Пробуждение Дениса Анатольевича

— Тогда я ничего не понимаю. — Я потер лоб. Изнутри меня туда же прицельно тюкнула слива. — Как же вам удалось его убить?

— А мы его тогда, в 89-м, и не убили, — почти равнодушно заметил Хлебореску. — То есть думали, что убили, но ошибались. Нам очень повезло: яму выкопали глубокую, и его, и Елену захоронили в отдельных цинковых гробах, и гроб с Николае положили снизу. Уже потом, когда вскрывали могилу, оказалось, что за год он прогрыз два слоя цинка и только во втором гробе, где Елена, завяз. Наш Великий Кондукатор живуч был необычайно. Если бы я не знал заранее и не приготовил оружие, мог бы его упустить… По-настоящему дата его рождения и дата смерти — не такие, как в энциклопедиях. Когда наш народ будет готов узнать правду, я прикажу внести поправки в учебники истории.

— А ваш когда народ будет готов?

— Не знаю. Нескоро. Я нетороплив. Новый порядок завоюет мир поступенчато… постепенчато. Сперва Румыния, потом Россия, после Соединенные Штаты Америки… G8, G20… Саммиты на высшем уровне бывают каждые три-четыре месяца. Лидеры общаются, процесс идет… Представьте: вот она, мировая элита — умные, опытные, почти бессмертные. Я, вы, Квам — все будем братьями по крови.

— Вот и летели бы сразу к мистеру Кваму, — предложил я румыну. — Все-таки Америка — главная сверхдержава. Не пойму, отчего вы не начали с президента США? Уж сразу кусали бы его.

— Я думал про это, — серьезно сказал Хлебореску. — Но там строже протокол. Вам-то в Белом доме устроят аудиенцию в любом формате, а для такой маленькой страны, как наша, трудно получить тет-а-тет с американским президентом. А свидетели нежелательны. К тому же, — румын мне подмигнул, — проект долгосрочный, а в вашей стране Конституция самая лабильная… то есть скользящая, подвижная. Глупо отдавать дар лидеру, которому осталось быть у власти год-два. У вас все проще. Президентский срок был четыре года, потом шесть… Теперь вы можете сделать и восемь, а потом вообще убираете ограничения. К вам привыкнут, и никто уже ничего не захочет менять. Тем более вы больше не будете стареть. Вы за-кон-сер-ви-ру-е-тесь в своем возрасте. Денис Немуритор!

О-о-о-ох! Первый раз моя чугунная слива просто откликнулась на это отвратительное «немуритор» ударным стуком. Теперь же, когда мерзкое кащеево слово возникло второй раз, паршивка в моей голове отбросила всякий политес и взялась за меня основательно.

Боль стала резонатором. Каждая фраза румынского президента кувалдой вбивалась мне в уши — в то время как собственные мои слова доносились до меня, словно бы через толстый слой ваты. Ага, вот и выход: мне тоже надо говорить. Пока я говорю с ним, он молчит. Моя реплика — крохотная передышка.

— В вашем плане дыра. — Я больше не отбирал выражений и выбрасывал из себя слова, которые первые приходили на ум. — И она его потопит. Та же Америка, допустим, — страна дикая: там не любят менять Конституцию под человека. Максимум через восемь лет Квам уйдет, и кто будет кусать его сменщика? Цепочка прервется. Ваш новый мировой порядок накроется медным тазом…

— Все поправимо! — Хлебореску, похоже, ничуть не обиделся. — В Америке такие же люди, как и везде. Конституция Конституцией, а Рузвельта, вы вспомните, они терпели целых три срока подряд… И выбирали бы его и дальше, окажись он нашим собратом…

— Рузвельта они выбирали, пока была война… — Каждым словом я заговаривал свою боль. Получалось так себе. — А сейчас ее нет.

— Правильно! Мировой войны нет, зато есть мировой финансовый кризис… Есть «Аль-Каида», талибы, озоновая дыра, Северная Корея, рыбья холера. Много людей и в Европе, и в Америке будут только рады снять с себя тяжесть самосознательных… нет, самостоятельных решений… Что, убедил я вас наконец?

— А вам-то, не пойму, какая разница? — мрачно буркнул я. — Из нас двоих оружие у вас, а не у меня. Могли бы меня уже сто раз вырубить своим приемом и искусать во все места. Убеждать зачем?

