Набат-2

— Ждем полной воды, — сказал Момот. — Жаль. Сейчас бы детишки резвились на лужайках, но береженого бог бережет. Хироси, — обратился он к японцу, — расчеты подтвердились?

— Почти полностью, — кивнул Тамура.

— Почему почти? Почему не с точностью?

— Каплевидный эффект. Водный покров смещается в зону Тихого океана. Сам Господь Бог не знает точных масштабов своей затеи. Полагаю, и орбита сместится.

— Вряд ли, — отрицал Момот. — Нигде нет фиксации.

— Случаи бывают всякие, — шутливо, но веско вставил Луцевич.

— Вот именно, — поддержал Тамура. — Луна сместит приливную зону, она увеличится, капля потяжелеет.

— Что-нибудь придумаем, — успокоил Момот так, будто его не интересовало дальнейшее. Ковчег он построил? Построил. Запасы и все необходимое взял? Взял. Условия прекрасные? Прекрасные. Что надо кроме? — Почему молчишь, Святослав Павлович? — явно искал поддержки Момот у Бехтеренко. Тот смотрел себе и смотрел на остров, не вслушиваясь в разговоры.

— А я вот прикидываю: пройдет наш ковчег между трех гор, когда вода подымется?

— Не сомневайся, — уверил Судских. — Всплываем до нужной отметки и попрощаемся с горами. Взрывчатка заложена.

— А посуху не лучше их дернуть?

— Слава, дай полюбоваться напоследок, — отвечал Момот. — Когда еще на нашем веку доведется? Мы ведь пристанем к необитаемой земле, где ничего не будет…

Пока такое не представлялось.

Видевший погружение Японии в океан, Тамура вздрогнул. Неприятное воспоминание о возмущенной воде, когда он чудом спасся, жило с ним подобно родинке, которую нельзя трогать. Сковырнешь — рак обеспечен.

Он появился на острове, когда сооружение ковчега шло полным ходом. Тамура обнаружил упущения в проекте и настоял на доделках. Антиштормовые кили ставили по его настоянию. Он помнил, как бушевала возмущенная вода в хаотичных плясках, а ураганный ветер менял направление каждые полчаса.

— Слава, ты доволен? — спросил Момот Бехтеренко.

— Вполне, — отвечал Бехтеренко. — Тут другое. Я ведь сугубо сухопутный, а меня мореходом делают.

— Переделывают, — поправил Луцевич. — Все мы были земноводными и вышли из океана. Так что не печалься, приходи, я тебе первому жаберки поставлю.

— О! — поднял палец Момот, призывая к вниманию: поползла диаграмма из сейсмографа, и он повернулся к прибору. — Рановато жаберками занялись…

Он проглядел диаграмму.

— Спутниковые станции слежения дают усиление активности вулканов и активную подвижку земной мантии. Везде, — дополнил он свое сообщение. — Святослав Павлович, установи связь с Гречаным и Новокшоновым. Пусть уходят с приграничных территорий в верховья Урала. Там относительно спокойно. Пусть уходят все. С пожитками и бабами. Нечего там делать.

— Наконец и для меня работа нашлась, — удовлетворенно сказал Бехтеренко.

— Истомился молодожен, — обронил Луцевич.

Бехтеренко не обиделся. Семейная жизнь много чего отнимала. Во всяком случае, перекроила сутки на лично свои и общественно полезные.

— Друзья, — зацепил тему Луцевич, — вы думаете, потоп начался из-за каких-то глобальных происшествий? Ошибаетесь. Господь внял мужским мольбам защитить их от женского посягательства на мужские свободы и решил наказать сразу всех. Мужиков, чтобы не очень доверялись женским обещаниям, а женщин, чтобы, шепча на ухо, не выдували у мужчин последние мозги.

Ему жизнь всегда была со смешинкой. Он бы и в самоволку махнул — бежать некуда.

— Внимание, — вернул всех в рубку голос Момота. — Поступление воды началось…

В мире как будто ничего не изменилось, только исчезли белые бурунчики в барьерных рифах вокруг острова. Вчера их плюмажи украшали океанский пейзаж, сегодня поверхность стала мертвенно однообразной.

— Это что такое? — никто не понял в первый момент, откуда появилась темная туча, стремительно приближаясь к ним. Радары не засекли опасности, и на тучу это нечто походило мало. Момот чуть было не нажал кнопку аварийной тревоги. Остановил Бехтеренко:

— Птицы…

В самом деле, громадная стая пичуг с гомоном стала устраиваться на всех выступах зданий, билась в остеклённые стены рубки, густо покрывая палубы белым пометом.

— Воробьи, — узнал Судских. — Сермяжные российские воробьи.

Птицы принесли хлопот больше, чем печали. В России они селились везде. Бились за скворечники, за чердаки высоток, за голубиный корм в скверах. Их нещадно убивали на плантациях подсолнухов, гречихи, гоняли с вишневых садов и за настоящих птиц воробьев никто не принимал. Жидята. А ведь если извести их, исчезнет еще один волосок на скрипичном смычке, погибнет, приближая симфонию жизни к какофонии звуков.

— Да это бедствие! — возмутился Момот, показывая на стекло. Переборки зданий, переходы и выступы стали устойчиво серыми.

— Пусть живут, потеснимся, — сказал добродушный Бехтеренко.

— Святослав, ты первым взвоешь через день, когда эти птички-невелички загадят и забьют все. Вот первый результат, — указал он на сетку локатора дальнего кругового обзора. — А теперь взгляни на индикатор, — позвал он Бехтеренко к экрану локатора. Крупинки плотно вспыхивали по всему экрану, точки кораблей на рейде словно запорошило снегом. — Немедленно травить, изгонять нещадно, чтобы к утру ни одной не осталось!

— Это жестоко, Георгий, — сказал Тамура. — Им некуда податься, и дети нас не поймут.

— Не поймут? — начал злиться Момот. — А когда семь лет назад в Китае воробьи сожрали весь урожай и великая держава стала нищенкой и вымерла — тогда ты жалел птичек или детей? А в Библии четко сказано, какую напасть послал на Землю Господь с пятым ангелом. Это воробьи-мутанты,! они для нас опаснее сейчас, чем тридцатибалльный шторм, будь такой. Эти твари проникают во все вентиляционные системы, во все шахты, мы все задохнемся и ослепнем, и первыми дети. А каково детям ходить по палубам и давить птиц? На детскую психику это не повлияет?

— Что ж, будем думать, — вздохнул Судских.

— Немедленно уничтожать! — задохнулся от гнева Момот. Отойдя несколько от приступа злости, он добавил: — Детей на это время с палуб увести в закрытые зоны. Всю программу продумать до пяти вечера и с восьми приступить к уничтожению. И запомните, друзья мои, самое основное: мы на корабле, я ваш капитан, подчинение беспрекословное. В демократию поиграем на берегу.

Только теперь до всех дошло, какая предстоит жизнь и какая работа для начала. А с каким сердцем уничтожить ищущих приюта?

— Не надо уничтожать, — сказал в напряженной тишине Тамура. — Есть другой способ.

— Какой? — хмуро спросил Момот.

— Ультразвук. К утру установка начнет работать, и птицы улетят…

— Вот ведь, господин капитан, дело какое, — не удержался, чтобы не съязвить, Луцевич. — Есть три способа ведения капитанских дел: правильный, неправильный и военный. За Хироси остался способ правильный…

— Веселый ты парень, Олег, — медленно отходил Момот. — Диктатуру шьешь?

— Нет, это я к слову, — дурачился Луцевич. — Я судовой медик, мое дело — сторона. Но в лазарете я капитан. Велю задницу оголить, эполеты не помогут капитанские. Ваши то есть…

— Намек понял, — заставил себя согласиться Момот.

Утром, по мановению ультразвуковой палочки, стая взмыла с ужасающим тревожным гомоном и стала носиться темным крылом тревоги над островом. Корабли на рейде, сам остров ее не привлекали, им хотелось только на белые утесы зданий. Единоборство продолжалось до заката солнца, и почти все жители ковчега с болью в сердце следили за битвой бездушного ультразвука и отчаянием птиц. Бездушие победило.

Финал был неожиданным. Едва солнце коснулось горизонта, стая взмыла высоко вверх и спикировала темным хвостом кометы беды прямо в океан за рифами. Раненые не смогли улететь с утра и остались на палубах. Двоих, еще тепленьких, Бехтеренко принес к Хелене. Она молча открыла дверцу кухонного шкафчика. Там сидели два нахохленных воробышка.

— Божье повеление о всякой твари по паре мы исполнили, — грустно улыбнулся Бехтеренко.