Таинственный монах

Блюмкин читал стихи и в его глазах Игорь увидел дьявольский огонь, что вспыхивает, когда человек вдохновлен и возбужден. Не прерываясь, с выражением и жестикуляцией, которая, как казалось Ермилову, была свойственна поэтом Серебряного века.

— Он, это стихотворение написал в прошлом году, — проговорил Яков, закончив читать. — Я же его в нашей газете прочитал. До этого стихи Леонида и Есенина в Одессе читал. Лично с пареньком, — Блюмкин вздохнул, — не знаком.

После этих слов можно было задуматься не на шутку. Вечером, после очередного свидания с Фанни. На этот раз оно закончилось постелью. Оставшись вдвоем, Игорь вдруг не сдержался и поцеловал девушку в губы. Думал, что та залепит ему звонкую пощечину, но ошибся. Дора ответила взаимностью. Они занимались любовью. Именно любовь, по-другому это просто назвать никак нельзя было. Даже слово — секс, в их ситуации казалось каким-то грубым и грязным.

Итак вечером после очередного свидания с Дорой Игорь, закурив папироску присел у окна. Вот и задумаешься тут. Как бы то ни было, но убийство Урицкого прямого отношения к покушению на Ленина не имело. Скорее косвенное. Дзержинский уехал по делам в Петроград. Хоть охрана и была снята, но выстрелы в вождя так и не прозвучали. Оставалось Ермилову сделать только два шага. Шаг первый, убедить Петерса, любыми способами, чтобы он распорядился провести митинг впервые без охраны. Шаг второй найти человека, который согласится стрелять, в противном случае покушение придется совершать самому. И еще германский посол фон Мирбах. Дни, когда на того было совершенно покушение приближались.

Вечером четвертого июня Ермилов пригласил Блюмкина и Андреева к себе в номер, для того чтобы провести совместно прекрасный вечер. Подразумевалось, что должны были прийти дамы. В данном случае это была Фанни и Мария Спиридонова.

К гипнозу пришлось прибегнуть только из-за того, что оба чекиста должны были забыть, кто посоветовал им уничтожить фон Мирбаха. В основном свою роль сыграла водка. Она у любого язык развяжет. Девушки, к разочарованию Блюмкина и Андреева не пришли. Сначала терпеливо ждали, а потом не выдержали, а там уж когда алкоголь свое стал брать и не до них стало. Ермилов незаметно перевел разговор в сторону Брестского мира. Возмутился для вида, что не согласен с решением, сделанным товарище Ульяновым. Собутыльники его поддержали.

— Я бы этим германцам показал, где раки зимуют, — молвил Игорь, — они сейчас в моем родном Харькове баб наших щупают да к стенкам прижимают. А этот, — путешественник выругался, да так естественно, что и сам поверил в искренность своих слов, — Россию по частым империалистам отдать хочет.

— Поговаривают, — проговорил Андреев, опрокидывая очередной стакан, — Ленин — германский шпион. Он и революцию затеял ради Вильгельма.

Ермилов вздохнул, понимая, что дыма без огня не бывает. О том, что Владимир Ильич немецкий шпион заговорили уже после августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Кто знает, но вполне возможно Ленин ненавидел свою родину, а в частности русский народ. Хотя с другой стороны, Игорь ведь помнил, как изменилась Россия, когда тот прожил на несколько лет дольше. А то, что идей Вождя мирового пролетариата были забыты, виноваты уже его последователи, и тут не важна по рельсам, проложенным Львом или Иосифом, она покатила дальше.

— Согласен дружище — Ленин, точно шпион. Но не его нужно уничтожать, а германца, — прошептал Яшка.

— Мирбаха? — уточнил Игорь.

— Его гада, — воскликнул Андреев, кулаком по столу ударил, — его родимого. Будь у меня возможность, лично пристрелил…

— Возможность? — удивился Ермилов.

— Будь бумага подписанная Дзержинским…

Путешественник никак не мог понять слов чекиста. Зачем ему нужна была писулька? Что она могла изменить? Или это была гарантия того, что им удастся без проблем проникнуть в здание посольства?

— Сделаю я тебе такую бумагу, — проговорил Блюмкин. — Дзержинский у меня вот где.

И он показал кулак.

— Завтра заполучу, — прошептал и грохнулся лицом салат.

Затем вырубился и Андреев.

