Охотники 1. Погоня за жужелицей

— Вы простите меня, — шепнул майор. — Просто смертельно устал. Соображаю медленно, как Пиноккио. И плохо контролирую реакцию. Я уже третью ночь без сна. К тому же неделю кочегарил за проезд. Простите.

— Да. Ничего страшного… Я прекрасно вас понимаю, сэр. Но где же все люди? Времени уже половина десятого. Нянюра…

— Тс-с. Тихо, барыня. Чертяка этот, Бессонов, там чего-то зашерудил. А ну как зайдет! Тихо вы. Чего вам не терпится?

— Ты точно прошлась по всем адресам, Нянюра? Что тебе сказали? Будут? — Лидия Николаевна понизила голос так, что догадаться о сказанном можно было лишь по движению губ.

— Ну… Всех. Всех обошла. Хотя кое-где и на порог не пустили. Есенин этот ваш, к примеру… Высунул голову через дверь. Мол, кто такие, не знаю ничего, не видел, не слыхал. А так… обещались подойти кое-кто из простых. Из тех, про кого в газетках не пишут и карточки чьи в зеркало понатыканные не висят.

— Нянюра!

— Что — Нянюра? Я ж не слепуха! Вижу. Два годика назад все тут гоголем бегали! А теперь что? Подштанники намочили?

— Достаточно! Не твое дело! Поди спустись-ка лучше вниз. Погляди там, что да как…

— В холодину-то такую? Конечно… Сами мы ж разве пойдем. Мы ж барыни. Ксплотаторши… Все Нянюра да Нянюра, — забурчала нянька, озираясь в поисках пухового платка.

— Няню-у‑ура.

— Да ладно. Бегу уже. Бегу.

Даша лежала на животе, подтянувшись поближе к спинке и прижав шишку к холодным металлическим прутьям. Чтобы глупо не реветь от злости, пыталась про себя петь песню про «цыпленка жареного». Запой она ее вслух, вот бы удивился и рассердился дядя Миша. Стал бы кричать и выяснять, откуда она подцепила эту гадость. А песня между тем отличная.

«Цыпленок жа-а‑ареный, цыпленок па-а‑ареный…»

— Воронок там у парадного… Барыня! Воронок стоит и мотором фырчит. И у черного хода солдаты прячутся!

Даша услышала свистящий шепот няньки, больше похожий на крик, соскользнула с кровати и выбежала в столовую.

— Даша! Что еще такое! Ты зачем здесь… Нянюра… Ты уверена?

— В чем дело? Что-то случилось? — Англичанин, почувствовав образовавшееся в комнате густое напряжение, поднялся. Вопросительно уставился на Лидию Николаевну.

— Комиссары… Те, что у черного хода, — молчком. А эти… Другие. На всю улицу горлопанят. — Лицо няньки, обычно красное и здоровое, побелело и вытянулось. — Мож, таки не к нам, а, барыня?

— А если к нам? А если они всех наших, тех, кто все же пришел… Если всех наших арестовали уже. Оттого и нету никого. Нянюра… Что нам теперь делать-то? — Лидия Николаевна обернулась к терпеливо ждущему ответа гостю, быстро пояснила: — На улице у дома автомобиль с чекистами. Возможно, не просто так, но по нашу душу. И раз из обещавшихся никто не явился, боюсь, что «чрезвычайка» схватила их прямо на улице. Сейчас для Москвы это обычное дело. Да и донести мог кто угодно. А мог и не донести… просто так — облава. Возможно, что к соседям… Стыдно, но я молю бога, чтобы это к соседям.

И тут, словно в опровержение ее слов, раздался грохот, толпа громких людей ввалилась в квартиру, протопала по длинному коридору. Защелкали затворы, кто-то загоготал, потом выматерился грязно, тут же вылетела из петель стеклянная створка, кажется на кухню. Таз, висящий под потолком у ванной, упал на пол с грохотом и лязгом.

— Открывайте! Чека! — В дверь яро заколотили прикладами.

— Что делать-то, барыня? Барина будить? Или как… — Нянюра шлепала губами, стараясь говорить спокойно, но слова получались у нее все изжеванные и от этого непонятные.

— Ох. Про Мишу-то я позабыла. Да. Буди скорее, Нянюра. А вы… — Лидия Николаевна резко повернулась к англичанину, скользнула взглядом по Даше. — Вы пока в детскую. Живо! Прячьтесь… Надеюсь, что вы не собираетесь отстреливаться или что-нибудь в этом роде. Умоляю. Будьте благоразумны. Я попробую с ними договориться. Не в первый раз. Может быть, получится откупиться. Если же обыска избежать не выйдет, то тогда… О господи! Тогда я не знаю, что нам делать!

