорезов. Из тех, что за грош собственную мать зарежут. Их командиры будут только рады.

— А…

— А голову их предводительницы привези мне, — улыбнулся Александр. — Только будь осторожен, не повреди ее — она очень красива. Убирайся!

Когда он снова взглянул на перстень, камень был совершенно черен. Но его это не заботило — впереди лежала вожделенная Индия. Рубеж Ойкумены… [30]