Аргентина: Крабат

Эйгер!

— Приготовились! — предупредил австрийский акцент.

Блондины замерли, словно в парадном строю. Миг — и правые руки рассекли воздух, грозя белой вершине.

— Зиг!.. — не своим голосом возопил Ангерер.

— ...хайль! Зиг хайль!

Хинтерштойсер мысленно поблагодарил братьев-итальянцев за бинокль. Рад бы чувства выразить, да руки заняты. Покосился налево. Тони Курц стоял прямо, а вот смотрел куда-то в сторону. Ладони тоже при деле, каждая в кармане.

— ...Зиг хайль!!!

Блондины услыхали и одобрили, даже соизволили кивнуть. Тетка с киноаппаратом свесилась вниз, грозя выпасть наружу.

— Еще раз! — чужим, даже акцент пропал, голосом рявкнул Ангерер.

— Зиг хайль! Зиг хайль!..

— Scheisskerl! — эхом донеслось откуда-то сзади. И чтобы никто в сомнение не впал, эхо поспешило уточнить:

— Гитлер — scheisskerl!

Хинтерштойсер почувствовал знакомый глубинный скрежет. Это смеялся Огр.

— Гитлер — scheisskerl! Нацисты — сволочи! Дахау! Дахау! Дахау!..

Курц разлепил каменные губы:

— Пошли отсюда!

Сзади уже дрались.

10

— А что вас так удивляет, Марек?

Лекс (уже не мистер Мото!) извлек из кармана пиджака пачку сигарет, но, покосившись на Герду, открывать не стал, положив на скатерть.

— Политикой я никогда не занимался. Обычное частное предпринимательство, business. Китайские эскапады мне уже не под силу. Возраст, увы! Подрабатываю консультантом. Отыскал самое тихое место в Европе... Но кто же его знал?

Марек Шадов, как раз допивавший кофе, понимающе кивнул. О подобном работодатель любил рассуждать и в Шанхае. Зачем, поди догадайся. Не иначе, тренировался на подчиненном. Наивный взгляд, убедительная речь...

Ресторан был практически пуст. Постояльцы предпочитали заказывать завтрак прямо в номер. Марек и сам был не прочь, но... Хорошо, что на столике обнаружилось отдельное детское меню.

Лекс составил компанию. Герда, оценив ситуацию, ела молча и даже не вредничала, когда подали манную кашу.

— Плохо то, что скоро мне придется уехать на пару дней. Попались весьма трудные клиенты. Поэтому вашей проблемой займемся прямо сейчас. Делим ее на две части: то, что вы рассказать можете, имеете право, — и на остальное.

Легкий стук — ложка легла на край тарелки. Манной каше пришел конец.

— Потом закажешь мне ривеллу, — девочка встала, оглянулась.

— Там рояль, попрошу, чтобы открыли.

Лекс проводил ее взглядом, сжал губы.

— Марек... Только честно. Вы меня не проклинаете? С моей стороны — чистое хулиганство, но когда-то я сам оказался в весьма сходных обстоятельствах...

Девочка была уже возле рояля. Поспешивший подойти официант застыл вопросительным знаком.

— Это — вторая часть проблемы, — ответил бывший Желтый Сандал. — Та, которая «остальное».

***

...ЕЕ платье было странного цвета. Не коричневое, не желтое... Нужное слово ускользало, секунды текли, малиновый занавес был готов вот-вот раздаться в стороны, а Марек Шадов все пытался вспомнить.

Беж!

И сразу наступила полная ясность. Работодатель отбыл, но осталась работа. В пакете наверняка шкатулочка с письмом на дорогой хрустящей бумаге, обычай шанхайских Триад. Он мельком пожалел, что не услышит Джека Картера. Придется уйти, не сидеть же рядом с НЕЙ после всего! То есть после того, чего и не было. Не случилось...

Слабак! Трус! Хвастун!..

— Добрый вечер, госпожа Веспер!

Бумагу снял, слегка при этом удивившись. Шкатулка показалась неправильной, в такой письма не хранят. Впрочем, какая разница? Отдать — и...

...ОНА смотрела куда-то в сторону.

Всё? Ах да, надо еще убедиться, что нет ошибки. Как? Да просто взглянуть, что внутри. Вдруг там не письмо, а...

Что именно, Марек Шадов додумывать не стал и открыл легкую, обитую темным бархатом крышечку. Изумился — да так, что даже о Джеке Картере забыл с его серенадами. Предупреждали, выходит, не зря! Не письмо. А что, простите? Похоже на звенья от цепочки, чьей-то волей разъятые и спрятанные неизвестно зачем в футляр.

И что с этим прикажете делать?

Удивлялся бы и дальше, но взгляд внезапно скользнул по золотой ладони, тоже разомкнутой, бессильной...

— ...Крабат!.. Кра-а-абат!..

Понял Метеор, сын Небесного Камня, что нет ему больше спасения. Вода у самого горла, тело словно в свинец обратилось, вглубь тянет. Не совладать с заклятьем Теофила-Мельника! Тогда напряг он все силы, протянул ладонь, позвал девушку: «Спаси, помоги выбраться! » Девушка опустила руку в воду — и Крабат вынырнул на поверхность золотым колечком на ЕЕ пальце...

— Прошу вас стать моей женой.

***

Девочка играет на рояле вальс «Autumn Dream» сочинения английского композитора Арчибальда Джойса, для ценителей и знатоков — «Титаник-вальс». Очень старательно, нота в ноту, хотя и слишком медленно: пальцы левой не успевают брать бас и два аккорда в нужном темпе. Но вальс все равно звучит, плывет, катится стылой атлантической волной, безнадежный, бесконечный, пронзительный. Черная вода, белый лед...

— Вспомните, Марек, свою любимую игрушку. Вы сейчас — такой же шарик, только не каучуковый, а бильярдный. Выложили на зеленое сукно — и прикидывают, как ловчее загнать в лузу. Что довело вас до жизни такой, можете не рассказывать, давайте о перспективе. Можно сейчас же предупредить госпожу Веспер, чтобы не приезжала, но вы уверены, что до нее не доберутся в Париже? А вам, Марек, катиться отсюда и некуда, разве что к Дуче, но это как-то не слишком вдохновляет. Между прочим, сегодня ночью немецкий горнострелковый батальон перешел швейцарскую границу у Фрауэнфельда. По ошибке, естественно. В Судетах и Тешине почти все уже кончено, послезавтра плебисцит в Австрии... Вам не хочется обратно в Китай? Нет? Во всей этой комбинации мне меньше всего нравится ваше абсолютное сходство с братом. Сразу Шекспир в голову лезет с «Двенадцатой ночью», но у него близнецы все больше в комедиях... «В отчаяньи теперь осознаю, что страсть и смерть как близнецы похожи: в обоих случаях леченье не поможет».

Черная вода, белый лед... Светловолосая девочка играет на рояле «Титаник-вальс».

11

Снежная вершина в лучах беззаботного летнего солнца, серая мешанина скал, зеленые альпийские луга. Непогода ушла. Над всей Швейцарией — безоблачное небо. Гляди — радуйся!

Хинтерштойсер, достав из пачки последнюю сигарету, щелкнул зажигалкой и присел на корточки, прислонившись спиной к равнодушному холодному кирпичу. Он специально отошел подальше от стеклянных дверей, чтобы не распугивать народ старой грязной курткой и двухдневной колкой щетиной. Так и стоял — затылком к отелю, носом к горе, пока не надоело. Но и тогда не ушел. В лагерь возвращаться не хотелось. Незачем, а главное не с кем. Курц в очередной раз пропал. Вместе выбрались из шумной бурлящей толпы, Андреас на какой-то миг отвлекся... Был Тони — и нет его.

Оставалось одно — ждать, время от времени поглядывая в сторону входа. Смотреть на Эйгер Хинтерштойсер тщательно избегал, не тот настрой. Сигарета скоро догорит, Курц в нетях, и даже собственный стратегический план — от Красного Зеркала к Белому Пауку — перестал греть душу. У тех, кто ушел и не вернулся, тоже имелись свои планы. Как и у Эйгера-Огра.

...Мы хотим взять Северную стену. Северная стена хочет взять нас. Его и Тони жизни — всего лишь несколько мелких монет, плата за чужой успех...

— Типа-а-аж!

Прозвучало над самым ухом, но Андреас даже головы не повернул. Хотя и шаги услышал, и голос узнал сразу.

— Жаль, камеру не захватила. Хороший сюжет: швейцарские немцы прозябают в грязи и нищете под франко-еврейским игом. Станешь звездой экрана, Хинтерштойсер!

Молчать было неудобно, и Андреас без всякой охоты шевельнул губами: