Охотники 1. Погоня за жужелицей

— Сам подписал… Ошибся, полагаешь? Невинных овечек послал на убой? Ну-ну. В чем обвиняют? А я тебе скажу. В этом доме свила гнездо контрреволюционная шваль. Между прочим, прямо перед твоим носом сговаривались последыши колчаковские. Внизу семерых гадов буржуйских взяли. И тут двое. И еще надо бы по сусекам поскрести, глядишь, на какой-нибудь колобок наскребется…

Чекисты заржали. Бессонов скрипнул зубами. Скользнул взглядом по профессору, жене его… Отвернулся в сторону.

— Все понятно, товарищи. Продолжайте. Не буду больше мешать. Но прислушайтесь к совету опытного следака. Будете обыскивать квартиру — начинайте с кухни.

— Окрошку жрал профессорскую, аж за ушами трещало. А теперь, выходит, сам барином заделался? Мешать он не будет. Нет уж. Ты мешай! Мешай! — Нянюра резво цапнула с печки кочергу и замахнулась, чтобы опустить на голову ближайшему из супостатов. Но «супостаты» оказались ловчее, и Нянюра завопила, когда младший из чекистов больно вывернул ей руку назад. Кочерга с глухим стуком упала на пол.

— Все, выводите буржуев. Квартиру обыскать… И ведьму эту старую возьмите на пару деньков — пусть мозги проветрит. Хотя хорошо бы ее расстрелять на месте за оказанное сопротивление при исполнении. Все одно толку от нее никакого. А мишень выйдет знатная, большая, заметная такая мишень. Эх… Неужто во всем доме одни старухи, да и те контрреволюционные элементы? Сейчас бы какую барышню посвежее.

Раздался гогот.

Даша никак не могла увидеть происходящее целиком, зато слышала отлично. И когда дядя Миша, а потом и тетя Лида, подталкиваемые в спину прикладами, вышли из столовой, а потом выгнали из столовой упирающуюся Нянюру, она обернулась к застывшему с пистолетом в руке англичанину.

— Там всего четверо. Трое с винтовками. У одного — наган. И еще Бессонов, — прошептала губами. — Можно попробовать их всех убить.

— А ваши родные? Что с ними?

— Арестованы. Наверное, их теперь расстреляют. Так обычно и бывает. Тем более чекисты говорили о Ходынке. Всем в Москве давно известно: если на Ходынку, то — расстрел. — Спокойствие, с которым она произнесла эти страшные слова, напугало ее саму. Но почему-то она чувствовала, что это правильно. Как тетя Лида, которая отложила свою боль и свое горе материнское на потом, так и Даша отсрочила панику на тогда, когда это не будет мешать ей думать и действовать.

— Вы не знаете, мисс Даша, случайно, где ваша тетя хранила Вещи… Предметы? Фигурки вроде Жужелицы? — Он шептал быстро, экономя секунды на паузах. — Может быть, сейф? Или секретный ящик, куда вы все прячете…

— Вы за этим приехали? Да? Из-за этого их взяли и убьют? Из-за этого погиб Саша?

— Дарья… Пожалуйста, ответьте.

— Нет! Я не знаю. — Даша сцепила зубы. — Я правда не знаю. Я сказала бы, хотя сейчас, в этот момент я вас ненавижу. За все.

— А Жужелица? — предпочел не услышать последнюю фразу майор.

Даша сунула руку в карман и открыла было рот, чтобы молвить «да вот же она», но тут ее словно кто-то одернул — молчи.

— У тети. Я ее тете отдала, чтобы она уже передала вам. — Даша непроизвольно дотронулась до маминого кулона пальцами. Как будто искра проскочила. На этот раз Даша ощутила ее абсолютно точно. Жужелица словно что-то хотела Даше сказать. Но что?

— Аа-ай… Аа-ай, родненькая моя, курносенькая сладурочка, — вой Нянюры донесся с улицы. — Ай, сладурочка в окошечко… К сестричке моей родненькой… Через совесть беги, гляди, где картошечка…

— Ваша няня всегда так? — Артур, встав сбоку от окна, выглядывал наружу. — Там кругом солдаты, патрули. Все отлично просматривается — перекресток, сквер, площадь. Не прорваться. Что в столовой?

— Пусто пока. Бессонов, сосед наш, их на кухню увел. Это в самом конце коридора… — Даша совершенно точно поняла, что Бессонов именно увел чекистов, чтобы дать ей возможность сбежать. Никакой благодарности она к нему не испытывала: мог бы и не уводить. Тогда бы этот англичанин вынужден был стрелять и убил бы хотя бы одного. Или даже двух! — Ну?