Утром Ермилов поочередно подверг чекистов к гипнозу, заставив их тем самым забыть о прошедшем разговоре.

Вечером пятого июля Блюмкин притащил мандат, подписанный Дзержинским. Ему удалось неизвестно каким способом уговорить Железного Феликса написать ее.

— Подписи Дзержинского и Ксенофонтова поддельные? — Полюбопытствовал Игорь, разглядывая бумажку.

— Самые настоящие. Я сначала думал подделать, а потом решил идти напролом. Железный Феликс подписал, даже не спросив, для чего она нужна.

— Неужели…

— Я не умею читать чужие мысли, Михаил, — проговорил Блюмкин, — но когда Дзержинский ставил подпись, он посмотрел на меня и сказал: "Запомните, я не в курсе. Подписи поддельные. При любом исходе ответственность только на вас". Сволочь. Желает остаться чистеньким.

Ермилов взглянул на Якова. Не хотелось прибегать к гипнозу, но видимо придется. Игорь предположил, что руководитель ВЧК догадывался о планах левых эсеров, и хотел с помощью них избавиться от двух проблем. Во-первых, Дзержинскому не нравились оппоненты большевиков. Куда спокойнее управлять государством, зная, что на власть больше никто не претендует. У себя-то в партии, они уж как-то сами разберутся. Во-вторых, Феликс Эдмундович был против мирного договора с Германией. Он не верил в слова Ленина о том, что там вот-вот, точно также как и в России грянут пролетарские революции.

К гипнозу прибег Ермилов только тогда, когда пообещал достать для террористов оружие и бомбу.

После полудня Андреев, Блюмкин и Ермилов вышли из гостиницы "Националь". У ворот их ждал мужчина средних лет. Он стоял в стороне, а когда эсеры вышли из дверей здания направился к ним.

— Знакомьтесь, Михаил, — проговорил Блюмкин. — Это — Яков Фишман. Яша — это Михаил.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Ну, рассказывай! — потребовал чекист.

— А что рассказывать. — Молвил Фишман. — Посол сейчас у себя. Ждет какого-то человека.

Затем мужчина запустил руку во внутренний карман пиджака и достал бумаги.

— Это план помещений. — Он развернул листок. — Вот тут и тут внутренние посты охраны дипмиссии.

— Спасибо, Яков. — Произнес Блюмкин, хлопнул Фишмана по плечу и, взяв бумагу, добавил, — ты все правильно сделал. Постарайся в дипмиссии, по возможности, дней пять не появляться, а лучше больше туда не ходи. — Затем взглянул на Игоря. — Садись за руль, товарищ Большаков.

Ехать нужно было на черном паккарде. Тот стоял у обочины. Блюмкин обошел его и открыл дверь рядом с водителем. Андреев сел сзади. Ермилов, никогда не водивший допотопных монстров, несколько раз пнул нагой, по резиновым покрышкам. Мысленно попросил у бога помощи.

Уже в машине Блюмкин сообщил, что Фишман, вот уже несколько дней, еще задолго до их разговора с товарищем Большаковым, был внедрен в германское посольство под видом электрика.

— А товарищу Фишману, — поинтересовался Игорь, следя за дорогой, — можно доверять?

— А какая собственно разница, — произнес Блюмкин, разводя руки в сторону, — нам живыми все равно из посольства не выйти.

— Э нет, товарищ Исаев! — Воскликнул Ермилов: — Мы так не договаривались.

— Знаю, — сказал Блюмкин, закуривая папиросу. — Ты в машине будешь ждать. За углом. Если услышишь выстрелы, так сразу можешь уезжать.

В четырнадцать часов возле особняка в Денежном переулке, у дома номер пять, Ермилов остановил автомобиль. Из него выбрались эсеры и направились к дверям посольства. Сам же Игорь отогнал машину в соседний район и совершил прыжок в прошлое минут на двадцать. Не спеша направился в сторону посольства. Встал так, что ему стало хорошо видно здание.

Вскоре к нему подъехал паккард. В шофере Ермилов узнал себя. Из автомобиля выбрались двое и направились к дверям. Машина тут же уехала. Куда Игорь прекрасно знал. Блюмкин вытащил из кармана удостоверение Всероссийской чрезвычайной комиссии, затем бумагу и сунул в лицо швейцару. До Ермилова донеслось: