Евангелие от рыжего кота

— Обними меня, любимый, — промолвила Нино, прижимаясь ко мне.

— Это же церковь, Нино, — слабо возразил я, но обнял её рукой, на которую Нино положила голову.

— Ничего, что церковь, — прошептала Нино, — она же нас и обвенчает.

С этими словами она прижалась губами к моим губам, и я не сдержался и ответил. Нино словно ожила и обхватила меня руками, прижимаясь ко мне всем телом. Оторвавшись от губ Нино, я сказал: — Если нам суждено быть вместе, то завтра здесь обвенчаемся.

— Да, любимый, — согласилась Нино, не переставая меня целовать.

— Жан нас и обвенчает, — с сомнением в голосе сказал я, а Нино горячо прошептала: — Мы уже обвенчаны Богом и девой Марией. Иди ко мне, муж мой.

Я не очень сопротивлялся, а соловьи за окнами церкви, словно ангельский хор, целую ночь пели божественные песни. Когда я проснулся под утро, Нино смотрела на лик девы Марии и тихо молилась. К её молитве я присоединил свою, спрашивая благословения у безмолвной Матери Божьей. Я снял с себя Рубин Милосердия и надел его на шею Нино.

— Что это? — спросила она, разглядывая красное сердечко. Я рассказал ей о нашей миссии и сказал: — Теперь ты передашь рубин тем, кто за ним придёт.

— Кто придёт? — спросила она у меня, и я ответил, как маршал Матье де Клермон: — Ты их узнаешь.

В дверь застучали, и я вскочил, вытаскивая меч.

— Это мы, — раздался бодрый голос Гоча и мы, краснея, принялись лихорадочно одеваться.

— Вы что там возитесь? — раздался голос Жана, и мы поспешили открыть дверь. Разглядывая наши лица, Жан спросил: — Что у вас опять произошло?

— Жан, ты не согласишься нас обвенчать? — спросил я ошарашенного Жана. Он обвёл взором церковь, собираясь найти мою сужденную, но, кроме Нино, женщин в ней не было. Гоча, более понятливый, чем Жан, хотел взглядом просверлить во мне дырку и сжимал в руке кинжал, который быстрее вонзил бы в себя, чем в своего кунака. После недолгого молчания, я опять спросил:

— Так ты нас обвенчаешь?

— Брак по обоюдному согласию? — поинтересовался Жан, бросив быстрый взгляд на Нино. Счастливая улыбка на её лице, говорила без слов, но Нино ответила:

— Да, по взаимной любви.

Жан взял в руки свой крест и сказал, взглянув на Гоча:

— Пусть те, кто против этого брака, говорят сейчас или молчат вечно.

— Что ты говоришь? Как я могу быть против, если Нино любит моего кунака?! — сердито ответил ему Гоча.

— Я должен был спросить, — оправдывался Жан, — так положено по церковному канону.

— Совершай, что положено по канону, — сказал Гоча, и Жан попросил его: — Ты можешь привести невесту вместо её отца?

Гоча забрал Нино и торжественно провёл её от двери до Жана, а потом передал мне. Жан, точно с нами совсем незнакомый, приветствовал нас, прочитал короткую проповедь об обязанностях супругов, потом положил перед собой «Евангелие» и спросил:

— Пришли ли вы сюда добровольно, чтобы заключить супружеский союз?

Мы с Нино положили руки на «Евангелие» и в один голос ответили: «Да!» — улыбаясь друг другу.

— Готовы ли вы любить друг друга и уважать всю жизнь? — спросил Жан. Наше «Да!» прозвучало одновременно и мы снова с Нино улыбнулись.

— Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви? — спросил Жан и услышал третье «да». Он перевязал наши руки какой-то бечёвкой, за неимением ленточки, и благословил нас.

— Теперь вы муж и жена, — сообщил нам Жан, как будто с некоторым облегчением. Гоча снял свой кинжал с пояса и протянул его нам.

— Поздравляю, от души! — сказал он, улыбаясь. Нино, увидев кинжал, схватила его, а её глаза загорелись, словно в них заглянул луч света.

— Спасибо, — сказала она, поглаживая кинжал, и спросила: — Кама [58] из Дагестана?

Гоча кивнул головой, довольный тем, что кинжал понравился и по очереди обнял нас: вначале Нино, потом меня. Смущённый Жан подарил чётки, которые Нино, улыбаясь, передала мне. Угощение было простым: хлеб, вода, да сушёный виноград. После того, как закончили скромную трапезу, Гоча и Жан рассказали, что на селение напали осы и жители скрылись, так как всех здоровых мужчин забрали в войско ильханов, которое отправилось воевать в Сирию. Выслушав их, я хотел с ними посоветоваться, что делать дальше, но моя жена меня перебила:

— Мы пойдём в Тбилиси, я обещала царю Давиду, что стану защищать его сына.

Такая строптивость мне не понравилась, и я одёрнул Нино: — Ты должна слушать своего мужа.

Нино покраснела и опустила глаза, правда, огонь, мелькнувший в них, говорил о том, что она вряд ли смирилась.

— Я слушаю тебя, мой кмари [59], — сказала она и присела возле меня, взяв меня за руку. Такая её позиция мешала мне соображать, и я спросил у Жана и Гоча:

— Что вы думаете делать дальше?

— Служить в охране царя – дело для джигита, — сказал Гоча.

— Я последую за вами куда угодно, — сказал Жан, оставив за мной право выбора.

— Хорошо, пусть будет по вашему, — слукавил я, — послужим царю Вахтангу.

Мы покинули деревню, которая называлась Метехи, и отправились в сторону Каспи.

— Ты не забыла, что мы должна охранять реликвию? — тихо сказал я Нино, когда мы немного отстали от Жана и Гоча.

— Это не помешает нам послужить Сакартвело, — почти серьёзно сказала Нино, и её гордый профиль говорил о том, что слова её искренние.

Идти нам пришлось долго, миновали Каспи, потом Мцхети, где Арагви вливается в Мтквари, и только тогда пришли в Тбилиси. Нино непременно хотела поговорить с царём и передать ему от отца, царя Давида, письмо, о котором мы даже не знали. Её не хотели принимать, а письмо предлагали передать через атабага царя, Хутлубугу, но Нино упёрлась и сообщила, что передаст его только в руки царю. Наконец, на второй день, ей разрешили явиться перед обедом.

Царь Вахтанг, сорокалетний мужчина, сидел в деревянном резном кресле за большим столом. По правую руку от него с недовольным лицом расположился, как мы потом узнали, атабаг царя, Хутлубугу. Слева от него сидела царица, а рядом с ней троюродный племянник Вахтанга, Давид.

В лице Ольджат, жены Вахтанга, только глаза, слегка раскосые, выдавали её происхождение от чингизидов, в остальном, в том числе и греческий профиль, достался от её матери Марии Пелеолог. Она со скучающим видом слушала мой рассказ и только тогда оживилась, когда я стал рассказывать о посещении Константинополя. Ольджат поинтересовалась, как здоровье дяди Андроника и я рассказал ей о посещении нашей сестры, Марии-Агнесы-Катрин де Морель, царя и царицы Восточной Римской империи. Ольджат, слушая меня, смотрела на Нино, предполагая, что она и есть сестра Мария, но я с улыбкой объяснил, что это моя жена Нино Читаури. Ольджат потребовала рассказать всё подробно и я, как мог, описал наше путешествие, не посвящая царицу в то, что мы охраняем Рубин Милосердия. Она спросила, почему сестра Мария осталась в княжестве Готия, и я объяснил, что она отправилась туда не сама, а с нашим другом Раймондом де Торном. Я заметил, что Нино как-то странно смотрит на меня, но не придал этому никакого значения. Нас пригласили пообедать вместе с царской семьёй, после чего, забрав сыновей, Андроника и Мельхиседека, царица Ольджат пригласила Нино на свою половину, где продержала до вечера.

Мы разместились в съёмном доме, где одна комната досталась нам с Нино, а во второй спали Жан с Гоча. Когда вечером Нино вернулась от царицы, то я сразу заметил, что она надулась, и попросил объяснить, что случилось. Нино, покраснев, точно зрелый перец, выпалила, сверкая глазами:

— Ты её любил?

— Кого? — спросил я, зная, о ком она спрашивает, но не подавал вида.

— Сестру Марию? — напомнила Нино.

— Она была нам как сестра… — начал я, но Нино перебила: — …но выбрала Раймонда де Торна? Не тебя! Ты её любил?

— Она мне нравилась, — признался я, понимая, что в иное Нино не поверит. Спали мы спина к спине, но не по моему желанию.