— Ай, сладурочка в окошечко… к сестричке…

— Погодите. — Даша прислушалась. — Нянюра не просто так кричит. Стойте… Она мне сказать что-то хочет.

Хорошо, когда человек в ситуациях, когда надо сосредоточиться — сосредоточивается. Когда не стучит в висках кровь, не замирает где-то ближе к пяткам сердце. Когда мысли ясны и отчетливы, а руки и ноги слушаются беспрекословно. Хорошо, когда твой темперамент, характер и наследственность мобилизуют и заставляют думать и действовать. Жаль лишь, что такой дар — редкость.

— Погодите. Кажется, я догадалась. Она говорит, надо бежать через «угол совести»… через окошко в «углу совести». Там выход на крышу.

— Даша?

— Ах да! Откуда вам знать. Это чуланчик. Он тут, возле столовой. Маленькая каморка с окном на крышу. Его дядя Миша называл «угол совести». Мы там… Впрочем, какое вам дело!

— Так что же мы медлим?! Где эта ваша «совесть»? Ну?

— Ничуть мы не медлим. — Даша продемонстрировала ключ, который только что достала из кармана, быстро вставила его в замок, повернула дважды и распахнула дверь.

Столовая все еще была пуста, зато в соседних комнатах — в ванной и маленькой дальней спальне для прислуги — обыск шел полным ходом. Что-то дребезжало, громыхало, падало, валилось, билось, сыпалось… Распахнув маленькую одностворчатую дверку чулана, Даша, нагнувшись, ловко забралась внутрь. Артуру же пришлось скрючиться в три погибели. Зато окно в «углу совести» было не таким уж узким — если втянуть в себя все, что втягивается, то можно попробовать не застрять. Артур ткнул рукоятью пистолета в стекло. Стекло треснуло, осыпалось.

— Вы уверены? — Артур посмотрел на девушку. Ее отчаянность, решительность и спокойствие его ничуть не поражали, он повоевал достаточно, чтобы сразу распознать адреналиновый шок. У новобранцев такой шок — обычное дело. Две-три атаки — и обычно он проходит, люди вновь начинают бояться смерти. Но сейчас это было ему на руку — возиться с дрожащей от ужаса вялой девицей было бы весьма некстати.

— В чем? В том, что мне нельзя тут оставаться ни секунды? Или в том, что я пролезу? Я пролезу.

— Тогда, простите, я пойду первым.

Не джентльменский… совсем не джентльменский поступок. Но майору требовалось оглядеться, убедиться в том, что соседние крыши свободны, проверить, насколько далеко расположена другая крыша и как прыгать, если черепица покрыта толстой коркой льда.

— Руку? Что вы там копаетесь? Руку, Даша…

— Погодите еще секунду. Нянюра же не просто так про картошку пела… Я только что сообразила. Здесь у нас в ящике всегда хранилась картошка, и там еще дырка внизу — мыши прогрызли, так в дырку всегда заваливались картофелины — одна или две. Картошки гнили и ужасно воняли. Мы все думали, откуда вонь… Когда нашли, ужасно злились на мышей и всё собирались дыру заделать, но так и не собрались… А потом уже и картошки не стало.

— Даша, а что если вы попозже расскажете мне о вашем счастливом детстве?

— Погодите же. Вот… Ага! Стойте, у меня юбка за стекла цепляется.

Она выкарабкалась на крышу, под зарядивший вдруг мокрый снег, кое-как одетая, но хотя бы в шали, накинутой на плечи, и, к счастью, в валенках… «А дядя Миша-то босиком, и у тети Лиды даже шапочки нет», — промелькнуло в голове, шелохнуло сердце, но вновь оказалось, что думать про это ей совершенно некогда и не нужно.

— Прыгать надо. Немедля. Вы справитесь? — Артур показал девушке на крышу соседнего дома. Совсем недалеко, метра два. Если прыгать по песку или по гальке где-нибудь в Судаке или в Куок-кале, то совсем не страшно. Рисуешь две черты «от» и «до» и прыгаешь… Представляешь, что ты отважный капитан пиратского корабля, что только что взял на абордаж испанскую каравеллу. Осталось только перескочить с борта на борт, не уронив шляпу с пером в синее-синее море.

— Да! — Она разбежалась и прыгнула.

— Отлично. Вы умница! — Он приземлился рядом. — А теперь бегом отсюда! Бегом, мисс Даша…