Аргентина: Крабат

4

Она отпустила такси и, прежде чем перейти улицу, поглядела налево, где громоздил свои этажи обычный парижский доходный дом, из тех, что выросли словно грибы за последние полвека. Белый, квадратный, совершенно никакой, без малейшей выдумки. Разве что внизу, на уровне первого этажа, в светлую побелку зачем-то врезаны огромные двойные двери. Справа еще одна, самая обычная, а над всем этим — огромные пляшущие буквы в два ряда. Вечером они загорятся ярким переливающимся неоном, но и сейчас прочесть можно. «Paradis Latin» — коротко и не слишком ясно.

Женщина знала, что двойные двери закрыты, поэтому сразу же направилась к третьей, обычной. Взялась за бронзовую ручку, помедлила...

— У тебя очень усталый голос, Ильза, — сказал ей муж. — Отвлекись, развейся!

В другой семье это прозвучала бы странно. Как — и с кем! — может отвлечься женщина в Париже? А уж развеяться!.. Но Марек ей верил, сама же она давно не искала случайных знакомств. Мужчины — это работа, мужчины — то, что хочется и не получается забыть. Мужчина — это ее муж. Но вот отвлечься и вправду имело смысл.

***

Утром к ней на стол легли окончательные цифры. Мартиюнь 1936 года, первая «военная тревога» в Европе после Перемирия 1918-го. Первое испытание для их детища — «Структуры». О’Хара, человек очень неглупый, предвидел все загодя, еще в марте прошлого, 1935-го, когда Гитлер объявил о создании Вермахта. Если в не слишком богатой стране начали строить армию, то, конечно, не для парадов. За год успеют развернуться, значит — следующий март!

Он и грянул, 17 марта немцы вошли в Рейнскую область. Потом — Судеты, Австрия, теперь, кажется, еще и Швейцария.

Чем ближе война — тем охотнее люди тратят деньги. «Главное, Лиззи, угадать, не пропустить момент, когда бабахнет», как верно заметил (бывший!) босс. Пока не бабахнуло, но и на «военной тревоге» можно заработать очень и очень много.

Цифры удивили даже ее. Если столько принес утренний бриз, чего ждать от настоящего шторма?

***

— Давно вас не было, мадам Эльза! Вернулись из дальних странствий?

Старичок за входной дверью, консьерж, гардеробщик и билетер по совместительству, всегда спрашивал у нее именно о дальних странствиях, хотя о своих поездках «мадам Эльза» (в этих стенах) никому ничего не говорила. Вероятно, был романтиком в душе.

Улыбнуться, спросить о здоровье, узнать, на месте ли мсье Жожо...

На месте. Значит, не зря приехала.

Второй этаж, длинный, пустой в этот час коридор, знакомый запах пыли. Третья дверь направо.

Постучать.

Прежде чем дверь дрогнула, женщина успела нацепить на лицо улыбку — не отработанную за долгие годы у зеркала, для приемов и важных бесед, а клоунскую, нелепую, рот до ушей. Вблизи смотрится глупо, особенно если не следить за глазами, однако на сцене, под горячим огнем ламп, улыбка должна быть именно такой. Иначе не увидят.

Легкий привычный скрип. В дверном проеме — высокий, широкоплечий и плоский, словно лист фанеры. Сухое жилистое тело кажется легким, толкни пальцем — и лови у противоположной стены. Почему-то в трико Жожо, ее партнер, выглядел именно так. Сценический костюм и парик возвращали все на место, делая его тем, кем есть, а точнее был лет двадцать назад — не слишком молодым, но дьявольски обаятельным мужчиной. Сейчас перед ней стоял лысый, ушастый, а поэтому немного смешной старик с татуировкой-«родинкой» возле левого глаза. Вторую — «стальное сердце» — скрывало трико.

— Добрый день, Жожо!

— Здравствуй! Ты, как всегда, пунктуальна, Эльза. Это отчасти примиряет меня с бошами.

Шутка была одна и та же, как вопрос о дальних странствиях и ее нелепая улыбка. В этих стенах чтили традиции и условности. Жожо звали совсем иначе, как и ее саму, имен они не скрывали, но в маленьком зале с зеркалом во всю стену и черным роялем в углу в ходу только сценические псевдонимы.