На лице у румынского президента снова появилась та самая широкая улыбка, с которой он сегодня уже шел ва-банк. И чем больше я смотрел на гладкое и молодое лицо старика-вампира, тем меньше меня злили педики — приличные, в сущности, люди.

— А затем, Денис Анатольевич, — сказал мой гость убаюкивающим голосом, — что мне не нужен обращенный враг, мне нужен союзник. Я хочу, чтобы все случилось добровольно, по взаимному согласию.

— Союзника, к вашему сведению, не держат под прицелом, — возразил я. В голове шумело все сильнее. — А изнасилование обычно не бывает по взаимному согла… О, ч-черт! — После точечной бомбардировки особо уязвимых мест под моим черепом чугунная паскуда перешла, наконец, к бомбардировке ковровой.

— А-а-а, — весело протянул румын, — вот оно в чем дело! Как же я упустил из виду? Вы меня плохо слушаете потому, что у вас есть головные проблемы… проблемы с головой. Понимаю-понимаю. Когда я собирался к вам в Москву, я надеялся найти вас еще в несколько другом, более приподвинутом… приподнятом, как говорится, состоянии духа…

Да-да, вы не смущайтесь, я легко догадался о вашем перманентном запое, я же вам рассказывал о нашей природной интуиции… Хотя, признаться, нынешнее ваше состояние мне нравится даже больше, чем прежнее. Оно более… как это правильно по-русски? договороспособное. Потому что, когда вы примете мое предложение, сразу почувствуете разницу.

— Разницу? Почувствую разницу? — Меня уже хватало лишь на слабое эхо чужих слов. Чувствовал я себя до того скверно, что впору было заняться членовредительством: неопознанным колким мусором в кармане разбередить ранку на пальце и оттянуть боль от лба, затылка, темени. — Это еще по-че-му?

— Потому что мы не испытываем нужды в спиртном и у нас никогда не бывает похмелья, — гордо объявил Хлебореску. — Вообразите: голова сразу пройдет, вам сейчас же станет легче. Достаточно подставить шею и на мгновение задержать дыхание… Соглашайтесь же, я жду! Только кивните, если согласны.

Уже на полном автомате я кивнул.

И тогда президент Румынии Траян Хлебореску, опустив арбалет, наклонился ко мне… Господи, чем от него так несет?! Неужели теперь и у меня будет такой же отвратительный запах?!

Он наклоняется к Кораблеву, а я только смотрю и ничего не могу с этим поделать. Я все еще парализован. Мои руки и мои ноги меня по-прежнему не слушаются. Сейчас вместо одного их будет двое, потом их станет еще больше, еще, а в самом начале этой цепи — моя страна, которую я, контуженный болван, не сумел спасти…

Должно быть, я моргаю, потому что секунду спустя картинка перед моими глазами уже чуть-чуть другая: президент Хлебореску все так же склоняется над президентом Кораблевым, но теперь ему что-то мешает. Что-то блестящее растет из шеи Траяна Немуритора… Нет! Что-то блестящее торчит у него из шеи!

Вилка! Откуда здесь вилка?

Я слышу шипение, словно из воздушного шарика выходит воздух.

Первый раз я вижу, как человек быстро тает. Так ледышка, попав на сковородку, уменьшается в размерах. Черный костюм оседает, руки истончаются, сквозь убегающую плоть проступают костяшки. На лице Хлебореску безмолвный ужас, и вместе с этим ужасом голова президента, превратившись в головешку, соскальзывает в ворот рубашки. Мгновение — и освобожденная вилка с легким звоном падает на стол. Кораблев ее поднимает, рассматривает и бормочет: «Сдобного, падлу, под суд! До чего довел столовое серебро!»

Мне кажется, я уже могу шевелить губами.

— Спасибо вам, — шепчу я президенту России. — Вы совершили это вместо меня. Вы спасли мою страну.

Как ни странно, Кораблев улавливает мой придушенный шепот.

— Ты-то, псих, при чем здесь со своей страной? — фыркает он. — Просто я терпеть не могу, когда кто-то решает за меня…

21.00–22.30

Работа с документами

«Четыре капли на 50 граммов водки, — было написано на аптечном ярлыке экономным почерком. — Эффект через 30–60 секунд. При необходимости повторить прием через 7-10 минут, в новом соотношении: пять капель на 100 граммов водки».