Пират.Дилогия

– Чего это ты меня на «вы» называешь? – усмехнулся в ответ Громов. – Я ведь разжалован давно. Что же касается призвания – боюсь, оно у нас всех будет теперь одинаковым: бери больше, кидай дальше. Будем копать ров! И, думаю, не за деньги, а в лучшем случае – за еду.

– Вы полагаете, они нам не поверили? – вслед за каменщиком и Мартин Пташка тоже назвал лейтенанта на «вы».

Ну а как же? Он же дворянин… хоть и бывший. Но это – для каталонцев и англичан – бывший, а для кастильцев… Хотя – кто знает? Вон как делото обернулось – в крепость всех бросили, а что дальше будет – одному Богу известно.

Свободных казематов на всех бунтовщиков не хватило, и часть пленников, не особенното пока разбираясь, засунули к кому попало. Ссыльные, кстати, оказались вместе почти все, кроме здоровяка Гонсало «Деревенщины» Санчеса, что позволяло им сейчас вести душевные разговоры «за жизнь», ругаться и строить планы, в чем не принимал участия только Мартин Пташка – подросток сидел, забившись в самый дальний угол, и грустил, вспоминая, конечно же, Аньезу.

Соседями по темнице у новоявленных узников оказались трое чрезвычайно молчаливых индейцев, не выказывавших никакой охоты к общению, и двое местных забулдыг, распространявших вокруг себя сильный запах мочи и крепкого алкоголя. Этито, может, и поболтали бы, да только вот пока в себя, судя по всему, окончательно не пришли – со спокойной совестью задавали храпака, и добудиться их не представлялось никакой возможности – да и нужно ли было?

Головешка Сильвио вдруг с силою хватил по стене кулаком и в очередной раз выругался:

– Что б их всех… Похоже, нам не поверили, а, лейтенант? Иначе б чего здесь держали? Мы ж пострадальцы от узурпаторов, так ведь?

– Не пострадальцы, а пострадавшие, – наставительно заметил Громов. – А узурпатор пока один – самозваный король Карл Габсбург.

– Похоже, и сторонники короля Филиппа к нам отнесутся так же, как и англичане, – вздохнув, Рамон Каменщик тоже постучал по стене и уважительно хмыкнул. – Неплохая здесь кладка, думаю, не всякой пушкой возьмешь. Что и говорить, сделано на совесть.

– Как хоть ты это все видишьто? – Громов посмотрел в сторону узенького, не пролезть и кошке, оконца под самым потолком, едва пропускавшего призрачный беловаторозовый свет утренней зорьки.

Точно такое же окошко, сколь ему помнилось, было и в казематах крепости Монтжуик, и в том подвале в Калелье… Все повторяется снова – такое вот, как говорят французы, дежавю! Не оченьто хорошее…

– А я и не вижу, – охотно пояснил сотоварищ. – Я по звуку слышу.

Он снова стукнул в стенку:

– Слышали? Добрая кладка, и цемент… очень хороший раствор был, наверное, на яйцах.

– Не, не на яйцах, – Сильвио недоверчиво тряхнул своей темной, чудь кудрявившейся шевелюрой. – Откуда столько яиц взять? Просто в раствор всего, сколько положено, добавляли – песка там и прочего… не пускали налево, как некоторые.

– Это кто это – некоторые? – обиделся Каменщик. – Мы уж внаглуюто не воровали… как те, что сперли монастырскую братину с горы Монтсеррат. Вот нехристито – на святое покусились!

Услышав такие слова, Головешка сразу окрысился и вскочил на ноги, больно ударившись головой – потолкито здесь были низковаты. Не такие, конечно, низкие, как в убогих советских «хрущевках» да «брежневках» (мечты всей жизни для подавляющего большинства нынешних жителей России), но все же и не высокие – приложиться башкой вполне можно было.

– Ты кого нехристем обозвал, черт белобрысый?! На себя бы лучше взглянул – прости господи, главный городской собор – и тот триста лет никак достроить не могут, все крадут, крадут… Вот кто самые настоящие нехристи и есть!

– Помолчал бы!

Каменщик тоже встал в позу, сжав кулаки и слегка склонив голову с видом опытного бойца.

– О, да вы никак подраться собрались? – презрительно сплюнув на пол, усмехнулся Андрей. – Обождите немного, мы сейчас ставки сделаем… в счет будущих великих заработков. Мартин, ты на кого ставишь? Эй, парень, ты там уснул?

Юноша вздрогнул и обернулся:

– А?

– На кого ставишь, спрашиваю. Тут у нас – кулачный бой.

– На Каменщика, – недолго думая, отозвался Мартин. – Десять против одного. Но это если честный бой.

– Что значит – если честный, Пташка чертова? – Сильвио выругался и недовольно посмотрел на парня. – Что ты этим хочешь сказать?

– А то и хочу! – В серозеленых глазах подростка отразился невзначай заглянувший в камеру первый солнечный лучик. – Думаешь, я не видел, как ты нож в сапоге припрятал?

– Ах ты ж, сволочь! – с видом оскорбленной невинности Головешка подскочил к парню и схватил его за грудки. – Ты что же, думаешь, я в честной схватке нож в дело пущу…

– Пустишь… Пустиии… Ай…

– Ша! – звонко хлопнул в ладони Громов. – Хватит. А ну живо расползлись все по углам. Живо! Я кому сказал?

Он произнес это грозным и непреклонным тоном человека, привыкшего отдавать приказы, и каторжники не посмели ослушаться, тем более что не так давно признавали своего сотоварища за командира… да и сейчас держали за старшего.

Подчинились. Головешка, правда, пробурчал чтото себе под нос, а потом наступила тишина… прерванная чьимто пьяным возгласом:

– А мне? Ято могу ставку сделать, а?

Это произнес один из проснувшихся пьяниц – жилистый, лет за пятьдесят, мужичок, с седой бороденкой, одетый в грязносерую рубаху и темный бархатный жилет с оторванными пуговицами.

– А ты кто такой естьто? – удивленно спросил Сильвио. – И за что сидишь?

– Меня зовут Хосе Домингес! – пьяница с гордостью выпрямил плечи. – И в этом городе я не последний человек, клянусь Святой Девой! Ооо, про старого Хосе вам всякий скажет, нет такого человека, чтоб меня не знал или хоть раз в жизни не обратился ко мне за помощью.

Андрей недоверчиво хмыкнул – впечатления человека благородного новый знакомец явно не производил. Простолюдин, это видно, однако речи ведет хвастливые. С чего бы?

– Да кто ж ты, ответь? – нетерпеливо повторил Головешка.

– Сапожник я… кто ж.

Забулдыга отвечал таким тоном, словно бы являлся не меньше, чем заместителем коменданта форта или уж по крайней мере владельцем нескольких доходных домов и пары мельниц.

– Ах, воон оно что – сапооожник. Тот еще маркиз!

– Напрасно смеетесь, – обиделся Хосе. – Без башмаков ходить могут разве что дикари, вон… – он презрительно мотнул головой в сторону индейцев. – Нормальный же человек, хоть ты дворянин, хоть простой горожанин – без башмаков нельзя никак! Босиком только каторжники да нищие ходят, да еще дети малые – так на то они и дети, ага. А сапожников, кроме меня, в городе только трое. Трое! И спросите, кто самый лучший? Старый Хосе!

– Что ж ты тогда здесь сидишь, лучший? – засмеялся Сильвио. – Иль местным офицерам сапоги не нужны?

– Как не нужны? Нужны… А сижу – за дело! – сапожник с гордостью повел плечом.

Головешка хлопнул в ладоши:

– О как! Первый раз вижу человека, который бы признался, что за дело сидит! Обычно все говорят другое.

– А с чего мне юлить? Старый Хосе – человек честный, об этом все знают. Хватанул колодкой жену – так ведь тоже за дело. Чего она… Эх, – старый пьяница уныло махнул рукою. – Говорили мне люди – на индеанке женись, так ведь нет… Сейчас бы жил – в неге, в любви… Не, вообщето, моя аллигаторша… гм… Трухильдия баба ничего себе, только на расправу скора, а так…

Сей интереснейший рассказ прервали чьито послышавшиеся снаружи шаги и скрежет засова. Распахнулась дверь и в камеру заглянул стражник в непонятного цвета мундире, перепоясанном крестнакрест широкими белыми лямками:

– Эй, дядюшка Хосе, ты там не помер еще?

Повернув голову, сапожник довольно осклабился:

– Не. Как, Пабло, сапогито не жмут?

– Да не жмут, дядюшка Хосе, – на совесть сработал.

– А! Что я говорил?!

– Тут твоя… как ты ее зовешь – аллигаторша – поесть тебе собрала, так забирай.

В камеру полетел увесистый узелок, ловко пойманный Головешкой. Захлопнулась дверь.