— Понял. Куда мне?.. Сюда? Мисс! — Англичанин скользнул в детскую и буквально втянул за собой туда Дашу. — Мы с вами не боимся и сидим тихо-тихо, как мышки. Договорились?

Даша облила англичанина презрительным высокомерным взглядом (которого он, впрочем, заметить в темноте никак не мог), вырвалась из его рук, подскочила к двери, которую англичанин умудрился за собой запереть на ключ, выдернула ключ из замка и притиснулась к замочной скважине. И если бы ЭТОТ позволил себе сейчас хоть один смешок, она бы, честное слово, развернулась бы и ударила его кулаком в лицо. Со всей силы. Опыта, слава богу, у нее за школьную жизнь накопилось предостаточно. Во дворе гимназии она дралась так, что с ней даже старшеклассницы боялись связываться и неоднократно приходили из соседних районов малыши просить покровительства и защиты. А еще она отменно наваляла (Даша обрадовалась, вспомнив подходящее к случаю слово) двум прыщавым кадетам, которые вздумали однажды засесть в кустах, чтобы оттуда быстро выскакивать и задирать проходящим мимо девчонкам юбки. Ну… Ну кто там собирался хихикать?

К счастью, англичанин оказался настолько догадлив, что не издал ни звука. Даша помедлила и опустилась на коленки, чтобы удобнее было смотреть. Замерла.

— Чадов Михаил Иванович? Вы будете? Вот мандат на ваш арест. Имеются подтвержденные сведения, что в вашей квартире собирается регулярно контрреволюционное сообщество с целью заговора супротив народной власти рабочих и крестьян. — Комиссар, иссиня-сизый от многодневной щетины, с красными от бессонницы глазами, в задубевшей на морозе короткой кожанке, держал на вытянутой руке бумагу. — Собирайтесь. Разбираться поедем.

— Ах! — Нянюра закрыла рот обеими руками, чтобы не закричать.

— Да-да… Это я. Я профессор Чадов. К вашим услугам. — Сонный, с помятым лицом и лысиной, без очков, босой и какой-то по-цыплячьи беспомощный дядя Миша щурился, пытаясь разглядеть говорящего. — Что вы желаете? Чем обязан?

— Собирайтесь же, говорю…

— В чем дело? Объяснитесь? Какое сообщество? Какой заговор? Что за чушь вы несете? — Тетя Лида выдвинулась вперед, отстранила мужа плечом. Поправила волосы плавным жестом, как будто сейчас безупречность прически была самым важным делом ее жизни.

— Контрреволюционное сообщество. Заговор тоже… контрреволюционный, — зевнул комиссар. Кинул через плечо двум лениво опирающимся на винтовки солдатам: — Забираем. До машины и так дойдет, чай, не пристынет пятками к сугробам. А на Ходынке всем жарко.

— Ай-йыу-у‑у, — завыла Нянюра. — Что ж творите, супо­статы?

— Заткнись! — рявкнул комиссар. Не зло, как-то безразлично. И уставился на Лидию Николаевну, которая, выставив перед собой тонкие руки, пыталась оттолкнуть чекистов. Те, видимо не ожидавшие сопротивления от этой маленькой глазастой барыньки, неловко переглядывались.

— А вы, выходит, Чадова Лидия Николаевна будете?

— Да! — вскинула подбородок тетя Лида. — Это я.

— И вы тоже собирайтесь, дамочка. Арестованы.

— За что? Объяснитесь! И покажите ваши документы! И ордер! Я хочу видеть ордер.

— Вот как с ними? А? — Комиссар пожал удивленно плечами. — Барыня-сударыня! Вы сами подумайте, ну зачем надо, чтобы мы вас хватали, тащили, может, и ударили ненароком? Ведь нехорошо это. И вам и нам — никакой радости и удобства. А так — потихонечку оделись, вышли во двор, сели в предоставленное авто… К утру, глядишь, разберемся — вернетесь себе домой. К завтраку поспеете.

— Товарищ комиссар, тут такое дело… — показался в проеме румяный солдатик. — Вас спрашивают.

— Кто? Звание? Должность? Какой отдел? Кто командир? — Бессонов стоял в дверях гостиной — осунувшийся, страшный, похожий на голодную рысь. Глаза его, цвета прозрачного янтаря, переливались опасно и яростно.

— А сам-то ты кто такой будешь?

— Следователь особого отдела Бессонов. Слыхал? — пропитанный жгучей ехидцей кусачий голос Бессонова показался вдруг всем спасительной соломинкой. Он звучал так уверенно, что даже Нянюре, Бессонова давно и глубоко презирающей, почудилось, что сейчас «знакомый комиссар» все одним махом решит. — В чем их подозревают? Кем подписан мандат?