— Переодевайся, будем репетировать. Кстати, там, на рояле, афиша. По-моему, неплохо.

Прежде чем зайти за ширму, чтобы поменять платье на трико, женщина развернула пахнущий свежей типографской краской рулон. Три цвета, черный пугающий фон, прожекторный луч — огромное белое пятно посередине. В центре, кровавым пятном, резкие изогнутые силуэты, он и она. Лицом к лицу, тело прижалось к телу, в его руке — острый контур ножа. На кончике лезвия — маленькая серебристая звездочка. Сверху: «Paradis Latin», чуть ниже — «Сегодня в нашем кабаре», а над самым краем, подножием для их силуэтов: «Эльза и Жожо. «Апаш» — танец смерти!».

Когда женщина уже скрылась за ширмой, прозвучало негромкое:

— Я, конечно, паршивое дерьмо, Эльза, но мне очень нужны деньги.

— Ты не дерьмо, — не думая, ответила она. — Заберешь мой гонорар, тебе и вправду нужнее.

Платье опустилось на спинку старого стула, женщина наклонилась, чтобы снять обувь.

— Запомни, Эльза. Апаш всегда платит долги. Деньги или кровь — на твое усмотрение.

Это могло показаться сценической репликой, причем не слишком удачной, манерной, как звездочка на острие ножа, но женщина знала, что партнер не шутит. Жожо, бывший грабитель и сутенер из предместья Сен-Жермен, в душе оставался настоящим апашем, диким индейцем, отродьем кровожадного племени парижских «апачей».

Бывший ли? Апаш в отставку не уходит.

***

— Зачем тебе шарик? — спросила она у мужа. — Веришь в талисманы?

Их медовый месяц в Шанхае. Удалось выкроить всего две недели, и то неполные. Маленькая гостиница во французском секторе неподалеку от залива, шторы на окнах, огромная квадратная кровать, нефритовый дракончик на столике рядом с телефоном.

Женщина — под простыней, натянутой до самого подбородка. Марек уже успел одеться, даже накинуть на плечи пиджак. Ее взгляд скользнул по слегка оттопыренному карману, и та, что носила на пальце кольцо Гиммель, вспомнила о каучуковом кругляше.

— Талисман? — его брови смешно вздернулись. — Я же пока не китаец, Ильза!.. Назови любое число, от двух до... ну, скажем, двадцати. Только, пожалуйста, не двигайся.

Женщина думала не долго.

— Сколько дней мы уже здесь? Одиннадцать?

— Да! — ответила ей черная молния.

В первый миг женщина испугалась, потом стало весело, и она даже принялась считать. Пять, шесть... девять... Но за миг до того, как шарик послушно ударился о подставленную ладонь, она увидела лицо мужа, его глаза, незнакомые, совсем чужие. Это был не ее Марек, смешной ласковый мальчишка, которого на этой кровати приходилось учить самому простому, ненавязчиво, чтобы не дай бог не обидеть.

...Каменная маска. Призрачный манящий огонь.

— Крабат!.. Кра-а-абат!..

Шарик лежал на ладони, недвижный, неказистый. По черной поверхности — трещинки, словно паутина. Муж улыбался, ожидая заслуженной похвалы.

— Ма-рек, — медленно, пробуя голос, проговорила она. — Иди... Иди ко мне!

О шторах, которые никто не догадался задернуть, женщина вспомнила, когда было уже слишком поздно.

...И китайский дьявол с ними!

***

— Апаши не вымерли, Эльза, — сказал ей где-то год назад партнер. — Они... Мы не мамонты и не динозавры. Мы — бандиты, мастера ножа из предместий. А что можно сделать с бандитами? Послать на каторгу, на Чертов остров, перестрелять из пулеметов, как в октябре 1914-го... Что еще?

После представления зашли в соседнее кафе, взяли по бокалу пурпурного «Chateau Bessan Medoc». Устали оба, женщина сильно ушибла ногу. Отработали по полной, да еще два «биса».

— Можно купить, — предположила она.

Жожо помотал лысой головой:

— Не купишь. Деньги возьмут — и пойдут грабить. Кодекс! Своего — или свою — апаш никогда не обманет, а всех остальных можно и нужно. Поступили проще — отправили на панель.