Кукловод. Книга 2. Партизан

— Да, кстати, я еще возьму маленький «браунинг», так называемый дамский.

— К чему он вам? Сомневаюсь, что от этой модели будет толк на фронте, — искренне удивился Василий Григорьевич.

— Ну, это как бы оружие последнего шанса. Мне бы к нему еще подвеску, так чтобы можно было носить в рукаве.

— A-а, кажется, понимаю. Знаком с таким ношением и даже знаю, кто подобное может изготовить. Но… На фронте.

— Война войне рознь, Василий Григорьевич.

— Хм. Ну что же, пожалуй, вы правы, — вдруг вспомнив о довольно странном заказе для фронтовика, который он сам же и выполнил, согласился лавочник.

Оговорили цену, и Шестаков заверил, что через несколько дней прибудет с деньгами и людьми, чтобы забрать все это богатство. Ну вот, пожалуй, и все, пора уходить. Признаться, он переживал, что что-то может не получиться. Нет, с переделкой лож и установкой прицелов никаких трудностей не должно было возникнуть. Разве только цена будет выше, но это ожидаемо, и уж тем более, когда прицелы самые настоящие цейсовские.

Вот такой парадокс. Вроде бы и война, и в то же время вот она, немецкая работа. Конечно, это скорее всего довоенные запасы. Сомнительно, чтобы германцы позволили военной продукции уходить налево. Да и не нужно это производителям. Тут только успевай выполнять госзаказы. Так что зарабатывать себе геморрой никто не станет.

Выйдя из лавки, сразу подозвал извозчика, благо центр и их тут предостаточно. Идти ему недалеко, но, с другой стороны, на пролетке будет быстрее, а время терять не хотелось. В летнем саду его ожидала Ирина с детьми. Шейранов искренне любил свою жену, но Ирина… Словом, это совершенно другое. А еще ее сынишка и дочь, Сережа и Аня. После всей грязи и смертей эти два чистых и безгрешных человечка оказались настоящей отдушиной. В их присутствии Шейранов буквально отдыхал и оттаивал душой.

Жаль только, подольше пробыть никак не получится. Ему удалось выпросить всего лишь неделю, причем вместе с дорогой. До Самбора, где теперь базировался его партизанский отряд, ему добираться минимум сутки. То есть двое суток долой. Да еще нужно выполнить кое-какие поручения, доставшиеся ему в нагрузку. Ох, не в Советском Союзе появилось это веяние. Так что времени у него не так и много, и стоит дорожить каждой минутой.

Он устроился в мягко покачнувшейся на рессорах пролетке с открытым верхом и откинулся на кожаную спинку. Извозчик залихватски гикнул на «родимую» и не так уж быстро поехал в сторону Летнего сада. А куда мчать-то? На дворе конец августа, денек погожий, народу на улице не протолкнуться. Вот пустишь лошадку вскачь и наедешь на какого-нибудь зеваку. Столько бед потом на голову свалится, что никакой переплате рад не будешь.

В пролетке Шестаков вдруг оказался не у дел. Сиди себе да поглядывай по сторонам на многочисленных прохожих. Как это ни странно, но он и сам являлся объектом внимания. А что, офицер, с отменной выправкой и «Георгием» на груди, привлекает внимание не только молоденьких барышень.

Мерный перестук копыт и покачивание пролетки заставили задуматься и чуть отмотать пленку событий слегка назад…

Как бы ни рвался Макензен вперед и как бы ни был готов к любым неожиданностям, но стремительная контратака русских после интенсивной, но непродолжительной артиллерийской подготовки застала его врасплох. Вернее, не столько его самого, сколько передовые части, штурмующие позиции Третьей армии Радко-Дмитриева.

Выпущенные русскими ракеты устроили такую какофонию, что когда дивизия Деникина перешла в атаку, то практически не встретила сопротивления.

Германцы и австрийцы сдавались сотнями. Антон Иванович даже растерялся, ибо не был готов к такому обилию пленных. Их ведь нужно еще и переправить в тыл, причем сделать это как можно быстрее. Шутка сказать, но только за первый час в плен сдались практически тридцать тысяч человек. А между тем дивизия продолжала наступать, восстанавливая позиции Третьей армии и нацелив удар во фланг наступающим германцам.

Видя действия деникинцев, воспряли духом и обороняющиеся русские части. Офицеры поднимали солдат в отчаянные контратаки. И бойцы, которых вот уже третьи сутки подряд изводили артиллерийским огнем и непрекращающимися атаками, поднимались из окопов с самым настоящим остервенением. Они уже не обращали внимания на полное отсутствие боеприпасов. В дело шли штыки, ножи, лопатки, подхваченные вражеские винтовки. Словом, все, что только было возможно. Люди изливали на врага отчаяние и злость, переполнявшие их все эти дни.

Два часа. Чтобы вернуть все то, что противник захватил за двое суток, русским понадобилось только два часа. Причем натиск оказался настолько решительным и ошеломляющим, что солдаты противника сдавались в плен целыми подразделениями. Это было какое-то сумасшествие и тем не менее являлось реальностью. Находясь уже в шаге от решительной победы, отчего-то вдруг решили, что русские подтянули для контрудара серьезные резервы.

В общей сложности к концу этого дня в плену оказалось более пятидесяти тысяч германско-австрийских солдат и офицеров. Возвращены все ранее занимаемые позиции, пусть и практически полностью срытые артиллерией противника. По сути, это не имело значения, потому что германцы спешно готовили оборону, ожидая непременной контратаки, которая так и не последовала.

Иванов все же прислал кавалерийский корпус, который в значительной степени укрепил силы обороняющихся. К вечеру по железной дороге подтянулись пехотные части. Командующий фронтом, наконец, поверил в то, что направление главного удара находится именно на этом участке. О том, что могло произойти, промедли Брусилов или успей подойти последняя резервная дивизия Макензена, думать не хотелось.

На передовой вдруг наступило затишье. Германцы исчерпали все свои возможности для наступления. Русские тоже не имели возможности начать наступательную операцию. Момент для них был наиблагоприятнейший. Фронт располагал достаточными резервами живой силы. Но катастрофически не хватало боеприпасов.

А вот группе Шестакова досталось, причем досталось изрядно. На них началась самая настоящая охота, в которой участвовали до неприличия большие силы. Настрочив донесение о своих подвигах, разведчики выпустили последних голубей. Ситуация складывалась таким образом, что они были вынуждены избавиться от любого лишнего груза. И ведь мало того, что войска прочесывали местность, так ведь еще и местные оказывали им всяческую помощь. И противник теперь знал, что диверсанты обрядились в австрийскую форму.

Словом, побегать пришлось изрядно. Чтобы обезопасить оставшихся в лесу Началова и Ильина, пришлось пошуметь в сторонке. Ну и как следствие, вновь повесить себе на плечи сброшенную было погоню. После захвата Секта также были предприняты серьезные меры по розыску лиц, причастных к данному происшествию. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что началось теперь.

Преследование продолжалось до той поры, пока группа наконец не ушла к Карпатам. Противник попросту не ожидал подобной наглости. Ну кто по здравом размышлении, имея на своих плечах погоню, пойдет туда, где плотность войск наивысшая. Однако Шестаков решился на этот шаг и не прогадал. Им удалось просочиться между австро-венгерскими частями, не понеся больше никаких потерь.

На фронте обозначилось затишье. Противоборствующие стороны спешно приводили в порядок свои части, пополняли живую силу, боеприпасы и готовились к новому сражению. В том, что оно состоится, никто не сомневался. Германцы явно решили сосредоточить усилия на Восточном фронте, чтобы вывести из войны более слабого противника, за какового они не без оснований держали Россию.

Правда, сами русские отчего-то себя слабыми не считали. Во всяком случае, газеты пестрели заголовками о провалившихся планах Германской и Австро-Венгерской империй. Ну и разумеется, о герое и чудо богатыре, спасшем все русское воинство от неминуемого краха. Речь, конечно же, шла о Брусилове. Поступок Алексея Алексеевича настолько пришелся по вкусу газетчикам, что они дружно подхватили эту новость, восхваляя решительность и ум командующего. За Четвертой дивизией генерала Деникина окончательно утвердилось имя «Железной».